наркоманской жизни. В таком возрасте еще не веришь, что можно в это дело влипнуть со всеми потрохами, и в результате так быстро отправиться на тот свет. Но может быть, у Котана что-нибудь и получится. Чего не бывает в этом мире. Сначала он, как водится, двинул свою психопатическую речь. Брызгал слюной во все стороны, но потом успокоился и снова стал самим собой. Когда он ничего из себя не строит, видно, как сильно у него болит душа за наркоманов, за каждую человеческую жизнь.
Утром, вернее, не рассвете я уехала из МОНАРа. Здесь для меня нет места. В свое время я свой шанс упустила.
18 ОКТЯБРЯ
Узнала, что в июле покончил с собой Стед. Это он-то, который все твердил, что не поддастся, что нужно жить, что он будет жить, пока хватит сил, Стед, тебе не хватило сил? Почему?
Или на самом деле так тяжко жить?
Нужно излечиться от самого себя. Но как это сделать, если ты сам не веришь в собственное существование? Сознание застилает наркотический туман. Изо дня в день я брожу среди кладбища душ — таких же, как я.
20 ОКТЯБРЯ
Мажена пишет, что сильно села на иглу. У нее была кома, какое-то время она пролежала в больнице. Живет в Варшаве одна. Готовит «компот» и понемногу приторговывает. Просит, чтобы я приехала. Маженка, потерпи еще немножко, я приеду и, наверное, уже надолго. Хемингуэй написал, что человек не создан для поражения. Но Хемингуэй сам покончил с собой. Правда, он был неизлечимо болен раком. Мой рак — это морфин.
5 НОЯБРЯ
Письмо от Анны. Она пишет, что наркотики не могут мне дать особенных, глубоких и красивых переживаний. Это только сплошная мука и окончательное падение. Она просит, чтобы я не перечеркивала свою жизнь. Дурная страсть тянет за собой отчаяние, страх, отвращение к себе и ненависть к миру. Смогу ли я свернуть с этой дороги? Наверное, уже не хочу. Я бы уже не смогла нормально жить, погрязнуть в этом будничном безумии серой человеческой жизни. Люди суетятся из-за пустяков, обыденных проблем. И поэтому забывают, что в мире существует еще что-то.
11 НОЯБРЯ
Я получила повестку на лечение. Если не явлюсь сама, то они имеют право привезти меня насильно. Доставить, как вещь.
Вот и все. Я должна исчезнуть, чтобы меня не нашли. Поеду к Мажене. У родителей нет ее адреса, так что никто не узнает, где я. Там я спасусь от психушки. Надо покинуть свой дом. Родители долго терпели мое присутствие, но, кажется, они уже не хотят за меня бороться. Я ухожу отсюда. Наверное, уже не вернусь. Прощай, семейное гнездышко. Когда-то мне здесь было хорошо. Даже слишком хорошо, а иногда — чудовищно. Мы вместе переживали этот кошмар. Кошмар, который уже никогда не кончится.
26 ДЕКАБРЯ
Я живу у Мажены. Мы вместе готовим «компот». Часть приходится сбывать, чтобы были башли на жратву. Торгует Мажена, а я стараюсь не сильно показываться на людях. Милиция, наверное, меня ищет. Даже наверняка, ведь я обязана была явиться на лечение по приговору суда. Ношусь, добываю «соломку» и химикаты. С утра мы заряжаемся «герой» и дальше работаем на продажу.
Это уже деградация. Я постепенно перестаю что бы то ни было чувствовать. Становлюсь безразличной ко всему, а временами страшно агрессивной. С Маженой стало трудно общаться. Она окончательно, свихнулась на почве наркотиков. Может говорить только про это, и говорит без остановки. Для нее ничего другого не существует. Я еще пытаюсь читать, но это уже тоже с трудом получается.
2 ЯНВАРЯ 1980 ГОДА
Вколола больше, чем обычно. У наркоманов своего рода ритуал — отмечать таким способом Новый год. Настоящий наркоман в этот день не может оставаться трезвым. Но я чересчур перебрала, прямо, как новичок. Ехала в автобусе и чувствовала, что задыхаюсь. По лицу ручьями тек холодный пот, ноги подгибались, и я решила, что это конец. Вышла из автобуса, хотела добраться до какой-нибудь аптеки. Боялась свалиться прямо на улице. Ко мне бы никто даже не подошел. Так уже бывало, когда наркоман спокойненько подыхал у всех на глазах, и никого из прохожих это не колыхало. У меня была только одна мысль, как дойти до аптеки. Я чувствовала, что слабею. И тогда мне вдруг пришло в голову, что нужно глубоко дышать. Это меня спасло. Я потихоньку стала приходить в себя. Шла по улице и глубоко вдыхала воздух. Кровообращение улучшилось, и до отключки дело не дошло. Мне тогда вдруг так сильно захотелось жить, так сильно.
Я вернулась к Мажене. Она заметила, что со мной что-то не то. Мне не очень хотелось ей про это рассказывать. Она сама выглядела не лучше. Правда, может быть, сегодня она была чуточку дальше от смерти, чем я.
17 ЯНВАРЯ
Мы все время ругаемся. Потом миримся. Мажене уже не во что колоться. Бывает, что она по нескольку часов пытается ввести иглу, плача и чертыхаясь на чем свет стоит. Она меня слушает, но все равно делает по-своему.
23 ЯНВАРЯ
Мажена в больнице. Потеряла сознание на улице. Сказали, что это была кома, и вдобавок у нее опять желтуха. Я не могу даже сходить ее навестить, боюсь, поймают. Теперь мне приходится все делать одной, страшно кого-то брать в помощь.
Дозы скачут вверх, это нормально. Я очень похудела, почти ничего не ем. Собственно, шансов у меня уже никаких.
Раньше мне хотелось с кем-нибудь подружиться, но я обрекла себя на одиночество. Контакты с другими людьми у меня всегда заканчивались катастрофой.
1 ФЕВРАЛЯ
Химикатов больше нет. Мажена еще раньше дала мне адрес, куда пойти в случае надобности. Я и пошла. Там были кое-какие знакомые, так что меня пустили без проблем. Угостили «компотом», как раз только что приготовили. Все уже забалдели, когда на хату вдруг ввалилась милиция. Я сначала растерялась, но только на какую-то долю секунды, потом бросилась к окну, пробила стекло и выпрыгнула вниз. К счастью, это был 2-й этаж, я только вывихнула ногу и поранила руку. Пришлось идти по городу в крови. Но никто меня не остановил. Чувствую, все это уже выше моих сил. Я отказалась от всего, что есть человеческого на свете. А жить так не смогу. Уже не смогу.
Пришлось готовить все самой. Но так не терпелось скорее вколоть себе дозу, что я все перепутала.
7 ФЕВРАЛЯ
Мажена все еще в больнице. У нее напрочь разрушена печень, и поэтому ей так трудно вылезти из желтухи.
Товар теперь продаю сама. Отдаю его старым наркоманам, от малолеток стараюсь держаться подальше. Не могу спокойно смотреть, как они влипают в свои тринадцать лет. Говорила по телефону с Анной. Она сказала, что очень за меня боится, чувствует, что я кончаюсь. Это точно. На таких дозах я еще никогда не сидела. Скоро уже нечем будет торговать.
12 ФЕВРАЛЯ
Теперь я загремела в больницу. Опять кома — полная отключка. Меня долго не могли откачать. Но, в конце концов, откачали. Спрашивали адрес, кто родители. Пришлось наврать. Пока они еще ничего не успели проверить, я сбежала. Кроме того, пора было вкалывать дозу.
Врач сказал, что мне больше нельзя колоться, что у меня повреждена печень, и плохое сердце.
А я и без того уже по уши в дерьме. По-другому7 не скажешь.
15 ФЕВРАЛЯ
В Пассаже большой переполох. Кто-то из поставщиков хсбывает туфтовый товар. Несколько человек уже потравилось. Неизвестно, какую дрянь они подмешали в «компот». Им разбавлять товар — одна выгода. В милиции шухер, вызывают всех наркоманов. И те раскалываются, потому что хотят, чтоб этого негодяя взяли. Они охраняют свою наркоманскую жизнь. В последнее время зашевелился самый поганый сорт людишек из этого промысла. Те, которые готовят товар, но сами не употребляют. Еще и малолеток
