к берегу слева и справа от нее. Поднимая полы чекменей и нарядных кафтанов, казаки, бряцая саблями, лихо, спрыгивали на берег.
Но самым первым на широкую палубу баржи-пристани под гром барабанов, бубнов и литавр важно сошел донской атаман. Несметная толпа встречала переселенцев. Станичные атаманы подходили к ранее прибывшим своим полкам и занимали место во главе их.
Шагая в атаманской свите, Лука Андреевич Аникин, задохнувшись от гордости, подумал: «Вот оно какое, наше войско казачье! Да нетто есть на миру сила, способная его победить!»
До самого Вознесенского храма были вытянуты войска со своими знаменами и боевыми регалиями. Молодые парни в казачьей форме восторженно кричали «ура», во всю мощь гремели колокола. Рявкали в честь прибывших и раскатывались окрест пушечные залпы, и сколько их — трудно было подсчитать. Намного позже историки разошлись во мнении и ожесточенно заспорили. Одни утверждали, что пятьдесят три, и опровергали противников, полагавших, что залпов было всего тридцать один, но мы не станем судить ни тех, ни других.
Крутой спуск, по которому входили в город почетные переселенцы, был прозван Крещенским, потому что поднимался от речки, где в студеные зимние дни, всем на зависть, купались самые отчаянные казаки. У Луки Андреевича один раз даже перехватило дыхание и по-стариковски забилось сердце, но он не подал виду. С удивлением он отметил, что перед строем казачьих войск стояли собранные из тех же самых станиц дети.
— Для какой надобности это? — спросил он у шагавшего рядом тяжело дышавшего Спиридона Хлебникова. — Для чего малышню-то приперли? Спирь, скажи, а?
— Это для долговременной памяти, — подавляя кашель, важно ответил войсковой писарь. — Чтобы они зараз все видели, а потом свое воспоминание последующему поколению передали. Во как хитро наш атаман Матвей Иванович задумал!
— Башковит же у нас атаман-батюшка! — озадаченно вздохнул Аникин.
В соборе протоиерей Оридовский сотворял молебствие. Свечи горели на стенах и под сводами, ярко озаряли иконостас с ликами святых. Глядя на постные физиономии апостолов и на страдальческое восковое лицо Христа, Аникин дерзко про себя думал: «Не верю я в вас. Вот не верю, и все тут».
После молебствия у самого выхода его подстерег полицейский офицер Денисов, звякнув шпорами, спросил:
— Ходят слухи, что ты, Аникин, беглых у себя незаконно содержишь? Не можешь ли сказать, откуда они и что из себя представляют?
Аникин резко отдернул локоть, за который цепко ухватил его офицер.
— Допреж всего, не тыкайте! — грубо оборвал он. — Мы, кажется, вместях телят не пасли. А во- вторых, парень и девка в моем курене действительно проживают. Они к нам в Черкасск от горькой своей доли из-за сотен верст шли да чуть в разлившемся Дону не потопли, если бы мы с Дениской Чеботаревым их не перехватили. А о том, как и почему живут, атаман Войска Матвей Иванович Платов все как есть знает. Вот к нему и прошу обращаться, а меня больше по этому делу не трогать.
— Ну-ну, смотри не пожалей, — посулил Денисов и смешался с толпой.
— Катись, катись, — пробормотал ему вослед Аникин, но неприятный холодок на сердце он подавил все же не сразу. «Надо ребятишек предупредить, чтобы помене болтали о себе кому зря. Много доносчиков ныне на тихом Дону развелось».
Однако уже через минуту Лука Аникин позабыл об этом неприятном инциденте, ослепленный красотою салюта. Гроздья зеленых, синих и красных ракет рассыпались в звездном небе, а оглядевшись по сторонам, он увидел такое количество огней на фонарных столбах и в подъездах только отстроенных каменных домов, какого еще никогда в жизни не видывал. Догнав атаманскую свиту, он чинно втесался в ее последний ряд и зашагал бок о бок с писарем Хлебниковым.
— Теперь-то куда нас поведут? — осведомился он доверительным шепотом.
— В новую войсковую канцелярию, — последовал сдержанный ответ.
Идти оказалось недалеко. Угловой высокий дом с празднично освещенным подъездом и замершими у его дверей часовыми в мундирах черкасского полка показался ему до того необыкновенным, что старый казак попросту замер от удивления.
— От это да!
Месту, на котором была построена первая войсковая канцелярия области Войска Донского, суждено было стать знаменитым. Ныне здесь, на скрещении двух бойких улиц Новочеркасска — Подтелковского проспекта и Советской, стоит здание областного музея истории донского казачества. За сорок с лишним лет люди нанесли в этот дом таких экспонатов, что слава его разнеслась по всему миру. У древних дверей были поставлены две облезлые и поржавевшие от времени пушки. Когда-то из них казачьи бомбардиры вели огонь по вражьим войскам. Помню, что в начале тридцатых годов нам, мальчишкам, не было большей радости, чем посидеть на прокаленной солнцем всамделишной пушке, обхватив голыми икрами ее круглые чугунные бока. Случалось, что за этим занятием нас захватывали бывший конармеец безрукий дядя Вася или его жена сторожиха Тарасовна и мы получали не очень сильные подзатыльники за попытку «попортить государственное имущество». Но мы на это не сердились, такая кара лишь разжигала охоту повторить дерзкую выходку.
За массивной дверью, ведущей в музей, у нежно-белых мраморных ступеней долго лежала отлитая из зеленой бронзы великолепная скульптура Клодта, изваявшего донского атамана Платова, неизвестно по какой причине обреченная на погибель. Когда нам удавалось выпросить дома по пятачку и на самом что ни на есть законном основании, по взаправдашним билетам, войти в музей, мы всей своей ребячьей стайкой останавливались у памятника и подолгу рассматривали волевое лицо донского атамана, ощупывали его булаву. Случалось, что в эту пору появлялся дядя Вася, но вместо угрожающего жеста указательным пальцем он довольно мирно говорил:
— Этого графа можете, щупать хоть весь день. Его, видать, за дело с пьедестала скинули.
Много дождей и ветров прошумело над крышей нашего городского музея, и чего только не свидетельствовали каменные его стены. Видели они кавалеристов Подтелкова и Кривошлыкова и красные конные полки, входившие в Новочеркасск в гражданскую, и отступающих наших пехотинцев в суровом сорок первом году, а потом слушали рев наших «Яковлевых» и «Петляковых», предвещавший изгнание фашистских захватчиков. Но стоит это здание так же гордо, как и стояло многие годы, свидетельствуя историю столицы Войска Донского.
Однако простой казак Лука Андреевич Аникин не мог тогда предвидеть далекого будущего. С внутренним ликованием смотрел он на большие освещенные окна и фонари у парадного подъезда, в котором только что скрылась крепко сбитая фигура Матвея Ивановича, пожелавшего всем доброй ночи и не опаздывать к литургии.
Проводив атамана на покой, свита облегченно вздохнула. Часть казаков тотчас же отправилась по кабакам и винным лавчонкам отметить свое прибытие, а Лука Андреевич вместе со своим старым другом решил сразу пойти на отдых. В самом центре Новочеркасска для почетных переселенцев был разбит целый палаточный городок в окружении успевших зазеленеть первой листвой молодых саженцев. Тугие зеленые тополиные листья звенели на легком ветру, долетавшем сюда со стороны разлива. Дежурный урядник проводил их в одну из палаток, и те ахнули, увидав аккуратно заправленные походные койки, над каждой из которых висела дощечка с фамилией гостя-переселенца.
— Ай да атаман! — воскликнул друг Аникина, улыбаясь щербатым ртом. — И тут позаботился.
Лука Андреевич стал было раздеваться, как вдруг кто-то мертвой хваткой обхватил его сзади, лишая способности сопротивляться, а другая пара рук закрыла глаза.
— Да отстаньте вы, бисовы дети! — воскликнул Аникин и, собрав все свои силы, попытался вырваться. Однако напавший лишь сильнее его сжал. После третьей безнадежной попытки Лука Андреевич вдруг почувствовал, как державший разжал руки, и оглушительный смех раздался под пологом палатки. — Дениска, Андрей! Да я же вас, чертей, но одному сопению узнал! — обрадовался Аникин, обнимая их по очереди, — Ух как выросли да в плечах раздались! А мозоли-то на руках какие. Знать, достается на стройке нового города.
— Достается, дядя Лука, не без этого, — за двоих пробасил Андрейка.
Парни стояли перед Аникиным в почтительной позе, словно перед самим атаманом, оба
