— Садись.
Отдохни.
Ты ведь только приехала, не так ли? — Люси нерешительно кивнула.
— Ты одна возвращалась с фронта? — на миг девочка прекратила убирать, и когда она посмотрела на Люс, её глаза орехового цвета наполнились сочувствием.
Люс попыталась ответить, но во рту у неё так пересохло, что она не могла выговорить ни слова.
Почему же она так долго не могла осознать, что смотрит на себя? — Я, - успела она прошептать.
— Я была в полном одиночестве. -
Девочка улыбнулась.
— Что ж, больше нет.
Нас целая группа в больнице.
У нас самые лучшие медсёстры.
И самые красивые пациенты.
Уверена, ты со мной согласишься. -
Она начала разминать руки, но потом взглянула вниз и поняла, какими грязными они были.
Она захихикала и и снова взялась за швабру.
— Я — Люсия.
Люси чуть не сказала 'Я знаю'.
— Я… -
Она попыталась придумать имя, которое сработало бы, но на ум ничего не приходило.
— Дори… то есть Дория. — наконец сказала она.
Почти имя ее матери.
— Ты не знаешь куда они увезли тех солдатов, которые были здесь? — Ой, а вы уже влюблены в одного из них, не так ли? — поддразнила Люсия.
— Новых пациентов доставляют в восточное отделение жизненноважных органов.
— Восточное отделение, — повторяла Люси про себя.
— Но сначала вы должны увидеться с мисс Фиеро на станции медсестр.
Она зарегестрирует вас, — Люсия снова хихикнула, и понизила голос, наклоняясь к Люси — и врача во второй половине дня во вторник! Всё, что Люс могла сделать — смотреть на Люсию
Вблизи её прошлое 'я' было таким настоящим, таким живым, она была такой девушкой, с которой Люс немедленно подружилась бы, если бы обстоятельства были хоть чуточку нормальными.
Она хотела дотянуться до Люсии и обнять её, но неописуемый страх переполнял её.
Она промыла раны семи едва живых солдат — включая любовь всей своей жизни — , но она не была уверена, что делать, когда дело доходило до Люсии
Девочка казалась слишком юной, чтобы узнать любой из секретов, которые Люс искала — через мучения, через Изгоев.
Люс боялась, что она только испугает Люсию, если начнёт говорить о реинкарнации и Небесах.
Было что-то в глазах Люсии, что-то, что говорило о её невинности и простодушии; и Люс осознала, что Люсия знала даже меньше, чем она сама.
Она шагнула вниз от скорой помощи и попятилась.
— Было приятно познакомиться с вами, Дория! — крикнула Люсия.
Но Люси уже ушла.
Шесть не тех комнат, три изумленных солдата, и один заполненный лекарствами кабинет — только после этого Люси нашла его.
Даниэля разместили в комнату в восточном крыле вместе с двумя другими солдатами.
У одного из них, не издававшего ни звука, было забинтовано все лицо.
Другой громко храпел, не очень удачно спрятанная бутылка виски торчала из-под подушки, две его сломанных ноги были подвешены на ремнях
Сама комната была пустой и стерильной, но еще было окно, которое выходило на широкий проспект города, где выстроились апельсиновые деревья.
Стоя над его кроватью, наблюдая за тем как он спит, Люси могла видеть это.
Путь их любви, которая могла бы расцвести здесь.
Она могла видеть, что Люсия вошла, чтобы принести Даниэлю его еду, его медленно поднимающегося к ней.
Пара, неотделимая от этого времени, Даниэль выздоравливал.
И это вызвало у нее чувство зависти, виновны и замешательства, потому что она не могла сказать прямо сейчас, была ли их любовь красивой, или это было еще одним доказательством того, насколько неправильно это было.
Если она была настолько молода, когда они встретились, у них, должно быть, были длительные отношения в этой жизни.
Она добралась бы, чтобы провести годы с ним прежде, чем это произошло.
Прежде чем, она умерла и была перевоплощена полностью в другой жизни.
Она, должно быть, думала, что они провели бы вместе вечность — и, должно быть, даже не знала сколько времени вечности им отведено.
Но Даниэль знал.
Он всегда знал.
Люси опустилась на край его постели, стараясь не разбудить его.
Может быть, он не всегда был таким закрытым и труднодоступныи.
Она только что видела его в своей московской жизни и он что-то шептал ей в самый критический момент, прежде чем она умерла.
Может быть, если она просто поговорит с ним в этой жизни, он бы относился к ней иначе, чем Даниэль которого она знала, делал.
Он мог бы не скрываться так от нее.
Он мог бы помочь ей понять.
Мог бы сказать ей правду, для разнообразия
Потом она могла бы вернуться к настоящему, и не было бы больше тайн.
Это было все, что она действительно хотела: для двух из них, чтобы любить друг друга открыто.
И для нее, чтобы не умереть.
Она протянула руку, и коснулась его щеки.
Она любила его щеки.
Он был потрепанный и раненный, и возможно потрясен, но его щека была теплой и гладкой, главным образом, это был Даниэль.
Он был великолепен, так же как и всегда.
Лицо у него было так мирно во сне, что Люс могла бы смотреть на него со всех сторон в течение нескольких часов, и никогда бы не заскучала.
Для нее он был совершенством.
Также были прекрасны и его губы.
Когда она дотронулась до них пальцами, они были настолько мягкими, что она склонилась для поцелуя.
Он не шевелился.
Она провела губами по контуру его подбородка, поцеловала изгиб шеи, которая не была ушиблена и спустилась к ключице.
В верхней части правого плеча, ее губы остановились на небольшом белом шраме.
Это было бы почти незаметно для кого-либо другого, но Люси знала, что было местом, откуда простираются крылья Даниэля.
Она поцеловала рубец.
Это было так трудно понять, что он лежит беспомощный, на больничной койке, когда она знала на что он способен.
Когда его крылья оборачивались вокруг нее, Люси всегда теряла след всего остального.
