Александра не принимала участия в беззакониях и бесчеловечных расправах мужа и даже как могла пыталась смягчить их. Народ был доволен новой царицей, и начало ее правления умиротворило и осчастливило многих.
Гиркан был доволен, кажется, больше всех — страх перед отцом так отравлял его жизнь! Мать была мягкой, доброй, любила и жалела сына, вскоре после воцарения она сделала его первосвященником. Это не удивило никого, но очень удивило самого Гиркана. А еще больше испугало — столь высокий пост плохо совмещался с покоем, которого он так желал.
Когда мать сообщила о своем намерении, он даже заплакал. Она истолковала его слезы по- своему:
— Не благодари меня, сын. Ты старший в роду, и эта честь принадлежит тебе по праву.
После ее слов Гиркан заплакал еще горше. Мать удивленно на него посмотрела, спросила, не болен ли он. Когда сын отрицательно помотал головой, она спросила опять, уже нетерпеливо:
— Тогда что с тобой? Говори!
— Я боюсь, — пролепетал Гиркан, не в силах поднять голову и поглядеть на мать.
Александра посмотрела на него взглядом, в котором были жалость и презрение. Последнего было больше. Помолчав, она проговорила твердо, не допускающим возражения тоном:
— Помни, что ты царского рода. Крепись! — и, больше ничего не добавив, ушла.
Гиркан плакал всю ночь. Мать никогда не уходила вот так, не пожалев его, не обняв, не сказав успокоительных слов. Он впервые почувствовал, что лишился защиты и должен рассчитывать лишь на самого себя. Следовало искать защитника, но кто им может стать, Гиркан не знал.
Главным врагом Гиркана был его младший брат Аристовул. После того как Гиркан был назначен первосвященником, Аристовул стал его смертельным врагом. Тем более что Александра, разумно полагая, что участие в делах правления ее младшего сына, энергичного и бесстрашного, может сделаться для нее опасным, заставила Аристовула удалиться в частную жизнь. Аристовул покорился, униженный и озлобленный. Гиркану он тогда же бросил с нехорошей усмешкой:
— Первосвященник — еще не царь!
Гиркан задрожал и едва не лишился сознания. Он огляделся кругом, ища защиты и не веря, что кто- нибудь может его поддержать. Но вдруг услышал за спиной осторожный и твердый голос:
— Не бойся, я буду с тобой.
Гиркан резко обернулся и отступил в испуге — перед ним стоял Антипатр, один из полководцев отца.
— Да, я буду с тобой, — почтительно поклонившись, повторил Антипатр и добавил, глядя прямо в глаза Гиркана: — Верь мне, ты будешь царем Иудеи.
И Гиркан поверил — сразу, едва ли не в ту же минуту.
Не столько в будущую свою власть, сколько в то, что у него теперь есть защитник.
— Будь рядом, — выговорил он нетвердо и заставил себя улыбнуться.
С этого дня Антипатр был рядом с Гирканом постоянно — советчик, защитник, друг. Он был тверд и почтителен, умел дать хороший совет, исполнить любое приказание, и главное — умел утешить Гиркана, вселить в него бодрость духа. Бодрость, что имелась у Антипатра в избытке и которой у Гиркана не было вовсе. Вскоре он занял при первосвященнике такое положение, что Гиркан не делал ни единого шага, не посоветовавшись с ним. Собственно, Гиркан даже не советовался, а просто спрашивал Антипатра, как ему поступить. И, выслушав ответ, поступал так без сомнений.
Антипатр выдвинулся лишь в последние годы царствования Александра, отца Гиркана. Выдвинулся как полководец, не входя в число близких друзей царя. В отрядах, которыми он командовал, большинство воинов были идумейцами, как и он сам. Идумеи — народ смелый, мужественный и… жестокий. Иудеи еще считали их коварными, не признающими древних законов безбожниками. Но как воинов их ценили, и в войске царя Александра они были одними из первых.
Антипатр давно жил в Иерусалиме, сюда из идумейской крепости Массада переехал еще его отец. На родине их род считался достаточно знатным, но здесь, в столице Иудеи, идумейская знатность не стоила ничего. Невесту из хорошего иудейского рода он взять не мог, а брать из захудалого не хотел, у него были иные планы. Поступив на службу к царю Александру и прослужив несколько лет, он взял в жены красавицу аравийку Кипру. Аравийское царство в разные годы было то союзником, то соперником, то противником Иудеи. Но как бы там ни было, близость к аравийскому двору была и почетной и полезной. К тому же отец Кипры был очень богат.
Пока оставался жив царь Александр, Антипатр не мог рассчитывать на особенно высокое положение в Иудее — что он мог противопоставить потомкам древних иудейских родов, окружавших трон? Смелость в бою? Но этого было мало. Преданность? Но ему, чужаку, все равно не доверяли. Богатство? Но его было недостаточно. Впрочем, он и так добился многого. Глядя на Антипатра, никто бы не посмел сказать, что он недоволен тем, что имеет. Он умел вести себя — легко преклонялся перед высшими, был внимателен к низшим, не занимался интригами. То есть представлялся лишь солдатом, службистом. Царь Александр ценил его воинские достоинства и смелость, ставя его в сражениях на самые опасные участки. При победах Антипатр со своими идумейцами был всегда впереди, при поражениях неизменно прикрывал отступление основного войска.
Кто бы знал, какая жажда власти таилась у него внутри, кто бы знал, с каким нетерпением он ждал своего часа! Когда царь Александр умер, он понял, что его время наступило. Как воин, он уважал младшего сына царя Аристовула — бесстрашного, гордого, энергичного, но как человек, желающий власти, он ненавидел его. По его расчетам, мать, опасаясь Аристовула, не должна была поделить с ним правление. С другой стороны, старший сын, Гиркан, был очень уж слаб, вял, нерешителен, труслив. И он боялся, что мать все-таки выберет младшего, — несмотря на угрозу собственной власти, такой выбор казался более логичным и справедливым, потому что Александра была не вечна, а Иудее нужен был сильный правитель. Случись это, все тайные надежды Антипатра рухнули бы в одно мгновенье — Аристовул стал бы для него тем же, чем был царь Александр.
Он уже вынашивал планы убийства Аристовула, когда первоначальные его расчеты неожиданно оправдались: Гиркана назначили первосвященником, а Аристовула фактически удалили от власти. Все стало предельно ясным: мать из соображений собственной безопасности выбрала слабого, противопоставив государственному благу свои личные резоны. Аристовул был обозлен и не скрывал этого, многочисленная толпа его горячих приверженцев кричала везде и всюду о несправедливом решении царицы. Гиркан казался растерянным и одиноким. Медлить было нельзя, и Антипатр не медлил.
Его сближение с Гирканом слишком явно выдавало его далеко идущие планы, и тот, у кого прежде почти не было врагов и завистников, в короткое время получил их во множестве. Первым его врагом стал конечно же Аристовул. Антипатру передавали грозные слова изгнанника (обиженный Аристовул удалился в Дамаск): «Придет час, когда я распну проклятого идумейца на первой же попавшейся перекладине!» Угроза была серьезной, и если не действовать решительно, страшный для Антипатра час, предрекаемый Аристовулом, вполне мог бы наступить. Но Антипатр действовал.
Прежде всего он окончательно запугал Гиркана — тот перестал доверять кому-либо, кроме своего советника, и в каждом, кто приближался к нему, видел угрозу своей власти и жизни. С некоторых пор столь нежелаемая им прежде власть сделалась залогом жизни. И внушение Гиркану этой мысли стало одной из тайных побед Антипатра: страх за собственную жизнь перевел нерешительность первосвященника в ее противоположность. И когда Александра посоветовала ему удалить от себя опасного идумейца, сын неожиданно воспротивился и на все уговоры матери отвечал решительным отказом. Она пригрозила сыну своей немилостью и получила ответ: в этом случае он покинет Иерусалим вместе о Антипатром, своим единственным другом.
— И куда же вы отправитесь? — насмешливо-зло спросила Александра, впервые почувствовав в отношении старшего сына нечто похожее на уважение.
— Туда, где у меня будет больше приверженцев, — выдержав недобрый взгляд матери, ответил Гиркан. Фраза принадлежала Антипатру, но он сумел проговорить ее как свою.
Смысл слов Гиркана был слишком очевиден, и Александра отступила. Она сама опасалась Аристовула, и если Гиркан падет… Конечно, Антипатр был опасен, но, с другой стороны, полезен как противовес Аристовулу. И, ничего не ответив сыну, лишь выразив неудовольствие взглядом, она удалилась.
