распространяется с востока на запад, по не утихает и в обратном направлении - запад - восток. Более того, внутренним оком я вижу дальнейшее ее распространение и расцвет орденской флоры двадцати четырех классов, под стать классификации Линнея.
Присутствующие единодушно поддержали Зандера, и решительнее всех принц. В человеческой натуре, видно, заложена какая-то тяга к нарядам и украшениям, а посему и к побрякушкам такого рода.
- Да,- продолжал он,- и вряд ли существует степень ума, предохраняющая от этой слабости. Думаю, что все здесь считают графа Калькрейта умным человеком, к тому же более других презирающим «суету сует» наших дел и мыслей. И все же, когда граф, надеясь на Черного орла, получил Красного, он швырнул его в ящик стола, крикнув: «Лежи, покуда не почернеешь». Такое изменение цвета и произошло со временем.
- Странная эта история с Калькрейтом,- сказал Бюлов,- откровенно говоря, мне больше по душе другой наш генерал, сказавший: «Я готов отдать Черного, чтобы освободиться от Красного». Впрочем, я менее строг, чем это может показаться. Существуют награды, каковые не считать за награду было бы признаком глупости или низкой души. Адмирал Сидней Смит, прославленный защитник Сен-Жан-д'Акр и ненавистник орденов, тем не менее очень ценил безделку, которую епископ акрский вручил ему со словами: «Мы получили эту вещь из рук Ричарда Львиное Сердце и через шестьсот лет возвращаем драгоценную реликвию тому из его соплеменников, кто бесстрашно, как он, защищал наш город». Повторяю, только убогий или дурак мог бы не порадоваться такой награде.
- Как я рад слышать эти слова из ваших уст,- проговорил принц.- Они укрепляют мое чувство к вам, милый Бюлов, и лишний раз доказывают, прошу прощения, что черт не так страшен, как его малюют.
Принц еще не кончил говорить, когда к нему подошел слуга и шепотом доложил, что курительный столик приготовлен и кофе подан. Хозяин тотчас же поднялся и повел своих гостей - Бюлова он даже взял под руку - на балкон, куда вела дверь из столовой. Большая, белая в голубую полосу маркиза, с кольцами, весело дребезжавшими на ветру, была уже опущена, и сквозь ее свисавшие фестоны, вниз по течению реки, виднелись окутанные туманом башни столицы, а вверх - едва-едва одевшиеся листвой деревья Шарлоттенбургского парка, за которыми садилось солнце. Все молча любовались прелестным ландшафтом, а когда спустились сумерки и слуга внес лампу с абажуром, почти не отбрасывающим тени, гости расселись по местам и закурили голландские трубки, причем каждый выбрал ту, которая ему больше нравилась. Лишь Дуссек, знавший, как принц любит музыку, в одиночестве импровизировал что-то за роялем, стоявшим в столовой, и, слегка повернув голову, видел своих вновь оживленно беседовавших сотрапезников да искорки, время от времени вылетавшие из глиняных трубок.
В разговоре орденская тема больше не возникала, затронут был разве что повод к ее возникновению, то есть Иффланд и предстоящий спектакль. Альвенслебен при сем заметил, что недавно слышал несколько песен, вставленных в текст. Кстати, и Шах тоже. Было это в салоне очаровательной госпожи фон Карайон, ее дочь Виктуар пела их, а Шах ей аккомпанировал.
- Мать и дочь Карайон,- проговорил принц.- Ни одно имя я теперь не слышу чаще, чем их имя. Моя милая подруга Паулина мне уже раньше рассказывала об этих дамах, а недавно о них говорила Рахель. Все объединяется, чтобы возбудить мое любопытство и заставить меня искать каких-нибудь связей для знакомства с ними,- впрочем, таковые, думается мне, все же найдутся. Я отлично помню прелестную барышню Карайон на детском балу у Массова, где, как всегда на детских балах, можно было вдосталь насладиться выставкой взрослых, вполне расцветших красоток. Говоря «расцветших», я, собственно, еще ничего не сказал. Нигде и никогда не приходилось мне видеть больше тридцатилетних красавиц, чем на детских балах. Как будто близость подростков, сознательно или бессознательно помышляющих о ниспровержении, вдвойне, втройне подстегивает тех, что еще царят сегодня, подчеркнуть свой перевес, перевес, коего завтра, возможно, уже не будет. Так или иначе, господа, все мы знаем, что детские балы устраиваются только для взрослых, проследить за первопричинами сего интереснейшего явления - подходящая задача для нашего Генца. Бухгольц, ваш философический друг, любезный Зандер, для такой игры, по-моему, недостаточно грациозен. Впрочем, ни слова порицания, ведь он ваш друг.
- Да, но этого друга я в любую минуту готов принести в жертву вашему высочеству. И полагаю, что в данном случае позволительно будет это добавить не только из соображений чисто личных, но и по причине общего характера. 'Как детские балы, согласно точке зрения и опыта вашего королевского высочества, отлично обходятся без детей, так и дружба спокойно существует без друзей. Суррогаты, пожалуй, самое главное в жизни и, конечно же, наилучший экстракт мудрости.
- У вас, наверно, очень хорошо на душе, милый Зандер, если вы можете публично исповедоваться в столь чудовищных воззрениях,- живо откликнулся принц.- Mais revenons а notre belle[43] Виктуар. Она участвовала в живых картинах, которыми юные девицы открыли праздник, и, если память мне не изменяет, изображала Гебу, протягивающую кубок Зевсу. Да, да, так оно и было, покуда я это говорил, ее образ отчетливо предстал перед моим внутренним взором. Ей было лет пятнадцать, и талия этого создания, казалось, вот-вот переломится. Но такие талии не переламываются. «Comme un ange»[44],- заметил старый граф Неаль; он стоял рядом со мною и докучал мне своими восторгами, потому что они казались мне карикатурой на мои. Я был бы очень рад возобновить знакомство с обеими дамами.
- Ваше королевское высочество не узнали бы Виктуар,- сказал Шах; тон, в котором говорил принц, был ему неприятен.- Вскоре после бала у Массова она заболела оспой и лишь чудом осталась жива; известная прелесть, конечно, сохранилась в ней, но лишь в отдельные мгновения удивительные достоинства ее натуры набрасывают на Виктуар вуаль красоты, воскрешая былое очарование.
- Итак, restitutio in integrum[45],- вставил Зандер.
Раздался всеобщий хохот.
- Если хотите - именно так,- колко ответил Шах, отвесив иронический поклон Зандеру.
Заметив, что тень набежала на лица гостей, принц сказал:
- Ничего вам не поможет, любезный Шах. Вы, видно, хотите меня запугать. Не удастся. Скажите, что, собственно, такое красота? Одно из наиболее смутных понятий. Может быть, я должен напомнить вам о пяти категориях, открытию которых мы в первую очередь обязаны его величеству императору Александру, а во вторую - нашему другу Бюлову. Все прекрасно. И все ничто. Я, например, всегда готов отдать предпочтение beauty du diable, а ведь это тот феномен красоты, который в известной мере соответствует недавно еще прекрасной Виктуар Карайон.
- Ваше короле ское высочество весьма добры,-подхватил Ношаиц,- но мне все же представляется сомнительным, чтобы вашему высочеству удалось обнаружить у Виктуар признаки beauty du diable. У барышни тон шутливо-элегический, что в первую минуту производит странно противоречивое впечатление, но является для нее бесспорно характерным. Вы со мной согласны, Альвенслебен?
Тот утвердительно кивнул.
Между тем принц, до смерти любивший углубляться в разнообразнейшие вопросы, сегодня опять предался своей страсти; все более оживляясь, он продолжал:
- «Элегический», говорите вы, «шутливо-элегический», что же может лучше сочетаться с beauty du diable? Вы, видимо, слишком узко трактуете это понятие, господа. Все, что вам представляется при словах «beauty du diable», не более как разновидность самой будничной формы красоты - beauty coquette: носик чуть более вздернутый, цвет кожи смугловатый, темперамент несколько более живой, манеры более смелые и бесцеремонные. Но подобный образ отнюдь не исчерпывает высшей формы beauty du diable. В ней есть нечто всеобъемлющее, бесконечно возвышающееся над понятиями расы или цвета лица. Тут напрашивается параллель с католической церковью. И та и эта обращены вовнутрь, а внутренние черты, в данном случае решающие, зовутся энергией, огнем, страстью.
Ноштиц и Зандер улыбались и кивали.
- Да, господа, я иду дальше и повторяю: «Что есть красота?» Красота! Можно не только пренебречь обычными ее формами, иной раз их отсутствие является прямым преимуществом. Уверяю вас, любезный Шах, я видел много удивительных поражений и еще более удивительных побед. В любви, как в битвах при Моргартене и Земпахе, прекрасные рыцари терпят поражение, а безобразные мужики торжествуют. Верьте мне, все решает сердце, только сердце. Тот, кто любит, кому дарована сила любви, тот достоин ее, и страшно было бы, будь это не так. Припомните то, что вам самим доводилось видеть. Как часто красавицу жену оттесняет неприглядная возлюбленная! И не в силу речения - toujours perdrix
