— Он сказал, что мы очень подходим друг другу. И дети тоже так считают.
— Не надо, пожалуйста, не надо. Мы уже целый год говорим об этом.
— А, тебе надоело, знаю. Тебе со мной скучно. Но меня огорчает, что ты, человек, придумавший «Диджит-Айз», не видит того, что видят все в поселке. Не видит, что она притворщица и обманщица, которая ищет своей выгоды.
Эти слова сопровождались тяжелым вздохом и коротким смешком, чтобы сдержать слезы.
— У всех в поселке своя жизнь, свои радости и огорчения. Они привыкли к нам, как привыкли к обстановке в доме. Но мне не нравится, какими мы стали. Замужество плохо на тебя действует.
— Поэтому ты предпочитаешь еще кого-то? Фэй, полагаю, была не последней. Знаешь, я воспринимаю твои похождения как наказание за то, что была тебе плохой женой. Но я не сетую. Виной всему мужская природа.
— Ты абсолютно права, — поспешил согласиться Оуэн, заметив, что на щеках Филлис заблестели слезы. Ему не хотелось, чтобы близкая женщина, которая была выше житейских дрязг, чувствовала себя виноватой. — Ты всегда бываешь права.
— Нет, не всегда, не отделывайся пустой фразой. У тебя есть одна привлекательная черточка: ты так и не повзрослел по-настоящему. Ты был такой умный, что тебе не обязательно было взрослеть. Ты мог оставаться подростком и все же поступать как взрослый и работать как взрослый. Во всяком случае, до последнего времени, по словам Эда.
Упоминание имени партнера Оуэн пропустил мимо ушей.
— Ладно, пусть будет так, если ты точно знаешь, когда кончается юность и начинается зрелость. Но я стараюсь быть взрослым, стараюсь выбраться из трясины, в которой мы оба увязли. Самому выбраться и тебя вытащить. А любовь прошла, вот и все.
— Я никогда не говорила, что разлюбила тебя, — тихо сказала Филлис.
Оуэн почувствовал, что на глаза ему навертываются слезы, слезы жалости, — и пересилил себя.
— Это я разлюбил тебя, как ты не понимаешь? Ну, хватит об этом. Мы уже столько раз выясняли отношения. Было время, когда я хотел тебя, теперь хочу ее. После этого я перестану хотеть. Я сказал Дэвису, чтобы он соглашался на любые разумные условия. Старшие наши дети уже достаточно подросли, а Флойда и Еву мы совместно поставим на ноги.
— Ванесса говорит, что Ларсон готов простить ее и уехать в другой приход.
— Мало ли что говорит Ванесса! Ей бы мужчиной родиться. Любит командовать и лезть в чужие дела.
— Ванесса живет в реальном мире, в котором мы с тобой не научились жить, — продолжала Филлис. Щеки у нее горели. — А Джулия напоминает мне мою мать. Жена профессора, жена священника — в обоих случаях все делается напоказ. Это ведь оскорбительно, неужели не видишь?
— Я все вижу. Но видеть еще не значит делать, — сказал он, чувствуя, что дело идет к ссоре. — Пора принимать окончательное решение. Ты достаточно молода, здорова, по-прежнему красива…
— Один ты и считал меня красивой. Джейк Лоуэнталь называл меня закомплексованной девицей- недотрогой протестантского толка. Заторможенная, говорил, в своем развитии.
— Это было давно. И это неправда.
— Я достаточно молода, чтобы заарканить другого мужчину — ты это хотел сказать? Но где его взять в этом жалком поселке? Разве что Эд. Но ему вообще не нужна женщина. Он только ест и целые дни просиживает перед экраном, чтобы набить карман. Стейси говорила, что единственный способ затащить его в постель — это…
— Меня это не интересует… Хорошо, пусть не Эд, а кто-нибудь другой или вообще никто. Я об этом ничего не хочу знать. Остаток жизни я хочу прожить собственной жизнью.
— «Я», «я»… От твоего «я» тошно становится. Ты не единственный, кто живет на свете. Оуэн, у меня лопается терпение. Ты уже сделал великую глупость — спутался с этой авантюристкой. Но надо быть круглым идиотом, чтобы остаться с нею.
— Я много грешил, Филлис, мне надо исправиться. И Джулия хочет спасти меня…
Оуэн прикусил язык. Ему не следовало говорить этого. Глаза Филлис засверкали, губы дернулись. Она выпрямилась во весь рост.
— Спасти?!
— Я неточно выразился. Она говорит, что ты вроде бы моя мать, а я раздражаю тебя своим непослушанием.
— Избавь меня от ее доморощенного психоанализа и показного благочестия. Я сама займусь спасением. Сегодня же еду в Хартфорд, сказать Халлорану, чтобы прекращал дело. Мне сорок четыре года и мне надоело быть козлом отпущения. Я не дам тебе развода, Оуэн. Я слишком много пережила в замужестве — и радости, и горя, и унижения.
— Какого унижения? Другие женщины завидовали тому, что у тебя такой верный муж, завидовали даже тогда, когда я был не вполне верен… — Филлис вскрикнула от возмущения. — Тебе все равно было скучновато в нашей семейной жизни.
— Если и было скучновато, то только потому, что ты не сумел сделать ее интересной.
— Не будем пререкаться, Филлис. Я вел себя как последний болван, хотя, с другой стороны, в замужестве, как и в танго, партнеров двое.
— Да, но в танго ведет кавалер, а не дама.
Оуэн всегда считал, что Джулия, ее превосходно сложенное тело с гладкой чистой кожей, взгляд ее немигающих глаз, такой пронзительный, что она иногда прикрывала их ладонью, как стыдливая женщина прикрывает обнаженные груди, настолько желанна, что кажется не живой женщиной, а прекрасным видением. Ему льстило, что Филлис готова бороться за него, но к прежнему возврата нет. Джулия ждала его там, в Олд-Лайме, где стоит холод, ее дети ходят в школу, а он застрял здесь, в этой кухне, под застывшими взглядами своих детей на фотографиях. Ночью прошел дождь, но сейчас осеннее солнце заливало округу. Он слышал птичьи крики за окном и шуршание автомобильных шин.
— У нас зашло слишком далеко, — протянул он жалобным голосом.
Филлис подошла к нему, обдала горячим дыханием.
— Ты не хочешь перемен, я чувствую это по твоему голосу, — сказала она. — Ты попал в западню, но это не твоя вина. Ты просто слаб и слишком привязчив. Тебе надо отдохнуть, прийти в себя, может быть, уехать на время. А о ней не беспокойся. Одумается, вернется к своему Артуру.
— Ни за что! — Его надежды на будущее с другой женщиной шатались от уверенности его жены, такой близкой, такой настоящей. — Мне нужен развод, вот и все!
— Развод нужен ей, а не тебе, это разные вещи, — безапелляционно заключила Филлис, будто решила трудную теорему и доказала, что и требовалось доказать. Легкая усмешка и упрямый взгляд серых глаз — такими они действительно были в то прохладное лето или их на отдалении времени придумала его память?
— Ну, мне пора, а то опоздаю.
Влажными губами она прижалась к его щеке. Поцелуй был долгий и глубокий, он зарождался в недрах ее тела, там, куда заглядывают только хирурги, и доходил до его нутра, потом вытерла следы слез на щеках и открыла сумочку — посмотреть, на месте ли ключи, кошелек, губная помада.
— Ты, главное, ничего пока не предпринимай, а я уж как-нибудь вытащу тебя из ловушки… Двери можешь не запирать и не выпускай Дейзи на улицу, чтобы не гонялась за машинами.
Филлис вышла, он услышал стук ее каблуков по ступенькам крыльца. Бумаги, приготовленные для адвоката, остались лежать на столе. Хлопнула дверца «фалькона», зашуршал под колесами гравий. Оуэну казалось, что она унесла с собой все его надежды. Осталось только чувство неотвратимости происходящего, такое же, какое охватило его, когда Флойд, ничего не подозревая, поведал ему школьные слухи о неприятностях в семье священника. «Тебе надо отдохнуть, а о ней не беспокойся…» Он хотел написать Филлис записку, но решил, что бумаги на столе говорят сами за себя. Он прошел кладовку, гостиную, переднюю — посмотреть, что изменилось в жилище оставляемой им жены. Перемен было немного: передвинутая кое-где мебель, поредевшие нижние полки. Ему хотелось взять «Поминки по Финнегану», но это означало бы возвращение к старым спорам. Он знал, что никогда сюда не вернется. Покинутый дом словно уменьшался в размерах, и больше в него не войти.
