Назад

проклятии отца, которое он, грешный, воспринял с чрезмерной легкостью, Мартен прямехонько отправился в редакцию «Назад», которую избрал своим жильем. Редакция эта состояла из одной-единственной комнаты, прихожей и уборной. В первую ночь, устроив себе постель на груде журналов, Мартен уснул там и спал отлично. Утром, часов около десяти, когда пришла молоденькая секретарша, он был давно на ногах и уже успел исписать семь страниц бумаги, предназначенной для машинки. Он не потрудился открыть окно, и она брезгливо сморщила носик.

— Пахнет козлом, — сказала она.

Жинетта, молоденькая секретарша, маленькая пухлая блондинка, очень нравилась пятерым сынкам миллиардеров. Она проводила вечера то с одним из них, то с другим и принимала их скромные подарки с тем же тактом и изяществом, с каким эти подарки преподносились. Один только Мартен ничего не дарил ей. Впрочем, она никогда и не проводила с ним вечера. По ее мнению, он был самым бездарным из всех.

Пятеро сынков явились около полудня с удрученными физиономиями и унылыми речами. Теперь, когда их карманные деньги свелись к пятидесяти тысячам франков, будущее журнала «Назад» казалось им безнадежным, и они даже не собирались выпускать второй номер. Мартен начал их тормошить, усовещевать и подбадривать, снова и снова повторяя, что они являются поборниками  нонконформизма и свободы.

— За работу! — сказал он под конец. — За работу в пользу богачей и крупного капитала!

Все пятеро, казалось, вновь обрели былой пыл и ушли из редакции лишь после того, как дали слово приняться за работу немедля. Что до Мартена, то он снова взялся за прерванную большую статью под заглавием: «Обогащайтесь!», которой, к счастью, не суждено было увидеть свет. Это был многословный памфлет, в котором он пытался, хотя и тщетно, высмеять благородные замашки нашей буржуазной элиты, ее нежную привязанность к рабочему классу и достойную примера любовь к революции. Стремясь придать своей статье совершенную форму, он решил переделывать ее до тех пор, пока это ему не удастся. Листки грудой ложились на стол, а так как почерк у него был неразборчивый, Жинетта, перепечатывая, не поспевала за ним. Время от времени она бросала машинку и подходила к нему, чтобы он помог ей разобрать какое-нибудь слово, а он, раздражаясь тем, что она нарушает ход его мыслей, сердился и называл ее безграмотной дурой и недоучкой. Жинетта говорила, что он просто сопляк, жалкий воображала, и порой дело доходило чуть не до драки. В одно прекрасное утро, в десять минут двенадцатого, они обменялись такими сильными выражениями, что Жинетта дала ему пощечину, а он встал, чтобы ответить тем же. В эту самую секунду их озарил луч солнца, а этажом ниже из радиоприемника полились звуки джаза, и вышло так, что молодые люди совершенно нечаянно упали в объятия друг друга.

В этот же день, в начале первого, пятеро миллиардерских сынков вошли в редакцию. Мартен, еще весь красный после бесконечно долгого поцелуя, встретил их несколько смущенно. На его вопрос, кончили ли они свои статьи, пятерка посмотрела ему в глаза.

— Взвесив все, — сказал один, — я за народ.

— Взвесив все, — сказал другой, — я за рабочих.

— Взвесив все, — сказал третий, — я за простых людей.

— Взвесив все, — сказал четвертый, — я за массы.

— Взвесив все, — сказал пятый, — я за революционный дух.

Те несколько дней, которые миллиардерские сынки провели, не общаясь с Мартеном, они посвятили глубоким и небесполезным размышлениям. А главное, получая отныне в месяц только пятьдесят тысяч франков карманных денег, они как бы заранее ощутили вкус нищеты и испытали чувство солидарности с простыми людьми, с рабочим классом, с народными массами. Осознав свои ошибки и воспылав к ним отвращением, они вновь сделались революционерами, каковыми им и следовало неизменно оставаться по примеру их отцов.

— Что с вами стряслось? — спросил Мартен. — Не собираетесь же вы бросить «Назад» на произвол судьбы?

— И еще как бросим, — ответила пятерка. — К тому же «Назад» больше не существует. Жаль, что вышел тот, единственный, номер. Теперь с этой грязной тряпкой, осквернившей великие идеи, которые хранит в сердце каждый человек из приличной семьи, покончено. Да, наши отцы правы: понося революцию, не создашь себе положения в литературе. А нам тоже хочется, чтобы о нас говорили, что мы — молодые писатели большого сердца и широких взглядов. Итак, с «Назад» покончено — и покончено навсегда.

— Посмотрим, — сказал Мартен. — Я берусь выпускать   «Назад»   один.

— А на какие шиши?

Мартен умолк. До сих пор он думал только о содержании журнала, а в материальную сторону не вникал. Заметив его растерянность, пятеро с полным основанием принялись хихикать, и Жинетта, не вынеся этого, сначала поцеловала Мартена в губы, а потом сурово сказала:

— Деньги мы найдем. Ваших денег, представьте себе, мы не желаем, потому что вы сопляки и жалкие воображалы, а таланта у вас не больше, чем у меня в мизинце. Убирайтесь и попросите благословения у своих папаш-миллиардеров!

— Мы — за народ, — возразила пятерка.

— Отлично. Не путайтесь под ногами. У моего мальчика и у меня куча работы. Вон отсюда!

Все пятеро были задеты уже и тем, что она поцеловала Мартена в губы. По их мнению, это было не очень-то деликатно в их присутствии. Но дерзость последних слов Жинетты окончательно возмутила их.

— Мы здесь у себя дома, — заявили они. — Помещение оплачиваем мы, за газ и электричество платим мы. Так что убирайтесь отсюда вы сами и делайте «Назад» где-нибудь в другом месте!

Наши сообщники, кипя от ярости, вынуждены были ретироваться. Совершив свой подвиг, каждый из пятерки вернулся к своему отцу и скромно, без лишних слов, рассказал о том, что все они сделали для трудового народа. Они высказали также свою безграничную веру в будущее революционного духа. Одинаковое волнение охватило сердца пятерых отцов. Они немедля повысили ежемесячную сумму карманных денег своим сыновьям до  восьмисот  пятидесяти тысяч.

Между тем Жинетта и Мартен оказались в самом шатком положении. Без поддержки, почти без денег, они могли теперь рассчитывать только на себя. Мартен ни капельки не тревожился и думал только о большой статье, которую он еще далеко не закончил. К счастью, Жинетта обладала отличной практической сметкой. На те несколько сот франков, которые у них оставались, она сейчас же купила государственный лотерейный билет, и на следующий день они оказались обладателями суммы в пять миллионов. Мартен уже радовался, предвосхищая выход второго номера журнала «Назад», но Жинетта (она многое обдумала за ночь) твердо и разумно доказала ему, что пять миллионов еще не очень большая сумма, что прежде чем очертя голову пойти на значительные расходы для поддержания ненадежного предприятия, надо обеспечить себе прочную позицию. Ее доводы были так убедительны, что она победила. Они вместе ринулись в коммерцию и занялись оптовой торговлей английскими булавками. Сказать по правде, Мартен был далеко не в восторге. Но постепенно ему предстояло войти во вкус такого рода занятий и посвятить им себя с усердием и уменьем.

В настоящее время супруги располагают значительным состоянием. Как и предвидела Жинетта, Мартен потерял всякое желание выпускать «Назад». Он за народ, за простых людей, он революционер, как все. К тому же он помирился с пятью сынками миллиардеров, и они вместе подсмеиваются над судьбой покойного журнала. У него превосходные связи в политических кругах, и недавно он купил американскую машину за четыреста тысяч. И все-таки Мартен — человек ненадежный. Частенько, уходя со званого обеда или с коктейля, устроенного особами высшего общества, он вдруг раздраженно восклицает: «Знали бы они, как я плюю на эту их революцию!» И у него появляется злобная усмешка, а в глазах зажигается ехидный огонек. Я хорошо его знаю, и у меня возникает легкая тревога — а что, если в один прекрасный день он преподнесет обществу такое зрелище, какое даже трудно себе вообразить: архибогач публично признаётся в своих истинных чувствах к народным массам?