кудрявая, как у короля, а лицо красивое словно девичье. Но с твоим не сравнится, конечно. Ни твоих черных блестящих глаз, ни хорошенького ровного носика, ни губок, мягких как пуховая перина. Можно?
- Нет, Гусперо, не сейчас. Разбудишь дитятю, и тогда придется еще пуще разливаться соловьем, чтобы ее утихомирить.
- Ну да, знаю. Пахло от мистера Мильтона тоже приятно. Одновременно миндальным молоком и изюмом. «На, - сказал он. - Лови и ешь». Он отрезал кусок сыра и кинул точнехонько мне в руки. Я схватил кусок и заглотнул что твой удав, и тогда он кинул мне еще один. «Простите, сэр, я, конечно, могу ловить куски, но все же я не медведь из Парижских садов». В ответ он рассмеялся, и это снова меня подкупило. «Расскажи мне подробней о своей сестре. Она родилась незрячей?» - «Нет-нет. Малышкой она видела не хуже других, но потом на нее брызнули кипящим жиром со сковородки. Говорили, будто ее глазные яблоки прямо-таки испеклись». - «Бедная девочка». - «Лет ей было всего ничего, и потому она не сдалась». - «Верно. - Мой сосед помолчал, и я уже собирался заикнуться про обещанный кусок, но тут он продолжил: - Я слеп вот уже восемь лет». - «Печально это слышать, сэр. Кипящий жир, стрела или что-то еще?» - «Да. Стрела
Господня. - Он прислонился к борту повозки и принялся беспокойно шарить по соломе вокруг себя. - Великому евангелисту велено было съесть Книгу Откровения, дабы обрести дар пророчества, но она была горька в устах его».
Я не понял ни слова, но, как говорится, лучше языками чесать, чем ветры пускать. «О книгах, сэр, мне известно все. Я частенько читал сестре вслух». - «Ты умеешь читать?» - «А как же! Я обучился грамоте быстрей любого мальчишки из Смитфилда». - «А писать?» - «Почерк у меня на загляденье. Я был учеником нотариуса в Леден- холле». - «Мой отец был нотариусом».
Я, должно быть, кашлянул или что-то промямлил, и он повернул голову ко мне: «Судя по твоему голосу, доучиться ты не успел». - «То есть, по- вашему, я еще слишком молод?» - «Моложе некуда. Однако ученикам не дозволяется покидать наставника и уносить с собой его тайны. В подобном случае юноша неминуемо предстанет перед отцами города. - Он, казалось, не сводил с меня глаз. - Поэтому ты и решил укатить из Лондона?» - «Что ж, сэр, если коротко…» - «Нет. Ни слова. Придвинься ко мне поближе. - Я перебрался на его сторону и он тотчас же взялся ощупывать мое лицо. - Курносый нос. Большой рот. Обыкновенный парнишка из Смитфилда». - «Самое лучшее у меня - уши, сэр. Они хлопают на ветру». - «Но лицо у тебя честное. Такое лицо - подарок свыше. Как же нам тебя назвать? - Он по-прежне- му мял и ощупывал мне голову, словно горшечник, и я решил про себя: новое изделие должно носить новое имя. Он коснулся моей макушки. - А это что? Торчит врозь, будто гусиные перья». - «Вообще-то это волосы, сэр. Но один вихор вечно стоит дыбом, сколько его ни приглаживай». - «Гусперо». - «Это еще что?» - «Твое имя. На макушке у тебя перья, и с писчими перьями ты в ладах. Ты ведь признался, что умеешь писать, не так ли?» - «Мне что перо, что меч, сэр». - «А я вот что тебе скажу, Гусперо. Пустить кровь из жил кончиком пера даже проще, чем острием меча. Тебе известно, кто я такой?» - «Нет, сэр. Неизвестно». Я был так доволен своим новым именем, что не успел об этом задуматься. «Меня зовут Джон Мильтон». - «Вы тоже нотариус, как ваш отец? На Саф- фрон-Хилл жила Сара Мильтон, она вываривала шкуры на деготь. - Глаза моего собеседника округлились. - Но она слишком уж низкого происхождения, чтобы иметь к вам касательство. Жуткая стерва». - «Так ты меня и в самом деле не знаешь?» - «Именно так, сэр, не стану прикидываться. Вы знакомы мне не больше, чем старик из Антверпена, который сглодал собственные ноги. Слышали об этой истории?» - «Так не почтите ли меня теперь приветствием? - Мистер Мильтон улыбался. - Вашу руку, Гусперо!» - «Вот она, сэр. В вашем полном распоряжении».
- Ты заметила, Кейт, какие нежные у мистера Мильтона руки? Наверняка заметила. Но мою он пожал довольно крепко. «Сыр у меня кончился. Мы догрызли его до самой корки. Чему ты смеешься, Гусперо?» - «Я подумал, что знакомство у нас вышло занятное. Под покрышкой этой старой колымаги». Мне незачем было добавлять: «С чего бы это слепцу, притом джентльмену, спешно покидать Лондон этаким вот манером?» Он и без того прочитал мои мысли. «История, которую я мог бы поведать тебе, Гусперо, плачевней любой повести о странствующих рыцарях…»
Знаешь, Кейт, смотрю я в огонь и вижу все это перед собой заново. Всмотрись в пылающие поленья и разглядишь все сама. Услышь нашу беседу в потрескивании дров. Темнота внутри повозки, скрип колес, слепые глаза мистера Мильтона и медленное продвижение. И вдруг - бац! - ни с того ни с сего ужаснейший толчок!
- Гус, ты меня пугаешь!
- Пардон, пардон. Я только хотел подогреть в тебе интерес. Нас так тряхнуло и подбросило, что мы перекатились в соломе друг через дружку. Возница бранился почище любой развеселой девицы из Саутуорка, но на суровом лице мистера Мильтона не дрогнул и мускул. «По моему понятию, сэр, - обратился я к нему, - мы перевернулись». - «Более чем вероятно. Будь добр, выгляни наружу и удостоверься в плачевности нашего положения». Мне это не потребовалось: возчик как раз обошел фуру и, поминая на все лады Пресвятую Деву с сонмом святых, сдернул холстину. «Заткни уши, Гусперо. Экая профанация. Что стряслось, мистер Уэлкин, отчего вам вздумалось взывать к старым идолам?»
На вид этот самый Уэлкин был ни дать ни взять раскормленный боров. «Мы угодили в рытвину, мистер Мильтон, глубокую, что твоя волчья яма. Лошади, слава богу, целы, но одно колесо разлетелось вдребезги. Матерь Божья, а это еще кто?» Я скрючился на соломе в три погибели, но все же он меня углядел. «Это мой новый компаньон, мистер Уэлкин. Путешествует с нами». - «Мы не продвинемся ни на дюйм, сэр, если не выберемся из этой чертовой ямы и не укрепим новое колесо».
Стояла безмолвная лунная ночь, и я помог мистеру Мильтону выбраться из повозки - вдохнуть всей грудью чистейшего воздуха. Он принюхался к нему, будто охотник за трюфелями. «Откуда-то с запада слышится запах живности и людей». Услышанное меня подивило: вокруг ровным счетом ничего похожего не было видно. «Должно быть, это деревушка Кингклер. В миле отсюда. - Возчик снял шляпу и стал ее рассматривать на фоне сиявшей луны. - Мы как раз в ту сторону и направлялись». - «Считайте пока дыры в своей шляпе, мистер Уэлкин, - посоветовал я, - и дожидайтесь меня здесь».
В голове у меня мигом созрел план, и я пулей сорвался с места. Деревушка оказалась крохотной, и очень скоро я перебудил всех жителей. «Помогите добрым горожанам и селянам! - надрывался я. - На помощь, добрые пастухи!»
- Да сядь же ты на место, Гусперо! Вот-вот сверзишься с табуретки.
- А потом я завопил, уже изо всей мочи: «Во имя Господа, помогите ближним, и тем самым поможете себе!» Жители сбежались на клич, разило от них навозом и пылью; и я им растолковал, что везу из Лондона хирурга, настоящего волшебника, прямо-таки чудотворца. Направляется он в Бристоль, дабы пресечь в корне вспышку изнурительной лихорадки, прежде чем болезнь, предостерег я, «проберется ночью в ваши постели». Близость опасной болезни испугала сбежавшихся больше, чем стадо их гусей переполошило бы появление лисицы - и едва я успел пригубить кружку эля, как нужные колеса были мне уже доставлены. «Коли угодно вашей милости, - тараторили селяне, - возьмите с собой в дорогу и наш напиток». Моей милости это было угодно - и мы веселой гурьбой зашагали к опрокинутой повозке. «Не говорите ни слова, - шепнул я мистеру Мильтону. - Все улажено».
Вскоре дорожные сборы были завершены, однако трогаться было слишком поздно. Мы уселись у костра, который Уэлкин разложил из сушняка, и устроили ужин, запивая хлеб элем: этим снабдили нас жители деревушки. Я сообщил мистеру Мильтону о его новой славе хирурга, но он в ответ пробормотал что-то невнятное. «Что вы сказали, сэр?» - «У тебя, вижу, ум в проворстве не уступит пяткам». - «Смекалка у меня гибкая, как у философа, сэр. А еще я умею стоять столбом и насвистывать». - «Ну-ка, насвисти какую-нибудь мелодию».
- Я помнил припев «Лондонских фиалок», и мистер Мильтон кивал головой в такт. Ты знаешь эту песенку, Кейт? Ладно, я спою ее тебе вечером, когда ляжем спать.
- Не мели языком, Гус.
- Наутро я проснулся при первых лучах солнца, как раз когда Уэлкин запрягал лошадей. Мистер Мильтон, протерев лицо льняной салфеткой, предложил Пирсу Уэлкину приступить к чтению молитвослова и, глянув на меня, добавил: «Гусперо может к нам присоединиться, буде того пожелает». Я опустился рядом на рыхлую почву, и мистер Мильтон быстро проговорил: «И приведу вас в пустыню народов, и там буду судиться с вами лицом к лицу. Иезекииль, глава двадцатая, стих тридцать пятый, мистер Уэлкин», Помолчав, он вдруг возгласил: «И мы со всем смирением готовим себя к великим и кровавым битвам Гога и Магога,
