Сарга приставил меч лезвием к ее горлу. И обернулся к Арсению, косясь и выпуская из щелей четырехчелюстной и беззубой пасти пузырящуюся слюну:
– Бросай меч!
Арсений был опрокинут внутренне. Он впал в какое-то странное оцепенение и он сделался, как будто, тупым… Столь резок был контраст меж ощущением победы, которую предвосхищал только что, и тем, что выпадало ему и Дайне теперь. (Я ничего не умею! Мне никогда не дорасти до Учителя! Я неудачник и те, кто со мной – страдают…)
– Брось меч, я тебе сказал! А то сейчас я перережу ей горло. А это ведь не ее тело – это ее душа, и значит ей грозит…
И пальцы руки Арсения разжались сами собою.
– Все, что угодно, бес. Я не пожертвую женой своей никогда, потому что мой Бог – Любовь! Ты видишь: я бросил меч.
Клинок Арсения лязгнул о плитки пола. Хирурги не увидали падения меча, разумеется, но они услышали звук. И вздрогнули от него, и одновременно повернули головы в направлении, откуда раздался звон.
И Веспову было ясно: стоящие посреди разгромленной операционной чувствовали, что рядом с ними шел бой – противоборство каких-то сил. И пусть они не могли понимать – каких, что именно происходит, но постигали накал сражения тем глубинным инстинктом, который врожден мужчинам.
У изгоняющего вдруг родилась надежда, немыслимая почти. Он только что бросил меч, он выполнил требование врага, но, в сердце своем, конечно, еще не сдался. Он сконцентрировал энергию мысли, стараясь передать ею ассистенту Грицко – как если бы через молнию – посыл к действию.
Арсений уповал при этом на то, что пребывает сейчас вне тела физического, а значит – подобен призраку. Ведь к мысленному приказу призрака, бесплотного духа – обыкновенно бывают люди куда чувствительнее, чем к таковому же от себе подобных!
Грицко вдруг хищно пригнулся. И он перехватил скальпель, который все еще сжимал в пальцах, острием вниз: наподобие того, как вор держит финку. Неузнаваемый теперь ассистент закричал и прыгнул – и
И за единое мгновение тогда произошло многое.
Повылетели стекла в операционном этаже корпуса.
Вдруг лопнула труба теплопровода, что проходил около, и к небу поднялся султан пара.
Сиреневые огненные шары разлетелись в четырех направленьях от того места, где только что на кафельном полу был черный тор споры. И эти молнии продырявили стены комнаты, даже и не обрушив их – такова была сконцентрированная в них сила!
Один из фиолетовых шаров разорвался в воздухе прямо перед фасадом здания, и в свете ослепительной вспышки случайному прохожему показалось, что каменный Пантелеимон усмехнулся и грозно просверкнул взор его пред тем, как снова опустил его святой в свой ларец, полный целебных снадобий…
Арсения отбросило в какую-то бездну и его сознанье там померкло… но перед этим изгоняющий успел видеть: около горла Дайны нет больше клинка сарги.
– Как ваше самочувствие? – произнес Андреев, стараясь сохранять свой обычный вид профессора на обходе, то есть – уверенный, доброжелательный и чуть важный.
– Нор… мально, – еле разлепил губы Веспов. И постарался изобразить пальцами правой знак: все о’кей! И в этот миг обнаружил, что у него не хватает половины фаланги на безымянном.
Невольная гримаса боли не ускользнула от глаз хирурга, и тут же эти глаза вдруг сделались немного растерянными и без вины виноватыми.
– Это… – Андреев кашлянул, – почему-то бестеневая лампа упала во время операции… наверное, она задела, и вот – фаланга вашего безымянного пальца… Проверка крепления оборудования не проводилась уже сто лет… Вы можете, конечно же, подать в суд на клинику…
– Я знаю кое-что о суде, – произнес Арсений. – В Евангелии от Иоанна сказано: «слушающий слово Мое на суд не приходит». И… думается, что речено это обо всех добрых людях, которые исполняют свой долг, не обращая внимания ни на какие помехи. То есть вот о таких, как вы. И как другие работающие здесь, кого я успел узнать.
Тогда из-за спины профессора выступил, вдруг, ассистент Грицко. И он склонился над хитрою металлической койкой, на которой был простерт Веспов, и бережно пожал искалеченную его руку. При этом ординатор и студент-практикант, стоящие чуть поодаль, иронично переглянулись: ведь вот! – чего только отошедший после операции больной не городит!
– Я, знаете ли, формально даже как бы не христианин… – кашлянув, начал задумчиво говорить Андреев, – но, тем не менее…
– Вы –
Notes
