Все написали? А теперь каждый из вас должен будет вспомнить наиболее значительное событие нынешнего года, происшедшее с ним самим, либо то, о котором он узнал от других. Антон Павлович Чехов сказал, мои дорогие друзья, что краткость — сестра таланта. Не правда ли, мудрая формула? Я не призываю вас писать длинно, но и не запрещаю. Кто не успеет закончить, сдаст в незаконченном виде. Итак, начали.
Зашелестели страницы тетрадей, заскрипели перья. А Веня задумался. Писать? О чем? Лоб его нахмурился. Самое яркое событие. Да чего же тут раздумывать? Пусть не с ним это произошло, а с его другом, сидящим за одной с ним партой, но ведь это же действительно было событие, достойное описания.
И он рассказал в своем сочинении, как едва вставший на ноги после болезни Васька ждал хлеба, как его брат украл этот хлеб и спасался от милиционера, а потом, увидев, что тот совсем обессилен, повалился на землю, сам приблизился к нему, решив возвратить буханку.
Венька не мог понять, отчего так быстро бежит по линованому листу тетради перо и почему слова будто сами соскакивают с его острого кончика на бумагу. Он позже всех начал и раньше всех закончил. Можно было сдавать тетрадь. Но вдруг Вениамин вспомнил о листке со своими стихами. Он вложил его в тетрадь, ни о чем не предупреждая учителя.
На следующей неделе Павел Дмитриевич принес на очередной урок в портфеле пачку классных тетрадей с проверенными контрольными и положил перед собой.
— Сначала я возвращу тетради тем, кто заслужил отметку «очень хорошо», — улыбаясь объявил он. — Затем хорошистам и в третью очередь тем, кто получил «уд.».
— А тем, кто неуд? — хихикнула Соня Беседина, круглолицая белобрысая девчонка, всегда болтавшая под партой ногой и неопределенно улыбавшаяся к месту и не к месту.
— «Неудов» у нас на сей раз, к счастью, нет, — ответил Литошенко, — хотя, не скрою, был у меня соблазн поставить эту оценку Мише Костину. — При этих словах самый маленький в классе тщедушный мальчишка беспокойно заерзал на первой парте. — Ну посмотрите, что он написал. — Павел Дмитриевич раскрыл тетрадь и прочел:- «…Мы гуляли по лесу, и вдруг из кустов выскочил большой зверь заяц».
В классе засмеялись, а кто-то весело выкрикнул:
— Да он сам и есть большой зверь заяц!
Веня с напряжением ожидал, когда учитель назовет его фамилию. Но она так и не прозвучала. Раздался звонок, и, стуча крышками парт — звук, от которого ни одна школа в мире, вероятно, никогда не избавится, — ребята ринулись из класса. У Литошенко был хорошо поставленный баритон, и он сумел перекричать своих воспитанников:
— Вы свободны. Остаться прошу одного Якушева. Сядь поближе, — предложил он, когда класс совершенно опустел. Якушев сел на первую парту и только теперь увидел в руках учителя свою тетрадь. Литошенко бережно протянул ее мальчику: — Вот что, Веня, мою оценку посмотришь дома. А теперь ответь мне на такой вопрос. В тетрадку был вложен листок со стихами. Твои?
Веня покраснел и наклонил голову. А когда поднял, увидел в руках Павла Дмитриевича свой листок. Держа его перед глазами, он прочел заключительную строфу:
Картина ночного города. А знаешь, ничего. Честное слово, ничего. Вот что, Веня, ты не будешь возражать, если я попрошу тебя их подписать и со своим сопроводительным письмом пошлю в Ростов, в краевую детскую газету?
Домой Венька прилетел как на крыльях. По пути на Александровской улице успел присесть на холодную скамейку и раскрыть тетрадь по литературе. Глаза жадно искали отметку за сочинение. И вот перевернута последняя страница. На ней он не увидел ни пятерки, ни четверки, ни тройки. Там стояло одно только слово, написанное красными чернилами. Он закрыл глаза, стараясь угадать какое, но так и не смог. А когда вновь их открыл и приблизил к себе тетрадь, слово это само бросилось в глаза. «Превосходно», — прочел он и увидел на конце три восклицательных знака.
Дней через десять, придя в школу, Венька сразу же отметил, что все старшеклассники, встречавшиеся ему на пути, как-то странно поглядывают на него. На верхней ступеньке лестницы стоял шестнадцатилетний Гошка Бородин, длинный угреватый парень, кокетничавший с одноклассницей Симой Юминой. Вся школа говорила в ту пору, что Гошка втрескался в нее по уши. Веня осторожно обошел их и вдруг услыхал, как Юмина шепотом сказала: «Смотри, это тот самый пошел». А в классе его окружили мальчишки. Многие потрясали свернутыми в трубочку газетами.
— Чего это вы? — удивился Веня.
— А ты разве ничего не знаешь? — удивленно попятился маленький Костин.
— Не-ет…
— Тогда прочитай. — И он протянул ему помятую газету. — Здесь твои стихи напечатаны всем нам на диво.
И опять он с триумфом возвращался домой, неся в порыжевшем портфельчике несколько номеров «Ленинских внучат». В этот день у отца были какие-то неприятности, и он возвратился из техникума не в духе. Мать сварила в чугунке суп из лебеды, закрасила его обратом. К каждой тарелке был придвинут кусочек кукурузного хлеба, а белая луковица разрезана на четыре части. Апостол Павел грустно смотрел с иконы на их убогую трапезу. Венька так и не знал, что родители для него и Гришатки ежедневно отрывают по одной части от своих паек. От тарелок поднимался густой пар.
— Единственное достоинство этого супа заключается в том, что он горячий, — вздохнул Александр Сергеевич.
Веньку восторг от первой публикации лишил начисто всякого аппетита. Не дожидаясь, когда родители поинтересуются, как идут его школьные дела, он развернул перед собой газету и снова впился глазами в такие знакомые строчки под жирным заголовком «Весна».
— Чего это ты там нашел? — мрачно спросил отец, занятый своими невеселыми думами.
— Газету, — весело ответил Венька.
— Ну и что там выискал?
— А ты погляди на третью страницу, — посоветовал сын.
Александр Сергеевич вооружился пенсне и пораженно воскликнул:
— Наденька, скорее! У нас в доме сегодня сенсация!
Мать, прочитав, изумленно всплеснула руками:
— Венечка, а мы ничего и не знали. Вот, оказывается, ты какой!
В другое время отец тут же поддержал бы ее, но сегодня даже это событие не могло его развеселить. Он возвратил сыну газету и хмуро спросил:
— Веня, сколько тебе лет?
— В этом году тринадцать исполнится, если забыл. А что?
— Пушкин в пятнадцать лет написал великолепное стихотворение «Казак», — жестко сказал отец, но тут же смягчился и похлопал сына по плечу. — А вообще молодец. Есть и рифма у тебя, и слова теплые. Дерзай, одним словом, Венечка. Но запомни одну суровую истину. Не всем литераторам, даже самым талантливым, суждено подняться до этого раннего стихотворения. Пушкин, как говорят, наше солнце. А солнце в Галактике одно. Но Галактика велика, и много в ней звезд большой и малой величины. Любой звездой или звездочкой стать почетно. Ведь что такое литература? Храм с парадным и черным входом. Далеко не каждому суждено войти туда через парадный вход. И как же огорчается вошедший, видя массу людей, проникших туда через черный вход. Они спорят по всяческим мировым проблемам и забывают о том, что не это главное, а книга. Есть книга — есть и писатель, нет книги — нет и писателя. То же самое можно сказать про художника, композитора, актера.
Александр Сергеевич закашлялся и умолк. Ночью он пережил один из самых тяжелых в своей жизни
