который испытывал неизвестный нам Яшкин. И удивительное дело, теперь, после того как мы узнали кое- что о сверхзвуковом перехватчике, нам уже не казался таким трудным тот серийный фронтовой истребитель, ради которого мы приехали сюда. Этот седовласый полковник, видимо, нарочно завел речь об экспериментальной машине.
— Да, вам повезло, — сказал он, медленно прохаживаясь по классу. — Буквально за несколько месяцев переучитесь с поршневых на реактивные. И будете летать как боги, если захотите. К вашим услугам специально созданный при авиационном заводе центр переучивания с прекрасными классами, аэродромом, оборудованным по последнему слову техники, квалифицированные инструкторы.
А ведь как мы после войны переходили на реактивную технику? Привезли в поле два разобранных истребителя МиГ-9, и мы своим умом до всего доходили.
Полковник увлекся и проговорил до конца урока. Он даже позволил себе вспомнить курьезный случай о том, как один из летчиков, взлетев, не знал, как сесть, и только чудом спасся от смерти.
Уходя, полковник сказал:
— После перерыва вы встретитесь с нашим главным инженером. А вечером зайдите в техническую библиотеку, и каждый получите такую инструкцию по эксплуатации и технике пилотирования самолета, — он поднял кверху голубую книжку. — Отныне она должна стать вашей настольной книгой.
Лобанов восхищенно зашептал:
— А этот наш Дед Талаш, видно, прошел огонь и воду и медные трубы.
БОЙЦЫ ВСПОМИНАЮТ МИНУВШИЕ ДНИ…
Встреча со штурманом полка Кобадзе, командиром эскадрильи Истоминым и другими произошла вечером после разбора полетов, на котором нам разрешили присутствовать.
— Ну, как, купцы-молодцы, нравится товар? — спросил капитан Кобадзе своим звонким голосом, по очереди протягивая нам смуглую жилистую руку. — Берите, пока дают. Чудесная вещица.
Он ничуть не изменился, этот наш общий любимец, высокий и веселый капитан, с длинным орлиным носом и подбритыми усиками. Его черные глаза с остро блестящими зрачками по-прежнему, как два буравчика, сверлили нас до самых печенок. От них невозможно было спрятаться, они все видели, все понимали.
— Обязательно возьмем, мой капитан, — сказал Лобанов. Это французское «мой» вместо «товарищ» он иногда позволял себе говорить командирам в минуты дружеской беседы. — Для того и приехали. Только что же чудесного в этой штуке? — Вопрос был явно провокационный, рассчитанный на то, чтобы Кобадзе поделился впечатлениями, рассказал то, чего мы еще не знаем.
Кобадзе достал знакомую всем трубку с головой Мефистофеля и взял в рот, не набивая табаком. Он частенько сосал ее и в полете.
— Наш старый добрый «ил» называли на фронте воздушным пехотинцем, — сказал он. — А этот зовут «Самолет-солдат» — за силу и выносливость, за необыкновенную простоту, за легкость и подвижность. У него замечательный двигатель и мощное вооружение.
— Значит, вы и в зону летали?!
— Приходилось, — лицо у Кобадзе неожиданно помрачнело, черные с изломом брови сомкнулись у горбатого переносья, — во второй кабине.
— Только-то?..
— Что поделаешь! Воину, всю жизнь таскавшему тяжелые стальные доспехи, после трудно без них. Чувство такое, будто тебя голым выпустили на улицу. Вам будет легче, ведь вы еще по-настоящему не привыкли к «илам».
Только такой сильный человек, как Кобадзе, мог откровенно признаться, что ему трудно, и, может, даже труднее, чем будет многим из нас.
Капитан сказал, что не все приезжавшие сюда с тяжелых штурмовиков стали впоследствии хорошими истребителями. А кое-кому и вообще пришлось оставить летное дело.
Я не сразу понял, зачем нужно было капитану пугать нас, он всегда подбадривал молодых летчиков.
— Так что теперь вы, купцы-молодцы, не имеете права летать хуже, чем мы, старые пилотяги, — продолжал Кобадзе. — Теперь преимущество на вашей стороне.
Ах вот оно что! Капитан не хотел, чтобы мы при неудачах говорили, что у нас нет опыта, что старикам легче.
— И все-таки я вызываю вас на соревнование. Знаю, мне будет труднее, но я штурман полка и должен, как говорится, по штату летать только хорошо. Ну как, принимаете вызов? — он выжидательно поднял бровь, прищурился.
— Принимаем, — Лобанов посмотрел на нас. — Верно, ребята?
Летчики согласно закивали.
В тот вечер все вместе поужинали в столовой. За столами много шумели. Кто-то все-таки не удержался и рассказал капитану о случае, который здесь произошел утром.
— Что говорить, машина та блестящая, — живо согласился Кобадзе, — и будет такой грозой для воздушных лазутчиков, какая даже и присниться никому не может. Определенно. Когда я прохожу на аэродроме мимо этого самолета, меня оторопь берет. К нему невозможно привыкнуть, как мы привыкаем к любой другой вещи. Вы это сразу почувствуете, как только увидите машину. И с Яшкиным я знаком. Толковый парень. Орденов у него не найдете, к концу войны он только училище окончил, а вот академических значков целых два. Он и летчик, он и инженер. Впрочем, к такому самолету без образования подходить нельзя. С ним можно только на «Вы».
— Вы нас познакомите с ним?
— Сами познакомитесь. Классный летчик. Большой непоседа. Его здесь зовут Летучим Голландцем.
Когда мы вылезли из-за стола, капитан отозвал меня в сторонку.
— А для тебя, свет Алеша, у меня особый разговор, — его черные глаза хитровато блестели.
— Что такое?
Сердце вдруг забилось чаше.
— Нет, не отгадаешь, лучше и не пытайся. Иди отнеси конспект и пойдем.
— Куда?
— Увидишь.
Мы шли молча. Я дважды пытался заговаривать с Кобадзе, но он вел себя словно глухонемой. Он любил удивить человека, ошарашить. И тут уж ничего не поделаешь… Такой у него был характер.
Миновали один дом, второй, третий, завернули за угол и прошли еще два квартала. Остановились у подъезда невысокого особнячка. Кобадзе нажал на кнопку звонка. Послышались тяжелые, увалистые шаги.
— Иду, иду, дорогой мой, — голос этот мне незнаком, хотя в говоре было что-то родное, ярославское.
Я посмотрел на капитана. Он подмигнул и улыбнулся, готовый насладиться впечатлением от предстоящей встречи.
Дверь открылась, и я увидел в полумраке невысокую, крепкую, полногрудую женщину, подстриженную под мальчика.
— Ах, это вы, капитан! И вместе с ним? А нуте-ка тащите его на свет божий! Сейчас буду с ним расправляться.
Кобадзе взял меня за локоть.
— Пойдем, пойдем! Не упирайся, как бычок, и, пожалуйста, не бодайся.
Я ничего не понимал и считал, что это очередная шутка капитана, но на этот раз не очень-то удачная и уж совсем неуместная.
В комнате я остановился. Женщина повернулась ко мне, и я узнал ее.
