— Нам сейчас надо подумать о тех, кто получил на прошлых полетах плохие отметки.
Вот тут, мне кажется, и была основная ошибка Истомина. Он любил повторять: «Учиться надо на чужих ошибках, а не на своих» — и все наше внимание нацеливал на эти ошибки, хотя мы давно уже их не делали.
На другой день мы все-таки нашли время и, выкатив самолеты, потренировались в глазомере. Об этом, конечно, узнал и командир эскадрильи.
— А вы упрямый, — сказал он мне во время предварительной подготовки к очередным полетам для отработки воздушного боя. — Конфликтовать с командирами не советую.
— Завтра мы будем драться в стратосфере, где техника ведения боя усложнена, — сказал я, стараясь выдержать грозный взгляд комэска, — и у нас не будет времени на гадание, соответствуют ли заданным интервал и дистанция, мы должны знать об этом точно.
— Что ж, посмотрим, — больше капитан ничего не сказал.
— Ну, ребята, надо доказать командиру, что не зря старались, — сказал я ведомым в день полетов, чувствуя, что Истомин склонен был согласиться со мной. Может быть, он понял, что нельзя подменять командиру звеньевых и ведомых. Ведь он не семижильный, мог и заболеть — и тогда мы все могли бы очутиться без руля и без ветрил.
Маневрировать самолетом на большой высоте было трудно. А такие фигуры, как петля Нестерова, полупетля — петля в наклонной плоскости, — вообще невозможно было сделать. На простой разворот у нас уходило в три раза больше времени, потому что радиус его приходилось увеличивать.
Малейшая ошибка в пилотировании вела к потере высоты, которую приходилось с таким трудом набирать. Но ребята мои действовали правильно, хотя каждому из нас пришлось попотеть, прежде чем удалось сделать прицельную атаку. Наши фотопленки вызвали у командира полка удивление.
— Отлично сработано, — сказал он Истомину на полковом разборе полетов. И, подумав, добавил: — Включите ведущего в график дежурных по готовности в простых условиях.
Я не верил своим ушам. Меня в график дежурных? Об этом можно было только мечтать.
Проходя мимо дежурного домика, около которого всегда стояла пара расчехленных истребителей, я завидовал летчикам, которым было поручено нести боевое дежурство.
Они мирно сидели на увитой плющом террасе и стучали костяшками домино по столу или читали книги, а когда подходило время обеда или ужина, им прямо туда привозили еду, но я знал, почему они не снимали с себя летного снаряжения и, балагуря между собой, держали ухо востро.
Стоило бы только передать перехватчикам с КП готовность № 1, как они сорвались бы со своих мест и помчались к стоявшим на старте самолетам.
И горе было бы тому вражескому самолету, который осмелился перелететь государственную границу. Они преследовали бы его до полного уничтожения. Даже если бы у перехватчиков вышли боеприпасы, они не прекратили бы погони. Пошли бы на таран, как в войну шли на него их друзья по оружию.
И вот теперь меня включали в семью летчиков, которым доверили охрану государственной границы с воздуха.
Я ликовал, мне хотелось вскочить на стол и сделать стойку на руках, но нужно было, под стать моменту, хмурить брови и сжимать челюсти. Ведь теперь я стал на голову выше некоторых своих товарищей, и мне «по штату» полагалось быть серьезным.
ТРАГЕДИЯ МАЙОРА СЛИВКО
— Вы домой, лейтенант? — комэск оторвал взгляд от летных книжек, которые просматривал.
Я взглянул на часы.
— Сначала зайду поужинать.
— Вот и чудесно. По пути заскочите к Сливко и попросите прийти в класс. Нужно подготовить к завтрашнему утру график персонального налета по видам подготовки. Писарь знает. Он поужинает и тоже придет.
— Разве у нас завтра подведение итогов за месяц? Кажется, намечалось в понедельник?
— Пришлось перенести. На подведение хочет приехать командир дивизии.
— Хорошо, я передам майору.
— Пусть поторопится, — крикнул вдогонку Истомин.
Вот уж тут нельзя было не согласиться с Лобановым, который любил говорить, что «кривая вокруг начальства короче прямой». И зачем я заглянул в класс? Мне не хотелось идти к майору, потому что меня ждала Люся. Мы условились вместе с Кобадзе и Шатуновым отправиться в лес, полюбоваться на золотую осень. Кобадзе хотел проверить поставленные на той неделе капканы на рысь.
Мне открыла дряхлая старушенция, закутанная в черную шаль.
— Майор Сливко дома?
Она пожевала губами и, ничего не сказав, удалилась за полог, развешанный в сенях, будто растаяла.
Сливко спал, распластавшись на диване. Свешенная на пол рука затекла и посинела. Стянутая галстуком шея набухла. В полуоткрытом рту бурлило и клокотало, как в кратере вулкана перед извержением.
Я впервые был у Сливко и невольно поразился странному убранству комнаты. Она напоминала наполовину расторгованную аукционную камеру. Вещи были расставлены без всякой системы, словно на время. На столе и шкафу возвышались запыленные вазы и статуэтки голых женщин из мрамора и бронзы. На окне среди пачек с сахаром стояла знакомая мне лампа с широким абажуром из жести. Эту лампу я видел у него в палатке во время летно-тактических учений. Невольно вспомнилось, как Сливко уверенно расхаживал по палатке, расставив толстые волосатые руки, и говорил, что мне делать во время разведки. Кто мог тогда подумать, что то туманное утро окажется для него роковым.
Я тронул майора за плечо, и храп прекратился, точно в горле поставили заслонку, но майор не проснулся. И не так-то просто оказалось разбудить его. Он все мычал, отмахивался от меня, как от мухи, но глаза не открывал. Тогда я и понял, что он изрядно хлебнул.
«Как же он будет заполнять график? Там надо считать на счетах. Он, пожалуй, насчитает такое, что потом только держись».
Сливко проснулся неожиданно и сразу вскочил с дивана.
— А, это ты! — слегка покачиваясь, он подошел к графину и стал пить прямо из горлышка. Вода текла по тупому, массивному, небрежно выбритому подбородку и каплями падала на тужурку и рубашку. Выпив всю воду, он поставил графин на место и вытер ладонью запекшиеся потрескавшиеся губы. — Присаживайся, свет Алеша. Гостем будешь.
Я присел на стул, не зная, как поступить дальше. Что-то подсказывало мне, что говорить о приказании Истомина не следовало. Ведь он мог пойти, и тогда, конечно, ему бы несдобровать.
— Шел мимо и заглянул, — сказал я первое, что пришло в голову. При этом я старался казаться беспечнее.
— И правильно сделал. — Он наклонился и достал из-под дивана бутылку с водкой.
— Нет, нет, пить я не буду.
— Брось. Рабочий день кончился, и тебе теперь сам черт не брат.
— Не могу. Мне вечером к командиру.
— Ну как знаешь. — Майор налил себе полстакана и выпил, крякнув при этом так, что задрожали стеклянные висюльки на люстре.
— У вас что сегодня за праздник? — спросил я.
— Почему праздник? А-а, ты насчет этого, — он щелкнул по бутылке. Толстое помятое лицо его помрачнело, а глаза навыкате сделались усталыми и грустными. — Жизнь, брат, дрянная стала.
— Я этого не нахожу.
— И не найдешь, потому что ты пока еще летчик.
