С Глебом за все эти годы я виделся случайно раза два-три, он был очень сдержанно приветлив. Он инженер. Кажется, по-прежнему знает и любит стихи и знает толк в их чтецах. Недавно я, желая лучше разобраться в старом для продолжения своего опуса, звонил ему; он решительно, хоть и не агрессивно, отказался от встречи, сказав, что все это не вызывает у него никаких положительных эмоций. Не видится он, как выяснилось, уже десять лет и с Робертом, хотя первые лет пятнадцать по возвращении Глеба, отсидевшего свои пять, они были очень дружны. Роберт и со Славкой практически не видится, хотя и они много и долго дружили, и работали вместе; никто, впрочем, ни с кем не ссорился. Никто из нас не видит практически Юру Геронимуса, но и здесь никаких размолвок. Просто, как со временем выясняется, у всех разная жизнь, если можно так сказать, идет в разные стороны.
В первые десять лет после моего возвращения в Москву я несколько раз виделся с Линой, когда она приезжала из Свердловска, где стала жить после замужества. Она оказалась гораздо ниже ростом, чем мне помнилось, а волосы — много светлее. Лицо — такое же нежное, как когда-то, недолгие наши встречи — еще более напряженны и неловки. Все было какое-то выдуманное и, хоть не хотелось осознавать, ненужное. В конце концов я зачем-то написал ей об этом. Ответное письмо, полное горечи и обиды, было последним. Больше мы не виделись. Грустно…
А совсем недавно я встретился еще с одним человеком из времен «нищих сибаритов»: на могиле Юрия Осиповича Домбровского несколько совсем простых слов сказал (от имени его «земляков» с Колымы) бывший одноклассник Левы Малкина Сема Виленский. Вскоре после нас Сема заработал червонец по пятьдесят восьмой; первое, что он увидел, читая свое дело на Лубянке при подписании двести шестой, была его фотография среди наших друзей и родных в здании суда на Каланчевке во время нашего процесса…
Ну вот, вроде обо всех вспомнил, кто так или иначе «замешан» был в первой части «Сибаритов». А нет, не всех! На суде ведь не только подсудимые! Защищавший нас с Колей адвокат Корякин давно помер; его помнит кое-кто из работавших с ним нынешних «диссидентских» адвокатов. Судья Васнев получил двадцать лет за взятку: говорят, что он реабилитирован «как жертва культа личности».
Реабилитирован, надо полагать, и прокурор Дорон, расстрелянный как космополит (сионист, агент Джойнта…), хотя во всех изданиях «Повести о пережитом» Бориса Дьякова он неизменно именуется «убийцей». Так-то!
Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать на сегодня. Прости, что с таким запозданием «отдаю долг». Желаю тебе, редакции и самому изданию всех благ и удач.
Примечания
1
Имена народных заседателей и секретаря суда не запомнились.
2
О судьбе некоторых из них см. ниже.
3
Введенного впоследствии деления на «режимы» в то патриархальное время, как видно, не было, так что говорилось просто об «ИТЛ» (исправительно-трудовых лагерях) или «лишении свободы».
4
Неудивительно, что юные правонарушители, так и не уразумевшие толком, какими именно правами пользовались они по бухаринской («сталинской») конституции, не в состоянии были оценить тогда этого последнего пункта смягчения; интереснее, что им, к тому времени уже слегка нюхнувшим лагеря, не хватило тогда воображения, чтобы оценить само снижение срока ― когда еще, мол, оно будет!
5
Мать Н. Вильямса Валентина Георгиевна Вильямс, невестка прославленного академика- травопольщика, была главной, если не единственной, движущей силой этого пересмотра дела.
6
Софья Абрамовна Гастева после лагеря (подробнее см. ниже) жила тогда официально (т. е. была прописана) в г. Павлово-Посаде.
7
Вспомните, например (если сами не сдавали этот зачет), сцену ареста Володина в «Круге первом».
8
Профессор И.М. Гельфанд.
9
Так звали (и называют) Л.А. Медведского его родные и друзья.
10
