— Одобряю подобную преданность, — улыбнулся Климов. — Ну, а теперь скажи, что такое «лексикон», а то, не дай бог, кто из летчиков спросит, а я не знаю. Стыд-то какой.
— Словарный запас человека.
— А-а, буду теперь знать.
— Ну, а язык по какому поводу я должен держать за зубами, — спросил Веня, искоса взглянув на командира полка.
Худое лицо Климова, облитое розоватым послерассветным солнцем, было непроницаемым. Они медленно шли мимо самолетных стоянок, мимо нахохлившихся «илов», с которых мотористы вместе с чехлами, влажными от предрассветного дождя, сбрасывали и собственную сонливость. Климов вздохнул:
— Слушай сюда, как говорят в Одессе. Ты уже сорок два боевых вылета с ним сделал.
— Ошибаешься. Сорок три. Первый был тот кровавый на СБ, после которого нас на долгие сроки по госпиталям развезли. Бакрадзе, меня и нашего штурмана ворчуна Сошникова.
— Твоя правда, — вздохнул Климов и задумчиво посмотрел на свои прихваченные аэродромной пылью сапоги. — Что ты о Бакрадзе можешь сказать?
— Отличный парень, лучшего командира мне не надо, — пожал плечами Якушев.
— А ты в курсе, что он две недели назад свой сотый вылет совершил?
— Еще бы. Все-таки в задней кабине с ним летаю. По двести граммов наркомовских за ужином по этому поводу выпили.
— А ты знаешь, что такое для летчика сотня боевых вылетов?
— Это очень много, — ухмыльнулся Вениамин.
— Тупица, — прощающе покачал головой командир полка. — Сто боевых вылетов — это для летчика целая биография, и не все доживают до такой цифры. Сколько штурмовок у каждого впереди, сколько встреч с «мессерами» и «фоккерами», а ведь после каждой голова может сединой покрыться.
— Вано не из таких, — возразил Веня, — если госпожа смерть заглянет в его глаза, в этом смысле успеха иметь не будет. Вано не из числа слабонервных. А вообще, командир, ты прав. Далеко не каждый из нас, пилотов, доживет до такой цифры.
Они оба на мгновение, как по команде, замолчали, и каждому представилась такая типичная для боевого полета картина. И то, как, напутствуя летчиков, пересекающих линию фронта, подбрасывают на самом переднем крае в воздух свои пилотки запыленные, уставшие от постоянного ожидания фашистской атаки пехотинцы, как радуются они наплывающему гулу наших «ильюшиных» и как скорбят, если, увидев обозначившуюся на горизонте группу «илов», летящую обратным курсом от цели, вдруг не досчитаются в ней одного, а то и нескольких самолетов. Сто раз любому пилоту надо пройти сквозь все это, чтобы теперь сравняться с Вано Бакрадзе.
— Рад, — иронически заметил Климов. — Подумаешь, событие твоя радость. Из одной твоей радости шубу не сошьешь. Я по-другому поступил, станичник. Я его к званию Героя Советского Союза представил. Представление ушло в Москву, его наш комдив полковник Наконечников с радостью подписал и в штаб воздушной армии отправил. Первым попутным «Дугласом». А сегодня ночью из штаба дивизии тот же самый Наконечников приказал, чтобы я самого Вано с первым попутным «Дугласом» в Москву отправил. Полагаю, если бы мое представление было отклонено, его бы туда не позвали. Однако сам он об этом ничего не знает, и не надо ему ничего говорить. Вон мой «виллис» подруливает. Забирайся на заднее сиденье, и махнем на вашу стоянку.
Аэродром еще не ожил, полеты еще не начались, и, пользуясь этим, оглянувшись на Климова и не прочтя в его глазах запрета, водитель, молоденький солдатик с острым конопатеньким носом, рванул напрямик через все летное поле к самолету с распахнутой дверью. Огромная эта машина казалась необычной среди подтянутых, отличающихся своими строгими очертаниями «илов». У этой открытой двери топтался Бакрадзе с небольшим чемоданчиком в руке. Доложив о своей готовности убыть в командировку, кивнув на свой незначительный багаж, лаконично спросил:
— Этого хватит?
— А ты что же, бурдюк с кахетинским хотел захватить в Управление кадров ВВС? — кольнул его зелеными глазами Климов. — Явишься, доложишь по всем правилам.
— А зачем меня туда вызывают? — беспокойно спросил Вано. — Если какое другое назначение будут давать, я никуда из нашего полка не уйду. С меня достаточно деспота Климова.
— Дадут, — поддел его командир полка. — Командиром дивизии немедленно назначат с присвоением генеральского звания.
Бакрадзе без всякого удивления пожал плечами:
— А я готов. В особенности если, как вы говорите, товарищ майор, генеральское звание к этому прибавят. Когда я был еще босоногим пастушонком, дедушка Отари всегда говорил: «Будешь стадо хорошо пасти, бесенок, зоотехником станешь». Почему же мне не стать генералом? Ну, а если всерьез, товарищ командир?
— Всерьез не знаю, высшему начальству вопросы не задают.
Прогрев моторы, «Дуглас» взлетел с аэродрома. А через три дня Бакрадзе возвратился на борту другого такого же попутного «Дугласа». Первым делом он отправился на стоянку своего «ила», где его уже ожидал весь экипаж. Он шел по аэродрому, а весть уже обогнала его, и весь полк знал о происшедшем. Первым на пути встал механик Максимович.
— Ну что, братка ты мой? — скопировал его Бакрадзе. — Ты на работу не спеши, гляди, как бы голодным не остаться. Так, что ли, сыны белорусского народа говорят? Голодным в нашем экипаже на сегодняшний день никто не останется, потому что, ты видишь, сколько я в главном военторге на дорогу деликатесов получил. В свертках и рыбка, и балычок осетровый, и мед, и копченая колбаса самого тонкого происхождения, и лимоны с апельсинами. Даже две бутылки чачи, которая почему-то у лорда Черчилля висками называется. Одну мы своим экипажем выпьем, а вторую я командиру полка презентую. Пускай высокое начальство угостит в лице своих заместителей.
— Звездочку, командир, звездочку нам свою пятиконечную покажи! — закричал в эту минуту Якушев.
Бакрадзе гордо запустил руку в карман, вынул оттуда красную коробочку, а из нее уже заблестевшую на жарковатом солнце пятиконечную Золотую Звезду Героя Советского Союза. Оттеняя смуглую кожу грузина, она скромно лежала на его ладони.
— Да… звездочка, — тихо проговорил Вано. — Нелегко она достается, ребята. Сколько отдано каждым воином за такую звездочку и еще отдать требуется!.. Много отдать, геноцвале. Кто мне ее поможет прикрепить на китель? — Он обвел глазами членов экипажа: Якушева, Максимовича и моториста Игнатьева, упитанного низкорослого парнишку с обилием веснушек на лице.
Никто из подчиненных не пошевелился, и Вано, полагая, что они не поняли его вопроса, с удивлением повторил: — Так кто поможет приколоть Звезду Героя? Почему вы молчите? Или вы глухонемыми стали за время моего отсутствия?
— Рано прикалывать, — сказал после долгой паузы Максимович. — Не по авиационному это, товарищ командир. А ну, давайте ее сюда, а мы распечатаем эту англицкую чачу.
Откуда-то появился стакан, и тот же разворотливый Максимович, раскупорив бутылку виски с затейливой этикеткой, до самых краев наполнил его темно-коричневой жидкостью и требовательно закричал:
— Звездочку, командир, звездочку сюда давайте.
Маленькая пятиконечная звездочка потонула в его широкой, со следами цыпок и мозолей руке…
— А ну, покажите, командир, как обмываются награды в нашем еще не гвардейском штурмовом авиаполку. Осушите-ка этот бокал, товарищ командир.
— Немедленно прекратить! — раздался вдруг за их спинами разгневанный голос. Из подъехавшей машины выпрыгнул Климов, а за ним три ведомых летчика этого звена: Овчинников, Тихон Иванов и Воскобойников. — Я сейчас вам покажу, как пить в летный день, да еще без командира полка. Где там виновник торжества?
Обняв Бакрадзе, Климов приказал:
— Только один глоток, дорогой Вано. И пусть огонь этой звезды еще сильнее горит в твоем сердце,
