поведение несло угрозу, то сегодня система настолько окрепла, что уже не чувствует угрозы. Ей уже безразличен каждый различный член. Сегодня от одного ничего не зависит. Не зависит даже от некоторых. Нет ни одного человека, ни одной организации, способной управлять мировыми процессами, способной опрокинуть это бессубъектное господство. Пожалуй, это могли бы сделать некие «многие». Отсюда система еще чувствует угрозу и поэтому требует «различий», «оригинальности». «Разделяй и властвуй» – древнейшая формула, не только руководство для политика. Разделенность сама по себе порождает власть, даже бессубъектную. Властвует сама власть. Не кто-то обладает властью, а власть обладает кем-то.
Бэкон на заре Нового времени говорил: «Знание – сила». Означает ли это сегодня, что тот, кто читает множество книг и журналов, рыщет в Интернете и не пропускает ни одной программы по ТВ, является «сильным»? Лозунг Бэкона сегодня перефразирован: «Кто обладает информацией, тот обладает властью». Означает ли это, что тот, кто впитывает в себя всю транслируемую миром информацию, обладает властью? Нет. Сила и власть (в большей мере) состоят в том, чтобы знать, «что», «как», «где» и «когда» подавать. Равно как и свобода состоит не в свободе выбора между различными телеканалами и публикациями любого рода, а в возможности программировать эти каналы и публикации. Впрочем, и те, кто программирует и манипулирует, также несвободны. Они принадлежат системе. Одни не обходятся без других и создают гармоничное целое. Система замкнута сама на себя. Нет никакого прогресса, производства, образования. Есть только воспроизводство. Кручение-верчение в себе самом. Мир напоминает центрифугу, синхрофазотрон, колайдер, разгоняющий и через это разрешающий еще оставшиеся спайки и целостности, превращающий все в элементарные частицы, которые теперь находятся в хаотичном броуновском движении. Любая целостность, поначалу находившаяся в центре, за счет вращения прижимается к краю и рассыпается. Все находится у края, все становится маргинальным. Это давление о край выжимает и отправляет в осадок все «внутреннее», все остатки прошлой культуры. Таким образом, человек остается наедине с собой и противостоящей ему громадиной культуры и информации, этим чудовищным осадком прежних систем и ценностей. Потеряв вес, он вновь обретает способность лететь к центру, впитывать в себя эту культуру исходя из самости и случайных целей. Он манипулирует формами, как чем-то внешним себе, и описывает замысловатые траектории собственного изобретения. Эстетика этих траекторий и перевоплощений может, конечно, завораживать. Особенно умилительны попытки стоять на одном месте в бурном потоке или же, напротив, попытки создать такой поток через объединение частиц, но выйти за границы этого «безумного, безумного, безумного мира» можно только через смерть. Настоящая, высеченная из камня истина сегодняшнего мира знаний гласит: «Можно знать много о части, можно знать часть о многом, но нельзя знать много о многом». Современный мир знания, таким образом, дает нам две фигуры: вопрошающий журналист и отвечающий эксперт. Журналист – это поверхностный всезнайка, «знающий часть о многом», воплощающий публику, эксперт – тот, за кем признается максимальный авторитет в минимальной области, «знающий много о части». Современное общество экспертократично, потому что оно максимально дифференцировано.
«Система от предписания переходит к расписанию» – говорил Бодрийяр. Государство больше не хочет заботиться об образовании, потому что определенный тип не является условием господства. Условие господства – многообразие типов и их различия. Условие – это differance, причем развитый differ-апсе. Государство легитимирует себя как то, что способно обуздать хаос, следовательно, хаос должен исподволь воспроизводиться системой как условие ее легитимации. Должен работать своеобразный «Хаоспром», который тут же обуздывает хаос, новой постоянно меняющейся формой духа, идеологии (кстати, и слово «газ» есть синтез слов «дух» – гейст – и «хаос»). Производство differance требует многообразия вузов, предметов, систем обучения, контекстов, внешних для образования влияний. Отсюда – открытость системы образования всем ветрам: капиталу, политике, искусству, паранауке (вплоть до оккультизма), религии и сектам, болонскому процессу. Отсюда открытость всем методикам: evrything goes! Отсюда постоянные реформы образования и изменения критериев. Реформы порождают различия между учениками и учителями, между поколениями учеников.
Поскольку различия могут производиться за счет самой структурной деятельности, за счет реформ и управления, манипуляции требованиями к образованию, а не за счет усилий самих учителей в процессе обучения, то государство отказывается и от обеспечения бесплатного образования, от стипендий (на которые можно жить), от высоких зарплат преподавателям и ученым. Образование теперь нужно не нам, а вам, поэтому не мы, а вы за него и платите, говорит власть, мы обеспечиваем лишь различия и закрепляем их в символических формах (документы, сертификаты и проч.), мы обеспечиваем право на выбор, право на differance.[42] Настоящее образование сегодня, как в греческом полисе, где не было «государственного университета», получается на разнообразных семинарах, тренингах, курсах каких-нибудь гуру, в практической работе в компании или на производстве, в чтении книг частным образом, тогда как «обязательное образование» симулируется. Симуляция и дифференциация поддерживают друг друга.
Как еще соотносится процесс симуляции, описанный выше, с этим процессом ставки системы на различия? Очень просто: изображение (то есть собственно симуляция) есть маскировка отмены того, что изображается. Подобно тому, как иконка, изображающая папку с документами на рабочем столе компьютера, изображает то, что она отменяет (бумажную папку с бумажными документами), современное образование есть изображение образованности, которая давно уже отменена системой и не ценится ею.
Отсюда и стагнация, невозможность ожидать никаких технических, научных, социальных и гуманитарных инноваций, разговор о которых только изображает то, что он отменяет.
Несмотря на огромное количество узких экспертов в самых различных областях, ни все вместе, ни в отдельности они не производят инновации ни вообще, ни в своей сфере ответственности. Они выступают «говорящими головами», их ареопаг есть высшая власть в сфере знания, но система не по силам (вопреки афоризму «знание – сила») ни одному из них, ни всем вместе. Перечитайте начало этой статьи: прогресс остановился, а все более серьезных экспертов во все более узких областях все больше и больше.
Что же тогда может быть источником настоящих инноваций и как победить симуляцию?
Выше приводился пример с профессором, который добился того, что студенты перестали симулировать и вынуждены были учить все. Этот пример открывает нам спасительность некой чрезвычайной и кризисной ситуации, которая может потребовать от нас неведомой (новой) компетенции. При этом знать надо ВСЕ, и даже это не является никакой гарантией, но во всяком случае только от такого знающего все могут проистекать и инновации. Знать все и знать, что ничего не знаешь. Быть экспертом и не быть им. Не случайно поэтому все более увеличивающееся количество субъектов с несколькими образованиями и огромным количеством разных специальностей и компетентностей, полученных на различных курсах, а также все больше становится всезнаек, спектр которых простирается от поверхностных журналистов до энциклопедистов из «Клуба знатоков» и ему подобных.
Но возможно ли в наше время, время избытка всевозможного информационного мусора, господства разнообразия, знать ВСЕ?
Да, если речь идет о старой доброй философии, которая всегда (вспомним гераклитово «Многознание уму не научает»), во все времена была и способом жизни в информационном мусоре, и способом борьбы с ним. Старые метафизические системы, ведомые вопросом: «Почему есть сущее, а не наоборот, Ничто?», охватывали в этом вопросе ВСЕ сущее и искали принцип его существования. Меняя этот принцип, они порождали и метафизические инновации, которые становились основой для всех прочих инноваций. При этом именно философия заявляла, что «она знает, что ничего не знает».
Философия могла бы дать новую вариацию старого вопроса, пойти к условиям возможности этого вопроса, которая ставила бы предвопросы (типа «что есть Бытие?»). Импульсы, полученные от такой философии, могли бы если и не стать фундаментом действительно новой цивилизации, то по крайней мере стать вирусами, которые бы заставили мутировать нынешнюю культуру.
Инвестиции в философию – единственные инвестиции, которые могут привести к инновациям. Философия – единственное место в системе, откуда можно ждать истинных инноваций.
Философ соединяет в себе журналиста (знание обо всем, вопрошание, открытость) и эксперта (знание глубокое, принципиальное, умение различать важное и неважное), именно поэтому философ может вывести из тупиков медиакратии и экспертократии.
Работа
