Эта высокая черноволосая девушка обладала красивой сильной фигурой, а ее карие глаза загорались, когда она чем-то увлекалась. А увлечена чем-нибудь она была постоянно. Евгений впервые встретил такую девушку, хотя, конечно, до тех пор он вообще мало общался с девушками. Одно только беспокоило: она была на полголовы выше него. Когда он, накинув пальто, вышел провожать Наташу, они дошли до самых дверей ее дома, причем гораздо быстрее, чем ожидали, и поэтому еще долго стояли в подворотне, не в силах прервать разговор. Когда она все же скрылась в подъезде, Евгений обнаружил, что стоит в луже в домашних опорках и совершенно не помнит, как они шли эти шесть километров до города, но то, о чем тогда говорили, он во всех подробностях помнил еще много лет.
Они встречались почти ежедневно. Иногда она заходила к нему вечером пить чай. В таких случаях Евгений прибегал домой заранее и взволнованно ждал ее за столом, наплевав ради этого на все прочие дела. Иногда он сам приходил за ней в школу. Три раза они были в кино, и два раза она приглашала его к себе, хотя чувствовал он себя при этом неловко, смущаясь ее родителей. Ко всему прочему, Наталья была девушкой рассудительной, с очень твердым характером. Евгений даже немного ее побаивался.
Между тем дела на шахте шли неплохо, и к началу декабря окончательно подтвердилось, что уточненный план, похоже, действительно удастся выполнить к Новому году. В середине месяца Слепко, под настроение, доложил Климову об успехе. Секретарь суховато его поздравил, потребовав немедленно составить реляцию на имя Рубакина. Что и было сделано.
Праздники настали неожиданно и проскочили быстро. Кто-то предложил устроить бал-маскарад в новом, только что отделанном помещении столовой, и множество самых неожиданных людей приняли в этом модном мероприятии самое горячее участие. Евгений, вроде дрессированного мишки, старательно танцевал с Натальей на школьном вечере, а потом и на том самом маскараде, причем выяснилось, что она прекрасно поет украинские народные песни. Новый год встречали у нее. Родители оказались совсем не страшными, немного даже забавными стариками. Когда она поздно ночью вышла проводить его на крыльцо, он, путаясь от волнения, сделал формальное предложение, сразу же и без колебаний принятое.
Третьего января, в два часа пополудни, на шахту въехала кавалькада легковых машин, а следом, автобус и два открытых грузовика с солдатами. Слепко, потный и перепачканный углем, как раз поднялся на-гора. Денек выдался отличный, еще чистый вчерашний снег радужно сверкал на солнце под голубым небом. Синие от холода солдаты тяжело прыгали с высоких бортов и, топая валенками, начали под командой офицера оцеплять территорию. Из легковушек полезли какие-то в военной форме, впрочем, и штатские тоже. У начальника шахты душа ушла в пятки, но, убедившись, что приехавшие ведут себя пока спокойно, он осторожненько, бочком, приглядываясь, пододвинулся поближе. В группе начальников угадывалось некое ядро, вокруг которого вращалось все остальное. Слепко решился, принял независимый вид и подошел. Два молодых офицера НКВД и один в штатском преградили ему дорогу. За их спинами он увидел вдруг все районное начальство, державшееся несколько в стороне от ядра, состоявшего из трех-четырех незнакомцев. Ближе всех стоял яркий брюнет восточного типа в фуражке и черном кожаном пальто, вернее всего – шишка из НКВД. Еще двое, высокий и низенький, как Пат и Паташон, были в одинаковых пальто с серыми каракулевыми воротниками и пимах. Рядом с этой троицей, но как бы отдельно, зябко топтался непонятный тип в шикарной кожаной летной куртке, щегольской кепке и толстых очках на холеном, брезгливом лице. Слепко, безмолвно пропущенный вперед, представился этим четверым. Один из носителей пим, великан с каменной физиономией, неожиданно широко улыбнулся и больно хлопнул его по плечу.
– Слепко, говоришь? Так это мы к тебе, друже, приехали поглядеть на твои выдающиеся успехи. Ты, говорят, грандиозную шахту за четыре года отгрохал, Европу за пояс заткнул? Ну, давай, показывай, не стесняйся!
Евгений опешил. Приехавшие столпились вокруг и пристально глядели на него. Второй товарищ в пимах, сутулый коротышка, заблеял по-козлиному:
– Товарищи, да он же не понимает, кто мы такие!
Товарищи, все как один, весело засмеялись.
– Вот это, – давясь от смеха, показал коротышка, – первый секретарь обкома, товарищ Никитин Егор Куприянович, я, значит, аз грешный, тоже секретарь обкома. Второй только…
Южанин в кожаном пальто оказался начальником облотдела НКВД, а тот, что в кепке, – главным редактором столичного журнала, крупным писателем. Слепко пригласил всех в помещение – морозец давал-таки о себе знать. У дверей конторы их уже ждали белый как мел Карасев и красная, как свекла, Даша. Дернув за рукав проходившего мимо начальника, она жарко зашептала:
– Евгений Семеныч! Надо дорогим гостям хотя бы чаю с дороги предложить! Я уже распорядилась, девчонки в столовой сейчас всё приготовят!
– Собственно, мы планировали, что вы коротко введете нас в курс дела, а потом проведете по шахте, покажете, так сказать, как уголек рубаете, – произнес вполголоса серьезный молодой человек, очутившийся рядом, – но чаю, тоже неплохо конечно, люди замерзли.
– К тому же, в шахту нельзя спускаться в обычной одежде, надо еще приготовить, во что вам переодеться, – заметил Слепко.
– Ясно, – кивнул молодой человек и, подойдя к центральной группе, негромко забормотал.
– Товарищи! – закричал второй секретарь. – Тут хозяева чаю с дороги предлагают, вы как?
– Я – за! – быстро отозвался писатель.
Остальные тоже были не против, первый секретарь кивнул, и все повалили в столовую.
– Товарищи, это мой заместитель по хозяйственной работе, – неловко, на ходу, представил Евгений Дашу. Товарищи вновь заулыбались, даже энкавэдэшник, а столичный писатель с показным изумлением пожал ей руку. Она побагровела еще сильнее. В столовой висели новогодние гирлянды, там было тепло и уютно. Подавальщицы в крахмальных передниках торопливо застилали столы чистыми скатертями. Появились стаканы, нарезанные лимоны и блюдца с колотым сахаром.
– Самовар через пять минут закипит! – крикнула новая заведующая, кажется, близкая подруга заместителя начальника по хозчасти.
Сама Иванова убежала готовить спецодежду, а Карасева отправили в контору за схемой строительства. Когда он ее принес, Слепко экспромтом прочел небольшую лекцию, не забыв подробно описать лучезарные перспективы. Он еще не закончил, когда начали разливать чай и вынесли поднос горячих, только что из печи, плюшек. Раздался довольный гул.
– Мы, Слепко, хотели неожиданно к тебе нагрянуть, чтобы, понимаешь, увидеть все как есть, – дуя в блюдце, проворчал Никитин, – но, вижу, какая-то сволочь тебя все-таки предупредила. Может, займешься, – повернулся он к брюнету в кожаном пальто, – выяснишь, кто проболтался?
– Это мы мигом, – вроде бы на полном серьезе ответил тот.
– Я ничего не знал! – объявил Евгений.
– А плюшки эти, оформление, чай с лимоном?
– Ну, это…
– Это у нас для рабочих – плюшки, а оформление и лимоны с Нового года остались, – пискнула издали заведующая.
– Молодец, что столовку в первую очередь построил, – шепнул на ухо Евгению Климов, – видишь теперь, недаром я советовал.
– Вижу.
– Так мы, выходит, рабочий класс объедаем? – громко возмутился писатель, прожевав очередной кусок.
– Вовсе нет! Это у нас с прошлой смены осталось, мы их только подогрели, а к следующей – замесили уже.
– А где сами рабочие, почему, когда мы сюда пришли, тут никого не было?
– Все в шахте, – включился опять Слепко, – столовая работает три раза в сутки и кормит людей, освободившихся со смены.
– И еще мы им с собой «тормозки» готовим! – со слезами в голосе прибавила заведующая.
– Ну что же, товарищи, если все уже подкрепились, идемте облачаться, – тоном хлебосольного хозяина предложил Евгений, обменявшись взглядами с вошедшей Дашей.
Прошли в бытовой корпус. Слепко специально провел гостей через душевые и с удовольствием отметил, что кафельный пол и хромированные трубы произвели должное впечатление. В пустой, еще пахнущей
