Кроме того, следует отличать тревогу от таких агрессивных эмоций, как гнев и ненависть. Хотя вытесненные гнев или ненависть играют важную роль в формировании психосоматических нарушений, важно заметить, что при внимательном рассмотрении гнев и ненависть нередко оказываются реакцией на стоящую за ними тревогу. (См. ранее замечания о гипертонической болезни и эпилепсии.) Это можно объяснить следующим образом. Сам по себе гнев, если он находит прямое выражение в борьбе или еще в каких-либо формах поведения, не ведет к развитию нарушений. Когда гнев вытесняется (поскольку его выражение ставит организм в опасную ситуацию), могут возникать психосоматические симптомы, например, повышение артериального давления. Но если бы за агрессивными чувствами не скрывалась тревога, не было бы нужды в их вытеснении. Это согласуется с нашими представлениями о том, что субъективным проявлением конфликта на психологическом уровне является тревога, когда организм оказывается в ситуации конфликта. Феликс Дойч утверждал: «Каждое расстройство связано с тревогой», и это утверждение справедливо, если помнить, что тревога является психологическим компонентом любого заболевания.
Когда мы думаем о взаимоотношениях между тревогой и соматическими изменениями, перед нами встает еще одна, наиболее сложная проблема — проблема значения телесного симптома. Для понимания телесных симптомов следует ответить себе на два вопроса, чтобы разобраться в том, почему тревога проявляется в соматической форме. Первый вопрос: как телесный симптом помогает организму справиться с опасной ситуацией или, если позволить себе образное выражение, чего организм пытается достичь с помощью данного симптома? Вопрос второй: какие интрапсихические механизмы осуществляют связь между тревогой и симптомом?
Ответить на эти вопросы нам помогают некоторые клинические наблюдения. Существует обратная зависимость между способностью человека переносить осознанную тревогу и развитием у него психосоматических симптомов. Хотя тревога и страх, находящиеся на сознательном уровне, утяжеляют состояние человека, очевидно, что ведущую роль в формировании болезней играют тревога, страхи и конфликты, устраненные из сознания. Чем ближе к сознанию тревога и чем сильнее выражены проявления невротического поведения, тем менее серьезны органические нарушения. Сознательно стремясь разрешить конфликт, человек может испытывать интенсивную тревогу, но все еще продолжает напрямую сопротивляться угрозе с помощью сознания. «В целом можно утверждать, что наличие тревоги свидетельствует о том, что здесь нет дезинтеграции в тяжелой степени… Это явление можно сравнить с прогностическим значением повышенной температуры»[189]. Но когда человек уже не в состоянии переносить сознательную борьбу — из-за того, что ситуация становится все более угрожающей, или потому, что ничего не получается, — появляются симптомы. Это снижает остроту конфликта и создает условия для псевдо-адаптации, при которой конфликт остается неразрешенным. Поэтому можно утверждать, что симптомы содержат в себе тревогу; они как бы представляют собой тревогу в кристаллизованном виде. Говоря о психологических симптомах, Фрейд верно заметил: «Симптом есть связанная тревога» — то есть кристаллизовавшаяся тревога, превратившаяся в язву, или учащенное сердцебиение, или нечто подобное.
Случай Брауна позволил наблюдать такую последовательность событий, связанную с феноменом тревоги. Сначала у Тома возникал тот или иной телесный симптом, например, приступы головокружения, не вызывавшие сознательной тревоги, хотя и приводящие к определенному дискомфорту. Через несколько дней у него появлялись тревожные сновидения. Позже тревога появлялась в сознании, и тогда пациент делался более зависимым и предъявлял многочисленные требования к своему терапевту. По мере того как тревога все больше заполняла сознание, чувство дискомфорта усиливалось, но соматический симптом исчезал.
Необходимо заметить, что упомянутые выше пациенты, страдающие язвенной болезнью, не испытывали сознательной тревоги. Можно сказать, что симптом является защитой от ситуации, провоцирующей тревогу. Вот почему, если говорить о практике психотерапии, опасно устранять у пациента симптомы до тех пор, пока его тревога не прояснена. Обычно симптом свидетельствует о том, что пациент не сумел справиться со своей тревогой, и теперь симптом защищает пациента от ухудшения состояния.
Огромный интерес представляет тот факт, что при появлении органического заболевания тревога, как правило, исчезает. Работая над этим исследованием, я заболел туберкулезом, а лекарств для лечения этого заболевания тогда еще не существовало. Наблюдая за окружающими меня пациентами, я заметил одну интересную вещь. Когда пациент осознавал, что он серьезно болен, тревога, связанная с его поведением до болезни, как будто исчезала. Тревога возвращалась в сознание, когда пациент выздоравливал и мог вернуться к своей работе и к своим обязанностям. Разумеется, можно предположить, что болезнь освобождала человека от обязанностей, обеспечивала ему какое-то существование и т. д. Но, на мой взгляд, причины этого явления следует искать глубже. Если предположить, что человек сдался перед болезнью прежде всего в результате длительного неразрешенного конфликта, можно утверждать, что болезнь была способом сузить сферу конфликта до такой области, где его можно успешно разрешить. Это проливает свет на одну закономерность, наблюдаемую в клинике: когда появляется болезнь, сознательная тревога уменьшается, а когда человек выздоравливает, тревога может вернуться[190].
Проблему взаимоотношений между тревогой и симптомом исследовали многие авторы, использующие первую гипотезу Фрейда о тревоге, которая опирается на теорию либидо. Ф. Дойч, например, считает, что соматический симптом возникает тогда, когда на пути либидо встают какие-то преграды. Когда свободная разрядка либидо невозможна, оно принимает форму тревоги, а эта тревога разряжается, превращаясь в соматический симптом. Таким образом, «с психологической точки зрения, чтобы достичь телесного здоровья, человеку необходимо либо вложить во что-то свое либидо, либо избавиться от тревоги»[191]. С моей точки зрения, тревога возникает не потому, что человек является «носителем либидо», но потому, что оказывается в ситуации опасности, с которой не может справиться. Это ввергает человека в состояние беспомощности и внутреннего конфликта. Вполне допустимо, что причиной конфликта у данного человека является либидо — то есть сексуальное влечение, — но важно помнить, что проблема заключается в самом конфликте, а не в сексуальности. Таким образом, можно заключить, что симптом защищает организм не от либидо, на пути которого стоят препятствия, а от ситуации, порождающей тревогу.
Я предлагаю свою, довольно грубую схему, которая поможет объединить все, о чем говорилось в настоящей главе. Во-первых, организм интерпретирует реальную ситуацию с точки зрения символов и значений. Во-вторых, это создает у него определенные установки по отношению к ситуации. В-третьих, эти установки включают в себя разнообразные эмоции (а также соответствующие нейрофизиологические и гуморальные компоненты), которые готовят организм к действию в данной ситуации. Человек приходит к выводу, что ситуация несет в себе тревогу, в результате процесса интерпретации. В этой интерпретации, как я уже подчеркивал, важную роль играют символы и значения. В начале данной главы мы упоминали о концепции Адольфа Мейера, который подчеркивал важность «интегративных функций», а также «использования символов в качестве орудий». По отношению к этим феноменам нейрофизиологические явления занимают подчиненное положение.
Мы говорили также и о том, что процесс интерпретации происходит преимущественно в коре головного мозга, в той части нервной системы человека, которая резко отличает его от других животных. Работы Кэннона, исследовавшего деятельность симпатической нервной системы, стали основой для представлений о нейрофизиологических аспектах тревоги, которую преимущественно связывают с активностью симпатического отдела автономной нервной системы. Свои исследования Кэннон проводил в основном на животных. Поэтому судить по этим работам о поведении человека следует с осторожностью, помня, что реакции животного и реакции человека — не одно и тоже, они похожи лишь в тех случаях, когда мы изолируем какие-то аспекты реакций человека из целостного контекста [192].
В таком случае удастся избежать трех ошибок, которые часто встречаются в психологии. Первая ошибка заключается в том, что эмоцию отождествляют с нейрофизиологическим процессом. Вторая ошибка, находящаяся как бы посередине между первой и третьей, представляет собой «физиологическую тавтологию» (то есть исследователь просто описывает деятельность симпатической нервной системы и
