снимал крышку с очередной бочки с горючим. На них никто не смотрел.
— Ева! — окликнул он.
Передав детишек счастливым родителям и перебрасываясь короткими репликами с ждущими в очереди, она подошла к аэроплану.
— А вы любите риск, Баджер. Нам не полагается разговаривать при посторонних.
— Другой шанс поговорить с вами наедине может представиться не скоро.
— И что вы хотите мне сказать?
Лицо ее смягчилось, но взгляд быстро ушел в сторону.
— С детьми у вас хорошо получается. Признаюсь, не ожидал от столь знатной дамы.
Она снова взглянула на него — с улыбкой, откровенно и ничего не скрывая.
— Вы плохо меня знаете, если думаете, что я знатная дама.
— Думаю, вы догадываетесь о моих чувствах к вам.
— Да, Баджер. Догадываюсь. Вы не очень хорошо умеете хранить секреты, — рассмеялась Ева.
— И что же, мы так и не сможем побыть наедине? Мне нужно столь многое вам сказать.
— На нас смотрит Густав. Мы и без того разговариваем слишком долго. Мне нужно идти.
После полудня детская очередь изрядно поредела, а Леон потерял счет полетам. Не все получилось идеально, но «Шмель» остался цел и от юных пассажиров не поступило ни единой жалобы. И вот теперь, зная, что этот полет последний, он устало смотрел на последних пятерых.
Что-то привлекло вдруг его внимание. Кто-то махал ему из-за ограды. Приглядевшись повнимательнее, Леон узнал старого знакомого. Узнал не в последнюю очередь по вытянувшемуся за ним хвостику из полудюжины маленьких девочек в ярких сари.
— Чтоб меня! — воскликнул Леон. — Это же мистер Гулам Вилабджи, эсквайр, со своими херувимчиками.
Тут он заметил, что младшая из девчушек, кажется, плачет, да и остальные не выглядят счастливыми. Поднявшись со скамейки, Леон помахал другу, и семья компактной группой двинулась к воротам, которые охранял от нежелательных элементов один из членов клуба, здоровяк с круглым, как пивная бочка, животом и красным, загорелым лицом. Леон знал его как одного из относительно недавних переселенцев, сменившего родину на африканское поместье в четыре тысячи акров. Судя по всему, бесплатная раздача пива лордом Деламером не пошла ему на пользу. Перехватив мистера Вилабджи, доблестный страж решительно качал головой. Смотреть на девочек было невозможно — сердце разрывалось от жалости.
Соскочив на землю, Леон направился к воротам, но его опередила Ева. Она налетела на толстяка, как терьер на крысу, и тот, не выдержав натиска, торопливо отступил. Ева взяла за руки двух девочек, Леон собрал остальных.
— Когда мы сможем поговорить? — спросил он через их головы.
— Наберитесь терпения, Баджер. Пожалуйста. Только не сейчас. На нас снова смотрит Густав.
Подтолкнув к лестнице последнюю из девочек, она повернулась и направилась к воротам, откуда за происходящим с волнением следил мистер Вилабджи. Там же она стояла и когда Леон, совершив посадку, вылез наконец из кабины. «Ею увлечены буквально все, и я в этой очереди едва ли не самый последний».
Еще недавно он и подумать не мог, что способен так сильно ревновать.
Вторым по значимости событием стал бал в полковой столовой. Единственным, пожалуй, недовольным оказался Леон. Коротая время у бара, он не спускал глаз с Пенрода, кружившегося в вальсе с Евой. В парадной форме, статный и представительный, бригадир вдобавок был великолепным танцором. Ева — с сияющими темными волосами, оттенявшими белизну обнаженных плеч — казалась рядом с ним воздушно- легкой. Платье приглушенного фиолетового цвета добавляло выразительности глазам и привлекало внимание к атласной коже в вырезе декольте. Его взгляд скользил по длинным ухоженным рукам, задерживался на полной, соблазнительной груди и перескакивал смущенно на разрумянившиеся щечки. Он слышал, как она смеется над остротами Пенрода. До него даже долетали обрывки их разговора — на французском. Пенрод был, как всегда, в ударе — мил, любезен и остроумен.
Чертов старикан, с горечью подумал Леон. Он ей в отцы годится, а туда ж. Глаза у Евы блеснули, губки приоткрылись в ослепительной улыбке, адресованной, разумеется, бригадиру. Да и она ничем не лучше. Улыбается каждому встречному мужчине, никого не пропустит. Неужели нельзя быть поскромнее?
Вечер растянулся в бесконечность. Шутки знакомых офицеров отдавали плесенью, речи навевали сон, музыка оглушала и даже виски как будто потеряло вкус. Ночь выдалась жаркая, и дышать становилось все труднее. Леон чувствовал себя попавшим в клетку зверем. У девушки, развлекать которую ему пришлось по долгу джентльмена, дурно пахло изо рта, и он, передав бедняжку на попечение матери, похоже, питавшей в его отношении какие-то надежды, поспешил на свежий воздух.
Ночь была тихая, небо чистое, а звезды сияли и подмигивали, как брильянты. Стоящий на голове Скорпион поднял жало, готовясь нанести удар. Сунув руки в карманы, Леон побрел по периметру плаца. Завершив обход и вернувшись к столовой, он заметил на веранде небольшую группу курящих сигары мужчин. Из центра компании доносился знакомый лающий голос. Ему отвечал другой, не менее противный. Ну конечно, Снелл-Лягушонок и его верный лизоблюд Эдди Робертс. Только их и не хватало, с раздражением подумал Леон. Надо же, какое невезение.
К счастью, в столовую вел еще один вход, и он, стараясь не привлекать к себе внимания, пошел вдоль стены к задней двери.
Леон сворачивал за угол, когда неподалеку вспыхнула спичка, и он увидел притаившуюся за густой лозой парочку. Женщина стояла спиной к нему. Она снова чиркнула спичкой и поднесла ее к кончику сигары. Мужчина наклонился, прикурил и выпрямился — к своему удивлению, Леон узнал бригадного генерала Пенрода Баллантайна.
— Благодарю, моя дорогая, — сказал по-английски бригадир и только тогда заметил вышедшего из-за угла племянника. — Это Леон!
Странная реплика, подумал Леон. И прозвучала странно, как будто дядя хотел предупредить собеседницу. Женщина обернулась и тут же бросила горящую спичку на землю. Однако ему хватило и короткого мгновения, чтобы узнать ее.
Черт возьми, эти двое ведут себя как заговорщики.
— Месье Кортни, вы меня испугали. Я и не слышала, как вы подошли.
Она сказала это по-французски, хотя всего лишь секунду назад Пенрод разговаривал с ней на английском.
— Прошу извинить, я, наверно, помешал.
— Нет-нет, нисколько. В зале слишком душно, а от вееров толку никакого. Фрейлейн фон Вельберг едва не стало дурно, вот я и вызвался проводить ее на свежий воздух, а заодно и покурить. — Повернувшись к Еве, бригадир перешел на французский. — Я объяснил племяннику, что вам захотелось освежиться.
— Мне уже гораздо лучше, — ответила она также по-французски.
— Мы обсуждали музыкальный репертуар нашего оркестра, — продолжал Баллантайн. — Фрейлейн фон Вельберг полагает, что Штраус в их интерпретации слишком напоминает боевой танец масаи и что полька получается намного приятнее.
«А по-моему, дядя, ты что-то скрываешь, — подумал Леон. — И вообще, здесь происходит нечто странное». Постояв за компанию еще с минуту, он откланялся.
— Прошу прощения, фрейлейн, мне до вас далеко. Пойду домой и лягу спать. Вы с графом после бала возвращаетесь в Тандала-Кэмп или останетесь в отеле?
— Насколько я поняла, Густав отвезет нас в лагерь на открытой машине.
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы к вашему возвращению все было приготовлено. Если что-то понадобится, вы только скажите. Полагаю, завтра вы с графом встанете не рано. Завтрак будет подан в удобное время. — Он повернулся к Пенроду: — Долг зовет, сэр, но плоть, увы, слаба. Еще парочка танцев, и я исчезну в облаке пыли.
— Твои заслуги не останутся незамеченными, мой мальчик. Ты не уронил честь полка. Я от души
