полные благих желаний и обещаний, которым я верил, а через какое-то время вновь возвращались, в еще худшем состоянии. По кругу мелькали одни и те же лица. А потом для многих начиналось медленное умирание, и мне приходило известие: умер.
Тогда я думал про себя: «Боже мой, ведь этого не может быть, я старался изо всех сил, я им столько рассказал и объяснил, ведь они же не хотели больше колоться!»
На самом же деле, и теперь я это точно знаю, больше всех вас, этого не хотел я сам! Мне казалось, что вложенный труд непременно должен принести плоды, на меня наваливалось все больше работы, в то время как вы не делали ничего, абсолютно ничего. Здесь-то и коренилась главная ошибка.
Постепенно я начал понимать, что в психиатрической лечебнице у меня ничего не получится, что это такая болезнь, где традиционные схемы и методы не помогут.
Тогда у меня было горькое чувство. Я постоянно убеждался в несостоятельности собственных усилий. Вы обманывали меня, кололись прямо в отделении и во время увольнительных. Но приходили новые и новые пациенты, и у меня вновь зарождалась надежда, что уж они-то наверняка по-настоящему хотят бросить наркотики, что они не такие, как их предшественники.
Но, к сожалению, они были точно такими же. Да и могли ли они быть другими? Все они очень быстро избавлялись от иллюзий. «Прочистка» — это дезинтоксикация, суррогат лечения, а что дальше?
Теперь я знаю, что у вас просто не было никаких шансов. Я помню, как однажды вы в очередной раз меня обманули. Спрятавшись, я подслушал ваши разговоры. Обещания, принятое решение, добрая воля, искренность, дружба, лояльность, честность и открытость — все оказалось иллюзией. Тогда я понял, что вы способны в один миг растоптать все это, отдать за порцию «компота». Я был сломлен.
Ты знаешь, Бася, я тогда даже не был на вас в обиде.
Я подумал: «А чего, собственно, я от вас добиваюсь? Чтобы вы отблагодарили меня за мои благие стремления и доброе сердце? Но с какой стати вы обязаны были это делать?»
Я почувствовал, как эгоистически поступаю, как много возлагаю надежд на одни добрые устремления, не учитывая при этом ваши возможности, а вернее, отсутствие у вас всяких возможностей.
Потом приходили другие мысли, о том, что нужно не воздействие, а взаимодействие, что — не мы для вас, а вы сами для себя, что нужна не психушка, а свой собственный, сообща построенный дом. Так начался новый этап — этап деятельности МОНАРа.
Бася!.. Сегодня я прочел твой дневник…
Что мне сказать тебе? Я тебе не помог, хотя очень этого хотел. Не знал, как, не сумел. Способен ли я сейчас на большее? Думаю, что теперь я могу работать иначе. За все эти годы общения с вами я многому научился методом проб и ошибок, а вернее сказать, это вы учили меня и не раз подсказывали, как надлежит поступать.
Я стал другим. Вы научили меня прежде всего терпимости по отношению к другому человеку, осмотрительности в оценках, умению признавать свои ошибки и исправлять их. И я стараюсь передавать другим взрослым то, чему научили меня вы. Я знаю, сколько зла и мучений возникает от того, что люди мало общаются друг с другом, неохотно признают собственные ошибки, от того, что многие воспринимают отступление от привычных убеждений как личное поражение. Около двух лет я сопоставлял свои взгляды с тем, что предлагала мне молодежь. Теперь подошло время серьезного анализа..
Трудно говорить о молодых в моем возрасте. Имея за плечами сорок лет жизни, человек начинает чувствовать, что выпал из их мира.
Точнее, он, как и раньше, все понимает, по-прежнему ощущает в себе легкость и силы, и все же… Как правило, взгляды таких зрелых мужей, вроде меня, начинают расходиться с той истиной, которая живет в мышлении и поведении молодых людей.
Я взял на себя почти непосильную, как мне кажется, задачу: попытаться поговорить с вами уже после того, как прочитал дневник Баси. Я раздумывал, в какой форме мне следует преподнести вам все то, что я чувствую. Как-никак я для вас все-таки по ту сторону, в далеком мире взрослых. С одной стороны, я как будто бы являюсь специалистом в области наркомании, но с другой, — для восемнадцатилетних я — «предок».
Меня всегда мучила неестественная и искусственная манера взрослых объяснять себе поведение молодежи. Сколько в ней всезнайства, менторства и самоуверенности, выражающейся в известном утверждении «уж мы-то знаем»!
Судя по всему, на самом-то деле мы з. наем очень немного и столько же понимаем, а если среди нас и случаются исключения, то они, собственно, ничего не меняют в этой ситуации. Я многократно пытался проверить, как на практике выглядят наши отношения с молодежью, и почти всегда не мог избавиться от ощущения, что мы с ней неискренни. Как правило, мы признаем за молодыми правоту лишь до того момента, пока они не подрывают наш авторитет, наши знания, самооценки, наш способ жизни. Стоит только кому-то из молодых высунуться за рамки общепринятой схемы мышления или манеры разговаривать, как сразу ответным ударом взрослые пускают в ход свой арсенал средств призыва к порядку. Мы становимся самозабвенны в своем гневе, агрессивности и в унижении других. Формы этих проявлений не играют существенной роли: одни прямо говорят вам «нет», другие с насмешкой загоняют в угол вопросами. Сразу куда-то улетучивается наша пресловутая терпимость, товарищество, доброжелательность, и начинается неравная война, исход которой, к сожалению, известен заранее.
Недавно мне написала одна учительница, что я нападаю на взрослых, не видя, как жестоки молодые, что я несправедлив в оценках, натравливаю одних на других вместо того, чтобы взять на себя роль посредника между ними.
Думаю, подобное мнение разделяют многие взрослые, с которыми я встречаюсь и которым прямо указываю на их толстокожесть, на то, что они очень часто чудовищно обращаются со своими и чужими детьми. Быть может, такая атака с моей стороны слишком агрессивна и беспощадна, несдержанна по форме и неразборчива в средствах. Возможно, что и так. Но давайте подумаем, не является ли терапия психологической встряски более действенной, чем попытки псевдопримирения. Мы освоили практику культурного обмена расхожими мыслями, приглаженными фразами и красивыми словами. В таком климате нам никогда — не найти общего языка. Нам не хватает независимости и смелости суждений, мы боимся разворошить муравейник, не любим лишних осложнений и не хотим браться за те задачи, которые требуют от нас нового, свежего подхода. Мы засиделись на своих позициях, потому что это для нас, конечно же, безопасно и удобно. Сталкиваясь с чем-то новым, мы чувствуем себя в опасности, теряем привычные ориентиры. Зачем нам отклоняться от них, если все равно ничего изменить нельзя? Вот наша избитая формула, наш стиль жизни. Особенно досадно, когда такая позиция исходит от людей, еще способных на подлинно юношеский энтузиазм, которым еще есть что сказать. Такими методами мы не выработаем общего языка, понятного всем — и молодым, и тем, кто постарше, у кого и различные взгляды, и разное прошлое. Мы не достигнем взаимопонимания, и пропасть между поколениями будет расти. Вроде бы все мы знаем об этом, но что толку?
Мир молодежи становится все более герметичным. Он отгорожен от нас циничным лозунгом: «Без прошлого и будущего».
Связи разорваны, контакты отсутствуют, каши достижения отвергнуты, а взамен — недоверие и скрытность. Этого мы хотели? И в этом отгороженном от нас мире происходит своего рода специализация. Одни специализируются в равнодушии и инертности, другие — в потребительстве и стремлении побольше урвать для себя. Некоторые только притворяются, что что-то делают, потихоньку интересуясь, что почем и какая им от этого выгода. Еще одна категория лицемерно молится, а потом поступает наперекор всем канонам веры. И наконец, есть такие, кто, долго блуждая и кидаясь из стороны в сторону, так и не находит выхода и убегает в мир «химического» счастья, которое им обещает дать наркотик. Это самая трагическая страна в мире молодых. Такой ценой платим мы чаще всего за наше непонимание молодого поколения.
Эти молодые люди делают свой выбор, который часто бьет по ним же самим, потому что они не могут согласиться на то, что предлагаем им мы — на низкопробный, тухлый, третьесортный товар.
Второй дом, каким должна быть школа, лишь отдаленно напоминает дом. Прежде всего там не хватает тепла и терпимости к ошибкам молодых, которые еще только учатся жизни, учатся единственно возможным способом — путем проб и неминуемых ошибок. Нам, взрослым, недостает умения радоваться успехам молодых, недостает общности стремлений и объединяющего эти стремления дела. Не найдя нужного климата в семье и в школе, молодежь все больше утверждается на позициях равнодушия, порождающих
