отправился на пожарище. Тем временем механизм следствия по факту произошедшей диверсии разворачивался без малейших задержек, замечательно быстро и профессионально.
У Евгения Семеновича Слепко выдался свободный вечерок. Он сидел с женой Натальей Михайловной в бельэтаже областного театра оперы и балета и тосковал. Выступала известная столичная труппа. Душный старорежимный зал под завязку набит был местными руководящими кадрами и расфуфыренными их супружницами. Отовсюду несло «Красной Москвой». Сначала Евгений Семенович честно заставлял себя смотреть постановку. Разобраться, к примеру, как все это хозяйство устроено в техническом плане. Но вскоре раздражение, нараставшее в верхней части живота, достигло такой степени, что он едва сдерживался. Согласно программке, главная героиня была юной девушкой, а ее роль исполняла густо наштукатуренная пятидесятилетняя матрона. Когда приходила ее очередь петь, она складывала дряблые руки на объемистом пузе и принималась визжать наподобие циркулярной пилы, причем все три ее жирных подбородка мелко дрожали. Музыка Евгению Семеновичу тоже не нравилась. «Чайковский, там, не Чайковский – нуднятина самая настоящая». Правда, жена утверждала, что ему медведь на ухо наступил, но в данном конкретном вопросе он с ней согласен не был. Напротив, Евгений Семенович любил при случае попеть, особенно разные такие несерьезные песенки, и полагал, что голос у него есть, и очень даже приятный. Сама она, едва заслышав пиликанье какой-нибудь скрипочки, впадала в непонятный транс. Вот и теперь: он ощущал тепло ее плеча, она сидела рядом, но… Ее сосредоточенное лицо переливалось разноцветными отсветами рампы. Она была далеко. От мыслей о жене Евгений Семенович переключился на оставленного с нянькой сына и вскоре, перепрыгнув по ступенькам ассоциаций, размечтался о рыбалке. Вдруг во время очередной смены декораций из-за занавеса выскользнул прилизанный тип и объявил на весь зал:
– Товарища Слепко срочно просят зайти в дирекцию театра!
– Господи, что там у них еще случилось? – всполошилась Наташа.
– Сейчас узнаем! – вскочил Евгений Семенович, чувствуя близкое освобождение. Пролетев по пустому коридору и узнав у нелюбезной буфетчицы, куда идти дальше, он оказался в потрепанной, увешанной старыми афишами приемной, где самая обыкновенная секретарша принялась сверлить его подведенными глазами.
– Чего вам, товарищ? – выждав положенное время, спросила она.
– Там сейчас объявили, чтобы я к вам зашел. Моя фамилия Слепко, я…
– Понятно, только…
– Вот мое удостоверение.
– Здравствуйте, товарищ Слепко, – улыбнулась секретарша, скользнув взглядом по развороту корочек, – тут, знаете, просто с ума сойти можно!
– Ничего. А в чем, собственно, дело?
– Вам срочная телефонограмма. Правительственная. Вот, читайте.
На листе красивым почерком было написано, что начальник института «Шахтопроект» тов. Слепко Е. С. обязан немедленно отправиться в Бобрик-Донской район на шахту № 18. «Бред какой-то», – подумал Евгений Семенович и спросил:
– Вы это сами записывали? От чьего имени телефонограмма?
– От имени товарища Лучинского, там внизу указано.
– Хорошо, я сейчас, только жене скажу.
– Как хотите.
«Что-то случилось. Интересно!» – обрадовался Евгений Семенович.
– Такое дело, – прошептал он на ухо Наталье, – вызывают меня срочно.
– А ты и рад, – хмыкнула она. – Машину, значит, забираешь?
– Понимаешь…
– Ничего, не пропаду. А съездить домой, переодеться, никак не сможешь? Ну-ну, могла бы и не спрашивать. Счастливо тебе там. Она задумчиво чмокнула его в щеку и вновь отвернулась к сцене, откуда как раз понесся визг циркулярной пилы.
За стеклом «эмки» мелькали освещенные улицы и оштукатуренные во время оно уездные дома, потом – темнота и покосившиеся заборы, из-за которых изредка только мигало освещенное окошко, потом – уже одна темнота, откуда вылетало на свет фар множество среброкрылых мотыльков, расшибавшихся о лобовое стекло. Слепко немного укачало, и он задремал.
На месте оказалось, что никакой шахты нет, а есть одно только дымящееся пепелище, посреди которого искрились последние очажки огня. «Ни шиша себе! Вот это да!» – зрелище было то еще. Кудрявый сержантик из оцепления направил его в местный клуб, уже окруженный, подобно недавно покинутому им театру, двойным кольцом черных машин. Одновременно с противоположной стороны улицы мягко подкатил ЗИС, из которого, щурясь на фары слепковской машины, вышел Федор Максимович Лучинский. Евгений Семенович тоже вылез и пошел здороваться.
– Долго едешь, Женька! – бодро приветствовал его начальник. – Я, вот, из Москвы, а в одно время с тобой поспел. Видал?
– А как же! Но… непонятно пока.
– Сейчас всё узнаем.
При появлении замнаркома все, кто находились в помещении, повскакали с мест и вытянулись. Начальник горнотехнического надзора отрапортовал, что пожаром уничтожены все наземные сооружения, за исключением складов.
– А… под землей – что? – с запинкой спросил Федор Максимович.
– Ничего! То есть все нормально под землей.
– Уф! Прямо гора с плеч. Ну, это еще… Пострадавшие?
– Никак нет! Нет пострадавших!
– Отлично! Повезло так повезло, ничего не скажешь. А где начальник шахты, этот, как его, Филинов?
– В больнице. Говорят, инфаркт у него.
– Значит, все-таки, одна жертва есть.
– По свидетельству очевидцев, пожар возник внезапно, среди бела дня на одном из копров.
– Ясное дело! Жара, конструкцию повело, трос в мазуте терся там обо что-нибудь, – предположил Лучинский. – Экономим всё, копры деревянные ставим.
– А кто отвечал за то, что были поставлены именно деревянные копры? – живо поинтересовался усач в форме полковника НКВД.
– Мы тут все шахты так строим, согласно нормативам, – ответил управляющий трестом «Шахтострой» Бирюлев, уже с час как приехавший на пепелище.
– Здорово, Петр Андреич! – пожал ему руку Лучинский.
– Выходит, это случайность, и никто не виноват? – спросил скромного вида старичок, по виду научный работник.
– Если, конечно, преступная халатность не является уже виной, – веско припечатал замнаркома.
Помолчали.
– Пойдем, Петруша, подымим что ль? И ты давай с нами, – хлопнул он по спине Евгения Семеновича.
– Женька у нас не курит.
– Ничего, я так, рядом постою.
Ночь была звездная. В траве надрывались бесчисленные свиристелки. По черной туше террикона ползали синие колдовские огни. Обыкновенное дело. Бирюлев выглядел больным. От него сильно несло куревом и застарелым потом.
– Ты, Петь, откуда теперь? – поинтересовался Слепко.
– Да с сороковой, чтоб ее!
– Ну и как там? – пыхнул дымом Лучинский.
– Людей нет, стройматериалов нет, машин нет…
– То есть всё как обычно?
– Ну да…
