Остров Баранова

весны теперь ни одно судно не заглянет в порт. На шхуне отправлены узники.

Правитель сам допрашивал их. Заключенные сознались во всем. И все, как один, бесхитростно жалели Павла. Бумагу, порванную Поповым, удалось сложить и склеить.

За Лещинским была снаряжена погоня. Отряд повел старый траппер Кулик. Суровый и прямодушный старик сказал Баранову.

— Одной мы крови. Пойду... Сбереги дочу...

Но Наташа тоже ушла с ним.

Угрюмо бродили по крепости люди. Притих Лука, надолго заперлась в своей горенке Серафима, потом в первый раз ушла в церковь и всю ночь лежала пластом на холодном полу. Ананий так и оставил ее, распростертой ниц перед темным ликом Христа.

Понемногу все забывалось. Готовили новую партию на промыслы в Якутат, вернулись из Хуцновского пролива алеуты. Нанкоку удалось загарпунить небольшого кита, и князек от удачи и хвастовства горланил на берегу песни и требовал бочонок рому.

— Сам Александра Андреевич пускай несет, — требовал он. — Пить вместе будем... Может, дам ему, может, и нет.

Баранов выслал ему ковш холодной воды и приказал немедля явиться. Князек с перепугу выпил всю воду, но итти побоялся и два дня отсиживался на верфи.

Приходил с повинной Ананий. Сварил в котелке над огнем камина малиновый пунш, поиграл на органчике, мимоходом, якобы невзначай, справился о бунтовщиках, скорбел о Павле. Правитель не отвечал, говорил мало и хмуро. Не такого гостя хотел бы он видеть сейчас. Пронырливый поп тронул слишком свежую рану.

После ухода архимандрита Баранов достал письмо, полученное от Кускова уже из Калифорнии. Иван Александрович, видно, долго трудился, сочиняя послание. Правитель ясно представил себе огромную фигуру верного друга.

Кусков торжественно поздравлял «с ангелом», кланялся Павлу, Лещинскому, Серафиме, Луке и даже Ананию. Никого не хотел обидеть. Потом сообщал о благополучном прибытии в залив Бодего, о свидании с вицероем и «допреж всего с тамошними монахами и владетелями соседственных мест, как и велел ты, Александр Андреевич».

«А еще встретили они нас отменно, кланялись за подарки, и вицерой ишпанский дюже был по-первоначалу расстроен и дивился нашему прибытию. Однако места тут есть добрые, селиться и крепостцу с батарейкой ставить можно, и люди кругом есть — индейцы бодегинские и прочие народы особого разговора, коих мы прозвали дальновскими, далече живут от моря. Индейцы сии весьма чорны видом и нелюбопытны, волосы жосткие, завязаны травинкой, ходят голые, а девки ихние прикрывают стыдные места шкурками коз. Лица и груди до пояса изукрашены татуировкой, наибольше синего цвета. Живут в бараборах из жердей и коры, а летом куст посередине вырубят, сверху свяжут лыком, вроде шатра выходит. Оружия нашего нету, больше пики да стрелы, хотя воюют свирепо и дикие при сем поют песни. Одну, сказали мне отцы монастырские тутошние, велели передать тебе, Александр Андреевич, когда проведали, сколь интересуешься обычаями всякими:

„Как-то мы перебежим через горы,
Кого-то мы увидим наперво.
Пойдем воевать и застрелим хорошую девку.
Наши стрелы острые, кладите свои на землю.
Чужие стрелы не учинят нам вреда“.

По-нашему с ишпанского песню изложил толмач креол Василей. По окончании выгрузки шхуны почнем рубить две избы, а на боле лесу не хватит, из камня и песку лепить потребуется, как и все здешние жила. Зверопромышленники и бабы наши довольны теплыми местами, только скучают и с непривычки охают. В окиане во время шторму пропал Федька Коняшин, а боле никого не убыло, хотя мучились многие и от страху ругали Компанию. А так ничего, не жалуются...»

Еще одна удача, еще одно начинание. Ради этого стоило жить...

Старый, седой, стоял он на берегу моря. Резкий ветер трепал полу кафтана, холодил руки. Уже померкла кайма заката, скрылись за островками паруса шхуны. В наседавшей мгле дрожали багровые огни факелов и плошек, полыхали костры. Скоро начнется праздник, его праздник — правителя всех российских колоний!.. Все завершилось. Пущенное колесо пробегало свой последний круг.

Удача и напасти, мечты и стремления — все приближалось к концу. Слава Российской империи становилась его славой, но не ее он искал. Все отдал родине. И если бы пришлось начинать сначала, он не выбрал бы иного пути.

Ветер сделался резче. Невидные в темноте волны бились о скалистые берега. Баранов выпрямился, отряхнул соленые брызги и медленно, неторопливо направился к дворцу. Светились все окна, еще ярче полыхала иллюминация, долетали звуки литавр.

Баранов не торопился. Шел, не замечая камней, привычно переступая их, словно видел в сгустившейся тьме.

Ленинград

1940-1941 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая

Глава 1...3

Глава 2...13

Глава 3...19

Глава 4...29

Глава 5...36

Глава 6...43

Глава 7...49

Глава 8...56

Глава 9...64

Часть вторая

Глава 1...73

Глава 2...80

Глава 3...87

Глава 4...93

Глава 5...102

Глава 6...108

Глава 7...115