сотню штурмовой группой. Как только орудия пробьют бреши в воротах, врываемся первыми и завязываем бой. Остальные за нами. — Тонкие губы Денисова не то скорбно, не то насмешливо подернулись, как будто он обжегся этой усмешкой. — Имей в виду, Якушев, если со мной что случится — ни минуты промедления. Вперед, и только вперед, как и положено доподлинному казаку.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — гаркнул Андрейка и потише прибавил: — Одно лишь хочу сказать: беду на себя зазря не накликайте.
Ничего не ответив, Денисов растворился в темноте. Якушев отсчитал шесть казаков из сотни, выстроил их и объявил, что с первой штурмующей группой они врываться в Намюр не будут, потому что их задача — разжечь в тылу новые огни, чтобы неприятель думал: это подходят главные силы атакующих. «Вот, черт, — ругнулся он про себя. — Надо же не шесть, а семь». Обвел взглядом сгрудившихся казаков и неожиданно ткнул пальцем в грудь Сергея Чумакова.
— Ты…
— Что я? — даже не понял тот.
— Ты тоже становись с ними рядом.
— Зачем? — опешил Чумаков.
— Не разговаривать! — прикрикнул Андрейка. — Становись в строй и пойдешь раскладывать костры.
Чумаков повторил приказание, но, прежде чем встать в строй, проходя мимо Якушева, укоризненным шепотом сказал:
— Урядник, а я-то хотел с тобой. Вместях на врага оно бы лучше, земляк!
— В строй! — резко выкрикнул Андрейка, а про себя тоскливо подумал: «Отчего я так предчувствую гибель другого? Ведь точно погибнет Сергей Чумаков, если пойдет на штурм. Где-то уже заряжена пуля, ему уготованная. И майор Денисов погибнет, недаром такой он печальный. Но ему я приказать не могу, а вот вывести Чумакова из боя — это в моей возможности, и правильно я делаю, что к штурму его не допускаю. Наверняка его жизнь теперь сбережется. А это надо сделать, ведь и он спас мою однажды!»
— Эй вы, веселая команда! — незлобиво крикнул кто-то из мрака этим семерым счастливцам. — Получше нам люминацию устраивайте, а мы уж Бонапартишке бока наломаем.
Штурм Намюра начался с неудачи. Два орудия, выдвинутые вперед, успели сделать несколько выстрелов по тяжелым крепостным воротам, пробили в них небольшие проломы, но неприятель ответил бешеным огнем, и первый приступ был отбит. В кипении боя на вороном коне появился у самой крепостной стены помощник Платова генерал-майор Греков и, разыскав Денисова, рассерженно прокричал:
— Черт побери, какого дьявола вы медлите, майор! Немедленно поджигайте ворота!
Огонь из крепостных бойниц все крепчал и крепчал. У наступающих прислуга первых двух орудий была полностью истреблена. Денисов приказал казакам залечь и подползти к воротам. На грязно-белом снегу при вспышках факелов, сбрасываемых с крепостной стены, были отчетливо видны одетые в синие чекмени казаки. Но когда они подползли к самому основанию ворот, прицельный огонь из крепости осажденным вести уже стало невозможно. Якушев первым это понял и обрадованно закричал:
— Кукиш вам, господа хорошие, теперь не возьмете!
— А ну, ребятки, — вторил ему Денисов, — солому, плетни, порох, все сюда!
Раздались взрывы, бурное пламя ворвалось в ночь, и ворота, ведущие в Намюр, рухнули с ужасающим треском. К этому времени вперед выдвинулись все оставшиеся неповрежденными пушки. Артиллеристы успели послать через головы солдат штурмовой группы несколько снарядов во двор крепости, и там раздались душераздирающие вопли. Очевидно, на весьма тесной крепостной территории скопилось огромное количество защитников Намюра, и каждый снаряд теперь падал в человеческую массу.
— За мной! — подал команду Денисов и выхватил саблю. В отсветах факелов и костров она неестественно ярко заблестела. Своей пули он не услышал. Он еще минуты две бежал вперед, слыша рядом распаленные азартом боя голоса казаков, но вдруг сабля выпала из ослабевшей руки, выпала сразу, как бы сама собой, и он удивился тому, что это произошло вопреки его воле. Потом он споткнулся и упал, по- прежнему не ощущая боли. Но все уже поплыло перед глазами, как в расслабляющем сне, и подбежавшему Якушеву он успел крикнуть:
— Я, кажется, ранен, урядник! Полагаю, не сильно… Ты возглавь!
— Сотня, вперед, — отчаянно позвал Якушев, потому что нельзя было останавливаться в этой яростной атаке. Несколько казаков уже лежали на чужой, неласковой земле, корчась от ран. Остальные, гикая и свистя, бросая на ходу дротики с подвязанной к ним горящей паклей, устремились навстречу дрогнувшим, но еще не побежденным французским солдатам, что были уже не в состоянии преградить беспорядочным ружейным огнем им путь. И вдруг среди пальбы, ружейной и орудийной, такой неожиданный и мягкий, раздался звук трубы.
— Тише! — пронеслось по рядам. — Прекратить огонь! Это неприятель трубит о сдаче.
Якушев остановился, и до него не сразу дошло, отчего взялась эта внезапная тишина. Он по привычке взвел курки кем-то выроненного на поле боя ружья, хозяин которого так и не успел выстрелить, но удивленно попятился, увидав перед собой конскую гриву и дорогую серебряную уздечку. Свесившись с седла, на него весело смотрел генерал-майор Греков.
— Не суетись, парняга, все кончено. Больше ни в кого стрелять не надо. Лучше отведи-ка тот большой отряд пленных к самому Матвею Ивановичу Платову. Да проследи, чтобы все они оружие сложили перед этим.
У окраинного дома, где размещался Платов со своим ординарцем и писарем Спиридоном Хлебниковым, выстроилась огромная группа пленных. Стояли они без ремней и кортиков. Их ружья были свалены в огромную лужу от дождя и снега. Лишь на одном французе оставили офицерский пояс с саблей в ярко инкрустированных ножнах — на коменданте крепости Намюр. Толстенький и коротконогий, всей своей тучной фигурой похожий на Наполеона, он старался изобразить непоколебимую гордость на широком лице, но, когда Платов, увешанный орденами и медалями, с непокрытой головой вышел из дома на крыльцо и, ладонью опираясь на эфес своей сабли, сбежал по ступенькам, глаза коменданта обеспокоенно забегали по сторонам. Тем временем вслед за генералом Грековым войска корпуса входили в побежденный Намюр. Было их мало, и шли они разбитым от усталости шагом. Платов с достоинством, лишенным высокомерности, кивнул пленному коменданту и зычно сказал:
— Прошу в мой курень закусить чем бог послал.
Однако комендант будто окаменел, продолжая провожать напряженным взглядом последнюю сотню конников, входивших в Намюр. Лицо его было сковано ужасом.
— Но где же ваша пехота? — спросил он дрожащим голосом. — Неужели?..
Платов, сдерживая усмешку, кивнул головой.
— Вот те люди, которые штурмовали вашу крепость нынешней ночью и добились победы.
— Как? Только они?
— Да.
Комендант зарыдал и обхватил руками голову.
— О! Я должен быть немедленно расстрелян за свою оплошность! Если бы я знал, что в штурме участвуют одни казаки, и в таком малом количестве, я бы не сдал Намюр.
— Э! Друг мой! — воскликнул Платов. — Прежде не хвались, а богу помолись. Напиши-ка лучше своему Наполеону, что казаки, когда они воюют за Родину, страшнее любого черта. Однако зла побежденным мы делать не намерены. Ясно, милейший?
К Якушеву, присутствовавшему при этой сцене, подошел военный фельдшер и зашептал на ухо:
— Вас, урядник, хочет видеть майор Денисов. Плохой он, совсем плохой. Поторопились бы!
«Как же это я сразу не вспомнил и не пошел? — укоризненно подумал о себе Андрейка. — Неужто бой все памороки поотшибал?»
Денисов лежал в шатре полкового лазарета на самой крайней от входа койке. Он был накрыт белой простыней, поверх которой лежал его собственный синий чекмень. Выпуклые глаза были широко раскрыты и устремлены в брезентовый верх шатра с тем безотчетным равнодушием, с каким они смотрят у опасно раненных, постепенно проигрывающих борьбу за жизнь. В шатре стоны раненых заглушали голоса хирургов и санитаров.
— Кто? — сипло спросил Денисов, когда Андрейка в сопровождении фельдшера остановился у его
