Услуги Аппака дорого обходились российской казне. Аппетиты князя постоянно росли. В письме к Василию III Аппак ставил в пример щедрость польского короля к своим «доброхотам»: «А с королем в друзех как не быти? И лете, и зиме казна от него, как река, безпрестани течет, и малому и великому — всем уноровил». В другом письме он жаловался, что «…от короля черленое золото, белое серебро льется — и то что молвить? А он всех тех обычаи тешит, а нам чего сухим языком домазати? И ныне доброго своего боярина пошлешь и добрые поминки с прибавкою пришлешь, и мы которым людем пригоже поминки дати, и мы тем дадим, а им уноровим, ино бы дело твое вперед шло»[305]. При этом Аппак не скрывал, что служит одновременно и литовскому великому князю Сигизмунду. «Двух государей вопчей холоп Аппак», — писал он о себе. Такая практика на Востоке была обычной. Аппак, как и многие другие крымские князья, не видел в этом ничего зазорного. Российская дипломатия была хорошо знакома с нравами восточных политиков. Им не очень доверяли и часто использовали их продажность, чтобы перекупить на свою сторону. Так, в 1521 г. глава «русской партии» Аппак «неожиданно» перешел на сторону Литвы. Зато князь Абды-Рахман, в течение ряда лет возглавлявший «литовскую партию», после смерти хана Мухаммед-Гирея (1523) оказался в числе сторонников Москвы. Практика привлечения на государеву «службу» доброхотов из числа татарских князей и мурз оставалась и впредь одним из характерных приемов московской дипломатии. В 30–50-х гг. XVI в., например, видную роль в «русской партии» в Крыму играли сын Аппака, Тагалды-мурза, и его же племянники — Салимша и Сулеш[306] .
Русская дипломатическая разведка активно работала не только при дворе крымского хана, но и среди чиновников турецкого султана. С 1475 г. Крымское ханство находилось фактически в вассальной зависимости от Османской империи. В крепости Каффа (Феодосия) находился турецкий гарнизон и пребывал правитель области — санджак-бей. Другим форпостом турок в Причерноморье была крепость Азов в устье Дона. С пашами Каффы и Азова и вступила в контакт московская дипломатия. Первые дипломатические контакты с Турцией были установлены во время посольства Михаила Плещеева к турецкому султану в 1496–1497 гг. В наказе послу говорилось, что он должен добиваться признания Турцией титула Ивана III «Государь всея Руси». Кроме того, ему запрещалось на приемах преклонять колени и общаться с пашами, а не с самим султаном. Цель посольства заключалась в том, чтобы узнать обстановку и попытаться наладить торговые отношения[307]. В 1514 г. в Москву приехало турецкое посольство. Эти и другие посольства были скорее знакомством и взаимным выяснением возможностей дипломатических связей и торговли.
Российская дипломатия использовала посольские отношения с турецким султаном также для сбора сведений военно-политического характера. Русские послы собирали и отправляли полученную информацию еще по дороге к турецкой столице, проезжая через города Каффу и Азов. Так, в марте 1515 г. к турецкому султану Селиму I было направлено посольство во главе с Василием Андреевичем Коробовым. В наказе («памяти») послу ставилась задача: «Как ож даст Бог, приедет в Азов… Да пытати Василью в Азове, кого будет пригож, про турецкого салтана, где ныне, и что его дело с Кизыл-башем[308], и досуг ли ему ныне в своей земле или недосуг, и в котором ныне в своем городе. Да и про крымского (хана) и про его дети… И про литовского[309], как ныне литовской с Менли-Гиреем, и как Менли-Гирей с литовским, и где ныне Менли-Гирей и его дети, и что их ныне дело… Да и о нагаях ему пытати, на сей ли стороне Волги; и будут на сей стороне, и они в котором месте, и что их ныне дело, и бережет ли ся их Менли-Гирей или не бережет. Да каковы вести в Азове будут, и Василью о том о всем написати грамота к великому князю, да с тою грамотою послати ему из Азова казака резанского, кого будет пригож»[310]. Вскоре из Азова и Каффы от Василия Коробова пришло подробное донесение о передвижении татарских отрядов в донских степях, о войне турецкого султана с персидским шахом и т. д.
Свои услуги Москве через русских послов предлагали и высокопоставленные турецкие чиновники. От азовского начальника («диздеря») Бургана-аги к Василию III пришла грамота, которая заканчивалась словами: «рад есми тебе, своему государю, служити…, а слово бы от нас чисто, как золото, да и правда б промеж нас была. А яз тобе, своему государю, низко челом бью». Другое свое послание Бурган-ага подписал так: «Убогий холоп Бурган, азовской диздерь»[311]. В Москве к желанию Бургуна служить «государю» отнеслись благосклонно. В ответной грамоте Василий III писал: «Ино то делаешь гораздо, что нам служишь да и вперед нам хочешь служити; и ты бы нам ныне да и вперед служил, а мы тебя ныне жалуем, да и вперед к тебе жалованье свое хотим держати»[312]. Таким образом, отношения с Бурганом были сразу поставлены российской дипломатией на материальную основу. Бурган-ага стал исправно доносить в Москву о текущих политических событиях: прибытии русского посла Б. Голохвастова к султану, походе крымцев против Литвы, войне астраханского хана с ногайскими мурзами и т. п.
Важные сведения были получены от Бургана в мае 1521 г., где он предупреждает Василия III о приготовлениях крымского хана к набегу на Русь: «Наяснейшему и навышшему великому государю Московскому и всеа Руси Бурган ага, дездярь азовской, холоп твой, челом бьет… И которые вести похочешь ведати, спроси Мануила[313] и товарища его, обои ведают. А вспросишь, ино великий государь [314] в Ядрине граде со всеми своими ратми… А ныне пришли в Крым два гонца, а приказал с ними великий государь ко царю Магмед-Гирею: „слышали есмя, что хочешь пойти на Московского землю, и ты ся береги на свой живот и не ходи на Московского, занже (потому что) ми есть друг велик, а пойдешь на Московского, и яз пойду на твою землю“. И царь[315] осердился, а рать его собрана, а злобен добре, и государьствие бы твое берёг, свою землю…» Заканчивалась же грамота обычной просьбой: «Молю, государствие твое, о единой шубе черных лисиц на поминок, а мы государства ради твоего хотим и наипаче тружатися… токмо да многолетствует благоденствие твое»[316].
Кроме Бургана, активно сотрудничал с Москвой азовский судья Юсуф. В грамоте, отправленной в октябре 1519 г. Василию III, он обещал, что «как, государь, холоп есми своему государю (т. е. султану), так холоп есми к тебе, государю своему, правдою служить рад; какова ли, государь, весть перепадет от нашего государя или от иных земель, и яз тобя, государя своего, без вести не иму держати». Среди информаторов великого князя Московского был и наместник султана, каффинский санджак-бей Мухаммед-паша. Всех своих осведомителей Василий III в ответных грамотах благодарил за «службу» и просил регулярно сообщать обо всех тамошних вестях, обещая и впредь им свое жалование[317].
Усилий российской дипломатии оказалось все же недостаточно, чтобы склонить крымского хана к союзу с Москвой. Мухаммед-Гирей пошел на заключение союзного договора с литовским великим князем Сигизмундом, одним из пунктов которого была совместная деятельность против московского великого князя. В 1521 г. обстановка на юго-восточной границе еще больше накалилась. Казанские мурзы во главе с огланом (командующим) Сиди договорились с Мухаммед-Гиреем посадить на казанский трон сына Менгли- Гирея Сагиб-Гирея. С этой целью весной 1521 г. в Казань был направлен отряд гвардии Сагиб-Гирея, который вошел в Казань и учинил погром среди русских и касимовских войск и подданных. Погибло 5000 гвардейцев Шаха-Али и 1000 рурских солдат. Шах-Али с остатками личной охраны в 300 Человек бежал в Москву[318]. Василий III принял шаха «яко сына своего и друга и похвали вельми верность его, хотя же и сам итти на Казань, но не можаше войны ради литовския»[319]. Воцарение представителя крымской династии на Казанском троне означало смену политического курса Казанского ханства. От союза с Москвой Казань переориентировалась на союз с Крымом и Турцией. Для России это было начало новой войны.
Весной 1521 г. союзные татарские войска вторглись в Россию с двух сторон. Казанское войско наступало с востока на Нижний Новгород, а крымское войско «прииде без вести» к реке Оке. О подготовке похода на Русь в правительстве Василия III было известно от «дизеря» Бургуна-аги и от других осведомленных лиц. Тем не менее, для русских он оказался неожиданностью. Никаких дополнительных оборонительных мер на южных и восточных рубежах принято не было, а сведения от разведки о
