оказались цепью парадоксов, совершенно невразумительных для первоначальных участников, вооруженных всезнающими 'учениями'. Германия, выстраивающая новую центральноевропейскую идентичность, альтернативную атлантизму, и борющаяся за мировое господство, не только оказалась поверженной и разделенной, но и вошла в лице ФРГ в систему атлантизма, возглавляемую англо-американцами. Советский Союз, внесший решающий вклад в разгром Германии, воспринимаемой им как составная часть империалистического Запада, внес, как оказалось, еще один, уже вовсе непредусмотренный 'решающий вклад' — в формирование единой идентичности Запада, готовящего совместный ответ на вызов коммунизма. Наконец, союзники, нуждающиеся в военных услугах СССР для разгрома Германии, получили соперника — сверхдержаву, управляемую миром согласно разделу сфер влияния с Америкой. Ни возвышение СССР до уровня сверхдержавы, ни умаление Западной Европы до роли зависимого от США сателлита никак не входило в первоначальные намерения атлантистов — восторжествовали 'законы парадокса', свойственные жанру трагедии.
Но самое главное — итоги второй мировой войны, как и итоги первой мировой, не дали ожидаемого всеми народами стабильного мира, не породили счастливого послевоенного поколения. Вторая мировая война еще быстрее переросла в третью мировую войну, холодную, чем первая мировая война — во вторую.
2.4. Логика парадоксов
Предвидеть отдаленные последствия окончившейся холодной войны нам помогут законы парадокса, составляющие основу еще одного прогностического априоризма. Достаточно проанализировать замыслы победителей и затребованные ими результаты войны, чтобы нам открылась хитрость мирового разума, мыслящего мстительно-парадоксальным образом. Победители в холодной войне и их благонамеренные демократические пособники в побежденных странах ставили перед собой ряд достаточно рациональных задач:
Первая — предотвратить дальнейшее наступление коммунизма, а в перспективе — разрушить Советский Союз как тоталитарную альтернативу западному мировому порядку.
Вторая — завершить вестернизацию Германии поглощением ГДР — очага не-Запада в Центральной Европе, а в конечном счете — подключить всю Восточную Европу к западной геополитической и идеологической системе.
Третья — вестернизировать Россию, подключив ее на подсобных ролях к господствующей атлантической системе и превратить все постсоветское и постсоциалистическое пространство из зоны русского влияния в зону американского и, частично, германского.
Четвертая — перейти от биполярного мира к новому мировому порядку, в котором гегемонистская модель международных отношений уступит место консенсусно-демократической системе принятия решений, не знающей отвергнутых и ущемленных.
И, в результате всего перечисленного — установить климат доверия, терпимости и осторожности взамен духу конфронтационности и догматическо-идеологической закрытости.
Что же мы видим в итоге? Ускорение хода истории проявляется ныне в том, что эффекты бумеранга настигают участников значительно быстрее, чем в предыдущие времена. Создается впечатление, что терпение мирового духа истощилось и он с растущим ожесточением все быстрее вращает колесо событий. Европоцентристская установка отождествлять цивилизованность с Западом, а весь остальной мир относить к варварской периферии сформировала соответствующие ожидания: достаточно рухнуть Советскому Союзу — этому оплоту не-Запада, как цивилизационный процесс, больше не знающий преград, пойдет полным ходом, готовя скорую тотальную вестернизацию и демократизацию мира (какие-нибудь афро-азиатские анклавы 'остаточного варварства' — не в счет). Если бы участники событий, воодушевленные новой утопией, были последовательными адептами философии плюрализма и распространили ее на взаимоотношения культур и цивилизаций, они могли бы уже тогда понять, что каждая из великих культур (цивилизаций) выработала свои способы преодоления многоликого варварства, которое, по закону возрастания энтропии, постоянно подстерегает человечество на любых этапах его развития.
Поэтому ослабление и дискредитация цивилизованных норм не-западного типа, возможно, готовят человечеству не торжество вестернизации, а торжество варварства. Дискредитация суперэтнических синтезов (применительных к Западу считающихся синонимом цивилизованности, а к Востоку — олицетворением русского империализма), завершившаяся первым катастрофическим успехом — развалом СССР, привело не к цивилизованности, а к самым неожиданным и грубым рецидивам племенного сознания, ксенофобии, варваризации и примитивизации общественных отношений. И по мере того как постсоветское пространство все более явно превращается в пространство хаоса, на Западе все чаще говорят о новом бремени Америки, которой надлежит так или иначе этим пространством управлять, чтобы оно не взорвалось и не дестабилизировало мир.
Аналогичная логика прослеживается и в масштабе того мирового пространства, которым управляла ныне исчезнувшая сверхдержава. Оно также проявляет черты опасно-своевольных стихий, конфликтности и непредсказуемости и, таким образом, напрашивается, во избежание полной дестабилизации, на роль американского протектората. Деятели, стоящие у колыбели 'демократических весен' в странах бывшего социалистического лагеря, более или менее искренне полагали, что они готовят свои страны к торжеству демократии и цивилизованности. Как оказалось, они готовят их к роли американского протектората. При этом победившая сверхдержава, судя по многим признакам, всячески поощряет процессы хаоса в этих странах, с тем чтобы их население охотнее приняло миссию американского умиротворения.
Получается, что холодная война завершилась результатом, который полностью противоречит ощущениям людей, ослепленных новой 'либерально-демократической' идеологией, в то же время является весьма банальным по критериям векового исторического опыта и 'реальной политики': победившая сверхдержава устанавливает свою власть там, где ее потеряла побежденная.
Не менее жесткие эффекты бумеранга прослеживаются по другим направлениям. На первый взгляд, объединение Германии 'закономерно' завершает процесс атлантизации центральной Европы и образования единого западного пространства. На самом же деле оно, вероятнее всего, заявит о себе последствиями, вполне вписывающимися в логику продолжающейся первой мировой войны. Объединенная Германия вскоре окажется слишком могущественной и амбициозной, чтобы вписываться в структуру американизированного однополярного мира. Сегодня американские стратеги пытаются купить лояльность Германии, предлагая ей активное участие в разделе советского наследства. Но такая стратегия больше соответствует милитаристской логике старого имперского мира, чем демократической логике 'нового мирового порядка'. Это тот 'атлантизм', который говорит старым немецким языком Бисмарка, Вильгельма II и Гитлера. Достаточно сопоставить 'геополитический меморандум' З. Бзежинского { Бзежинский З. ? еостратегия для Европы. // Независимая газета, 24.10.97. } , содержащий соблазнительные предложения Германии разделить плоды победы на Востоке, с аналогичным меморандумом Гитлера, соблазняющего Сталина перспективами раздела британского наследства в 1940 г. { 'После завоевания Англии,— вещал Гитлер,— Британская империя станет крупнейшим в мире обанкротившимся имением. И внутри этих обанкротившихся владений для России найдется доступ к незамерзающему и по-настоящему открытому океану… Все страны, которые заинтересованы в имуществе банкрота, должны прекратить споры друг с другом и заняться исключительно решением судьбы Британской империи'. Цит. по Кисинджер Г. Дипломатия. Указ. соч. С. 121. } .
Словом, атлантисты, резко сменившие свой имидж после того, как в роли победителей перестали стесняться, реально строят совсем не то 'единое пространство', к которому успели привыкнуть участники ЕС. И в этом новом пространстве объединенной Германии легче вспомнить 'добрую старую' имперскую традицию, чем следовать канонам стилизованного пацифизма. Это означает, что идеологические нормы послевоенного либерализма уже отброшены и в силу вступает логика реальной политики, где у Германии есть все шансы выступать не в роли поддакивающего ученика 'старших атлантистов', а в роли страны, имеющей кое-какие собственные наработки. И в этой новой перспективе постатлантизма открываются две альтернативы. Либо Германия в качестве нового континентального лидера уводит Западную и Центральную
