ли волей веселился в шатре?
Вождю апостольцев некогда было задумываться. Впереди, в предгорьях, подернутое зыбкой дымкой, лежало селение… Хрисохир вытянул вперед руку с полководческим жезлом.
— Как называется город?
— Вафириак, мой повелитель, — ответил подъехавший Пулад.
Поднявшееся над горами солнце озаряло белые стены города.
В новом дворце, в изумительном по красоте тронном зале — Триконхе, украшенном тремя апсидами, с богато отделанными разноцветной мозаикой стенами, под высоким потолком, поддерживаемым мраморными колоннами, в высоком кресле с золотыми львами восседал базилевс-император Василий Македонец, силой и хитростью захвативший власть в; империи после организованного им убийства прежнего императора Михаила Исавра. Новый род воцарился на имперском троне, тогда пять лет назад новая династия — македонцев. Да, разные дела тогда творились. Переступив через смерть императора, Василий — никому не известный армянин из Фракии, военачальник македонского стратига Цанци — стал базилевсом, что само по себе говорило о многом. Красивое лицо императора нахмурилось, слишком уж неприятно было вспоминать о многом. А почему-то в последнее время все чаще лезли в голову нехорошие мысли. Впрочем, не все они были такими уж нехорошими. Иное вспомнить было не стыдно. Как, бросив опостылевшую службу, уехал из провинциально отсталой Македонии покорять столицу. Град Константина встретил амбициозного провинциала неприветливо, хоть и был Василий красив, силен, статен. Но таких тысячи! И кроме красоты, ума и силы хорошо б иметь хоть немного денег. Немного — по константинопольским меркам. Что ж, не все сразу. Медленно, как самому казалось, очень медленно начал будущий базилевс взбираться по ступенькам власти. Сначала служба у Феофилицы — так за малый росток прозвали имперского чиновника Феофила. Сам низкорослый, Феофилица любил окружать себя видными приближенными. Так, волею случая и попал Василий в его свиту, поехал сопровождать патрона в его поездке по Пелопоннесу, где встретил красавицу Даниэлиду. Эх, Даниэлида… Давно не навещал ее. Жива ли? Базилевс причмокнул губами. Он был искренне благодарен этой красивой вдове, пожалуй, самой богатой женщине Греции. Настоящая аристократка, с тонкими холеными руками и властным взором, она искренне привязалась к молодому повесе, щедро осыпала золотом. Ее-то деньги и помогли устроить переворот, это только в сказках императорами становятся нищие. С Даниэлидой тоже пришлось расстаться, но мирно, по-хорошему. Что говорить, Василию вдова нравилась, другой бы и жил так с нею всю жизнь, купаясь в роскоши, но только не Василий — у него были другие планы. Простившись с Даниэлидой, снова отправился в столицу, проявил себя перед императором, ловко усмирив сорвавшегося в буйство коня, — и был назначен протостратором. Чин небольшой — но первый. А дальше — пошло-поехало. Молодой красивый чиновник принимал самое активное участие во всех развлечениях императора и, без преувеличения, стал ему другом. Базилевс даже предложил ему жениться на своей бывшей любовнице Евдокии, что Василий и сделал, получив достаточно высокий придворный чин паракимомена, а заодно нагло начал приставать с ухаживаниями к родной сестре императора Михаила Фекле. Фекла ухаживания не отвергла — что-что, а обхаживать женщин Василий умел и любовником считался завидным. Были, правда, и враги, самый сильный — наперстник императора, могущественный кесарь Варда, которого, конечно же, пришлось устранить. К тому времени дружеские отношения Василия с Михаилом Исавром зашли так далеко, что базилевс усыновил его и объявил соправителем. Поистине, чего еще было желать молодому честолюбцу? Ан нет… Василий пошел на убийство друга. Устранив Михаила, захватил трон — о, скольких людей при этом пришлось подкупить, спасибо золоту вдовы Даниэлиды! — и стал царствовать единолично. А любовницу — сестру убитого императора Феклу — просто прогнал, предварительно обобрав до нитки. Такой вот был новый базилевс, прошедший завидную школу интриг, — алчен, хитер, коварен. И не глуп, далеко не глуп, хотя и неграмотен, не силен в книжной премудрости. Однако первое, что сделал, — распорядился отнять половину похищенных из государственной казны сумм у всех нечистых на руку чиновников. То же напрямую касалось и взяточников: в императорском указе уклончиво говорилось о «не совсем законно полученных суммах». Здесь и проявилась уже вся мудрость базилевса Василия — если наказать строже, совсем без никого можно остаться, кто ж видел на свете честных чиновников? Император точно знал — таких зверей в мире не водится. А как без чиновников управлять государством? Да никак.
Пусть уж лучше воруют. Но — не слишком зарываются.
Базилевс обвел взором зал Триконха — здесь ему нравилось. Торжественные, украшенные цветной мозаикой апсиды, строгие, уносящиеся ввысь колонны, богато отделанный золотом трон с механическими львами, умеющими бить хвостом и рычать, — все это символизировало то, к чему Василий так давно стремился, — ничем не ограниченную власть. Однако достичь власти — полдела, надо еще суметь ее удержать, и базилевс, как никто другой, хорошо знал это. Еще бы не знать, с такой-то биографией…
Внутри страны сейчас более-менее спокойно — стратиоты умиротворены, начальники областей — фем — верны, даже опальный патриарх Фотий — бывший патриарх — не мутит воду. Пожалуй, не стоит посылать к нему убийц, может, еще и пригодится. В общем, внутри страны никаких серьезных потрясений не предвиделось, и базилевс с полным на то основанием мог считать себя вполне успешным правителем, пользующимся любовью народа. Хоть и не безупречен морально, зато управляет так, как нужно. А вот Тефрика… Вообще, павликиане… Поганые еретики, из тех, что хуже язычников и во сто крат хуже Римского Папы Адриана. Да, над империей нависла грозная опасность. Павликиане — «апостольские ученики» — сильны, тем паче спелись с поклонниками Магомета — о том доносили лазутчики. Да и их вождь, Хрисохир, оказался способным полководцем. Никея, Никомидия, Анкира, Эфес… Цветущие города в самом центре страны сожжены и разграблены еретиками. Прошлогодний поход против них закончился неудачей. Впрочем, неудача — это еще мягко сказано. Сам Василий едва не погиб, и если б не храбрость охранника Авастакта… Да-а… Поганый еретик Хрисохир должен погибнуть! Погибнуть во что бы то ни стало! Если будет разбит зять, Христофор, доместик схол Востока, войско еретиков вплотную подступит к Константинополю. Этого нельзя допустить, никак нельзя. Где же Кесарион? Где его черти носят?
— Звал, повелитель? — Неслышно войдя в залу, евнух распростерся на полу перед троном.
— Ну? — сурово сдвинув брови, посмотрел на него император. — Нашел свою бабку?
— Осмелюсь доложить, она не бабка, государь, а колдунья.
— Ну, колдунью, — покладисто согласился Василий. — Где она?
— Гездемона ждет тебя, базилевс, — козлиным голоском проблеял евнух. — Я спрятал ее в покоях перистиля.
— Молодец. — Император поднялся с трона. — Надеюсь, она выполнит все, что я ей прикажу. А не выполнит, так ей же хуже! Веди, недостойный.
Кланяясь, Кесарион направился к выходу из залы. Длинная накидка скрывала его жирное тело, безбородое лицо выражало бесконечную преданность повелителю, вот только глаза были уж слишком хитрыми. Ну нет людей без недостатков.
Пламя факелов, освещавших залу, вдруг качнулось— выступила из-за колонны мрачная фигура охранника в панцире и кольчуге.
— Исчезни, — оглянувшись на императора, прошипел евнух, и стражник Послушно убрался обратно — ссориться с могущественным и хитрым Кесарионом было себе дороже. — Сюда, мой повелитель.
Вслед за евнухом базилевс проследовал в перистиль, вплотную примыкавший к тронному залу. С тихим шорохом сомкнулись за спиной плотные, затканные золотом шторы. В дальнем изгибе перистиля, построенном в виде изломанной греческой буквы «сигма» — в просторечии перистиль так и называли — Сигма, — располагались укромные уголки, в которые разрешалось заходить только базилевсу да еще особо приближенным людям типа евнуха Кесариона.
— Вот она, государь!
Евнух сделал рукой такой широкий жест, словно колдунья была его непосредственным порождением. Базилевс уселся на широкое ложе, с любопытством глядя на согнутую в глубоком поклоне фигуру в черной накидке-столе с широкими короткими рукавами, оставляющими на виду узкие рукава нижней туники. Впрочем, нет… Император присмотрелся — похоже, под столой у колдуньи больше ничего не было.
— Подойди ближе, женщина.
Колдунья выпрямилась и, сделав пару шагов, замерла посередине алькова, с неожиданным вызовом глядя в лицо базилевсу. Василий опешил и закашлялся: вместо безобразной старухи перед ним стояла
