прочитал я не очень-то уместные стихи. — Кто эта незнакомка?
Михаил не ответил, только мрачно посмотрел на меня и полез за папиросами.
— Ты слышишь?
— Слышу.
— Тогда отвечай. Где с ней встретился? Лобанов познакомил? В том же злачном местечке?
— Нечего мне отвечать, — он тяжело поднялся, надел фуражку и пошел на улицу.
Я не стал останавливать его, потому что понял: ничего не добьюсь. Вернулся в свою комнату. По радио все еще говорил о своем подвиге Лобанов.
Не знаю, почему мне вдруг пришло в голову разоблачить его. Может быть, это еще нельзя было назвать решением, я мог и передумать, но после встречи с девушкой в серебристом платье мне хотелось вывести Лобанова на чистую воду.
Припомнился давнишний разговор с Истоминым, когда я заменил Сливко во время работы над графиком боевой подготовки.
«Покрывая Сливко, вы толкаете его в пропасть».
Тогда я дал капитану слово говорить и делать только правду.
— Да! Правду надо делать, — ответил он мне. Люся укачивала дочку:
Я вспомнил, что эту песню пел майор Сливко перед своим последним вылетом на штурмовике. Как странно, что я вспомнил сейчас именно это.
Потом Люся положила Иринку в кровать и оделась:
— Ты посмотри за ней. Бутылочка со сладкой водой на батарее.
— Хорошо.
— Я ухожу.
— Иди.
— И даже не спросишь куда?
Она села возле и запустила пальцы в мои волосы.
— Какие-нибудь неприятности на работе?
— Да нет, все в порядке.
— Тогда почему ты такой?
— Скажи, Люся, — я взял ее за руки, так мы всегда разговаривали о серьезных вещах, — как бы ты поступила, увидев, что твоего хорошего товарища принимают не за того, кто он есть. Он ловко вышел из трудного и опасного положения, и никто не заметил, что в это положение он попал по своей вине, в результате непродуманных действий.
— Как бы я поступила по отношению к кому? К моему хорошему товарищу, который совершил ошибку, или ко всем, кто не увидел обратной стороны медали?
— И к нему и к его друзьям. Люся задумалась:
— Это, наверно, зависело бы от поведения его и их.
— Допустим, он ведет себя героем. Но виноваты в этом и они, сделав из него кумира.
— Тогда я постаралась бы открыть всем глаза. Разоблачила бы его.
— Но он же твой хороший товарищ. Это было бы не по-дружески с твоей стороны.
— А обманывать меня и других моих товарищей — это по-дружески?
— От этого обмана никто не пострадал.
— Подожди, подожди. Ты сказал, что виноваты и они, сделав из него кумира. Однако они были бы менее виноваты, чем я. Они не заметили, что в трудное положение он попал по своей вине. А я заметила, но никому не сказала. Таким образом я встала на сторону обманщика. Сегодня мы обманули в малом, и от этого никто не пострадал, а завтра обманем в большом.
Я могла бы тебе привести пример из жизни медиков. Ложь одного врача привела к смерти больного. Вот почему я разоблачила тогда Сливко с его зрением.
Нет, я бы ни за что не стала потакать обманщику, подстрекать его на дальнейшие нарушения.
— Не стала бы толкать его по скользкой дорожке, в яму, — сказал я.
— Вот именно. А в чем дело-то? Кто этот твой хороший товарищ?
Мне не хотелось, чтобы Люся знала, что речь идет о соседе по квартире.
— Это досужий разговор. Куда ты собралась? Люся погрозила пальцем.
— Зубы заговариваешь. Ну, ну. Мне не привыкать. Только я обо всем догадалась, — она кивнула на радио, — его имеешь в виду.
— Ты у меня ясновидящая.
Люся усмехнулась:
— Не очень-то хочется портить отношения с соседями. Но что поделаешь!
Я посмотрел на нее, и мы засмеялись, подумав в эту минуту об одном и том же: легко быть добродетельным по отношению к другим, но не к себе.
— Куда ты собралась? — повторил я вопрос.
— К Истоминым. Там сегодня совет.
Членом женского совета Люся стала с осени минувшего года, и теперь мне частенько по вечерам приходилось домовничать с дочкой, а она заседала с другими женами, решала какие-то вопросы и была довольна, что находит применение своим силам.
Оставшись один, я снова стал думать о Лобанове, о том, как он вышел сухим из воды. Но сумеет ли он и в другой раз так сделать — это еще вопрос.
Я все больше убеждался, что оставлять без внимания его поступок не годится. О нем в полку должны знать.
Люся вернулась через час — разгоряченная, запыхавшаяся.
— Не просыпалась еще? — она на ходу сбросила пальто и склонилась над кроваткой. — Спит.
— Ну о чем нынче говорили, что решили? — Я знал, что Люсе будет приятно рассказать о своих делах.
— Говорили о строительстве в гарнизоне клуба.
Она присела на стул и стала подробно рассказывать, как прошел совет, кто что говорил.
— Надоело воевать с заведующим столовой. Сколько раз по его вине срывались репетиции! Мы решили: построим клуб и не пустим его, — она засмеялась. — Вот и будет знать, как душить Народные таланты.
Помолчав немного, Люся сказала:
— Университет культуры при клубе откроем. С самыми различными факультетами. Хочешь — иди в литературный, хочешь — в музыкальный, а то и по домоводству. Правда, здорово? Может, удастся и медицинский факультет организовать. Вот тогда бы я нашла дело.
— Конечно, организуете. Всё в ваших руках.
— И Семенихин так сказал. По его мнению, гарнизон должен стать своеобразным культурным центром района. Ведь у нас какие силы есть! Если все их привести в действие и направить в одно русло, то можно культурную революцию совершить.
Глядя на Люсю, я думал о том, что ей нельзя перенапрягаться, потому что все это может надломить ее ослабленные силы и обязательно скажется на ребенке.
— Что же там будут делать женщины? Среди вас, кажется, немногие имеют строительные
