Около 23 часов в комнату оперативного дежурного заглянул начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев.
– На несколько минут отлучусь домой,– сказал он. Н.Т. Рыбалко вновь увидел контр-адмирала меньше чем через два часа, когда тот быстро вошел в комнату дежурного, держа в руках телеграмму.
«Я ее помню дословно,– пишет Н.Т. Рыбалко,– только не ручаюсь за то, в каком порядке были перечислены флоты». Вот эта телеграмма: «СФ, КБФ,ЧФ, ПВФ, ДВФ. Оперативная готовность № 1 немедленно. Кузнецов». (ПВФ – Пинская военная флотилия. ДВФ – Дунайская военная флотилия. – прм ред.)
Сразу же главной базе был дан сигнал «Большой сбор». И город огласился ревом сирен, сигнальными выстрелами батарей. Заговорили рупоры городской радиотрансляционной сети, передавая сигналы тревоги. На улицах появились моряки, они бежали к своим кораблям.
А вот что пишет в своих воспоминаниях адмирал И.Д. Елисеев: «Учитывая тревожную обстановку, мы договорились, чтобы в штабе флота ночью обязательно присутствовал кто-нибудь из старших начальников, облеченный правом в случае необходимости принимать ответственные решения.
В ночь на 22 июня на такое дежурство заступил я, начальник штаба. Такова уж традиция на флоте: самым ответственным считается дежурство с субботы на воскресенье.
В 01.03 поступила телеграмма из Москвы. Через две минуты она уже лежала у меня на столе. Вскоре телеграмма была вручена прибывшему командующему флотом. Это был приказ Наркома ВМФ о переводе флота на оперативную готовность № 1. Немедленно привели в действие заранее отработанную систему оповещения. Предусматривалось два способа вызова личного состава: через оповестителей (скрытно) и по тревоге. Сначала я приказал использовать первый способ. Но в штаб стали поступать сообщения, что переход на повышенную готовность осуществляется недостаточно быстро. Тогда я приказал сыграть базовую тревогу.
Оперативная готовность № 1 была объявлена по флоту в 01:15 22 июня 1941 года».
Постепенно начали гаснуть огни на бульварах и в окнах домов. Городские власти и некоторые командиры звонили в штаб, с недоумением спрашивали:
– Зачем потребовалось так спешно затемнять город? Ведь флот только что вернулся с учения. Дали бы людям немного отдохнуть.
– Надо затемниться немедленно,– отвечали из штаба. Последовало распоряжение выключить рубильники электростанции. Город мгновенно погрузился в такую густую тьму, какая бывает только на юге. Лишь один маяк продолжал бросать на море снопы света, в наступившей мгле особенно яркие. Связь с маяком оказалась нарушенной, может быть, это сделал диверсант. Посыльный на мотоцикле помчался к маяку через темный город.
В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди – истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки со своих пушек. В темноте двигались по бухте катера и баржи. Корабли принимали снаряды, торпеды и все необходимое для боя. На береговых батареях поднимали свои тяжелые тела огромные орудия, готовясь прикрыть огнем развертывание флота.
В штабе торопливо записывали донесения о переходе на боевую готовность с Дунайской военной флотилии, с военноморских баз и соединений кораблей.
«Примерно к 02 часам 00 минутам 22 июня весь флот находился в готовности»,– записано у Н.Т. Рыбалко.
Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС (СНИС – Служба наблюдения и связи. ВНОС – Воздушное наблюдение, оповещение и связь. – прм.ред.) слышат шум авиационных моторов. Рыбалко докладывает об этом И.Д. Елисееву.
– Открывать ли огонь по неизвестным самолетам? – звонит начальник ПВО полковник Жилин.
– Доложите командующему,– отвечает начальник штаба. Рыбалко докладывает комфлоту. И тут у них происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.
Ф.С. Октябрьский. Есть ли наши самолеты в воздухе?
Н.Т. Рыбалко. Наших самолетов нет.
Ф.С. Октябрьский. Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.
Н.Т. Рыбалко. Товарищ командующий, как быть с открытием огня?
Ф.С. Октябрьский. Действуйте по инструкции.
Я дословно привожу записи Н.Т. Рыбалко не для того только, чтобы дать характеристику людям. Хочется пояснить, как было трудно принимать первые решения, означавшие переход от мирного времени к войне. Ведь дело касалось Севастополя – главной военно-морской базы Черноморского флота. Отдать здесь приказ об открытии огня всей системой ПВО по неизвестным еще в те минуты самолетам далеко не равнозначно открытию огня на какой-либо пограничной заставе, привыкшей ко всяким инцидентам. На командовании лежала большая ответственность: с одной стороны, не пропустить безнаказанно врага, а с другой – не вызвать нежелательного осложнения. Несколько позже, когда все флоты получили прямое разъяснение, что война началась, сомнения и колебания отпали.
Естественно, такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н.Т. Рыбалко, и он обратился к стоявшему рядом с ним начальнику штаба флота И.Д. Елисееву:
– Что ответить полковнику Жилину?
– Передайте приказание открыть огонь,– решительно сказал И.Д. Елисеев.
– Открыть огонь! – скомандовал Н.Т. Рыбалко начальнику ПВО. Но и полковник Жилин хорошо понимал весь риск, связанный с этим.
– Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в журнал боевых действий,– ответил он, вместо того чтобы произнести короткое флотское «Есть!».
– Записывайте куда хотите, но открывайте огонь по самолетам! – уже почти кричит, начиная нервничать, Рыбалко.
3 часа 07 минут. Немецкие самолеты подходили к Севастополю крадучись, на небольшой высоте. Вдруг сразу вспыхнули прожектора, яркие лучи стали шарить по небу. Заговорили зенитные орудия береговых батарей и кораблей. Несколько самолетов загорелись и начали падать. Другие торопились сбросить свой груз. У них была задача заблокировать корабли в бухтах Севастополя, не дать им возможности выйти в море. Противнику это не удалось. Мины упали не на фарватер, а на берег. Часть попала в город и взорвалась там, разрушая дома, вызывая пожары и убивая людей.
Мины спускались на парашютах, и многие жители думали, что это выбрасывается воздушный десант. В темноте принять мины за солдат было не мудрено. Невооруженные севастопольцы, женщины и даже дети бросились к месту приземления, чтобы схватить фашистов. Но мины взрывались, и число жертв росло. Однако налет был отбит, и рассвет 22 июня Севастополь встретил во всеоружии, ощетинившись орудиями, которые смотрели в небо и в море.
В Москве рассвет наступил несколько раньше. В 3 часа было уже все видно. Я прилег на диван, пытаясь представить себе, что происходит на флотах. Глуховатый звонок телефона поднял меня на ноги.
– Докладывает командующий Черноморским флотом. По необычайно взволнованному голосу вице- адмирала Ф.С. Октябрьского уже понимаю – случилось что-то из ряда вон выходящее.
– На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город…
Смотрю на часы. 3 часа 15 минут. Вот когда началось… У меня уже нет сомнений – война!
Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И.В. Сталина. Отвечает дежурный:
– Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.
– У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину,– пытаюсь убедить дежурного.
– Не могу ничем помочь,– спокойно отвечает он и вешает трубку.
А я не выпускаю трубку из рук. Звоню маршалу С.К. Тимошенко. Повторяю слово в слово то, что доложил вице-адмирал Октябрьский.
– Вы меня слышите?
