У меня же беспокойно сжалось сердце. Амалия была слишком отрыта в общении и могла сказать лишнее. И хотя из нас двоих она была больше осведомлена, да и воспитывать ее должны были соответственно, мне казалось, что в данном случае осторожность не повредит. Но не успела я хоть как-то дать понять девочке, что именно меня волнует, как она, улыбнувшись даймону, ответила. Мне.
— О том, что маму охраняют даймоны, знают все. А секретов я все равно не знаю. Я еще маленькая.
Взгляд Туорана был ошеломленным. И пока я пыталась сообразить, чем именно, он произнес что-то, похоже, на своем языке. И пусть суть сказанного осталась мной не понятой, я не сомневалась, что это было требованием.
Вот только… девочка, соглашаясь, закивала головой.
— Ты ее будешь учить в другом месте? — Настроение Амалии менялось слишком быстро, чтобы за ним можно было уследить. И вот сейчас она нахохлилась и недовольно посмотрела на даймона. Опять поражая меня своим отношением к нему.
— В другом. — Подтвердил он. — А тебя заберет Сэнши, вы пойдете гулять на поверхность.
Вздох Амалии был едва ощутим, но в наступившей тишине показался мне оглушительным. И… беззащитным. Ее плечи опустились, она вся сжалась, становясь той маленькой девочкой, которой, по сути, и была. В одно мгновение теряя те уверенность и бесстрашие, которыми она меня поражала.
Но потрясало не только это. Туоран, нисколько не смущаясь моим присутствием, опустился перед Мали на колени и, взяв ее ладошки в свою, затянутую в черную перчатку, прижал их к своему закрытому тканью лицу и что-то тихо зашептал. На том же самом языке, на котором они уже говорили.
И с каждым произнесенным им словом, ее лицо светлело, а в глазах разгоралось любопытство. Но вместо того, чтобы чувствовать успокоение (я не видела смысла обнадеживать ребенка, чтобы затем причинить ему боль), в моем сердце все сильнее укреплялась тревога. Она была так юна и доверчива, а он….
Воспоминание и увиденное не так давно слились в одну картинку.
Кирилл! Кир…. Я помнила его пустой, ничего не выражающий взгляд, там, на берегу озера. Я успела заметить похожий, бесчувственный, у Туорана, когда он стоял у закрывшейся за его спиной двери и рассказывал мне о моем не очень оптимистичном будущем.
У мамы Амалии телохранителями были даймоны. И если Радмир только казался человеком, то и Кирилл… вполне мог быть таким же, как тот, что сейчас с легким напряжением всматривался в мое лицо.
Кирилл! Это был миг, в котором сплелись горечь случившегося, отчаяние, тоска по тому, что так и не произошло. А еще в нем настойчиво звучал мой рассказ о храме Ханумана. Тот самый, после которого я заметила этот безжизненный взгляд. Тот самый, после которого он заторопился отвести меня к бабушке.
Холод, который до этого заставлял меня лишь кутаться в одеяло, обдал тело леденящей волной, выбивая воздух из легких, и терзая дрожью. Весь мир вдруг сузился до меня одной и желания провалиться в морозное крошево, которое острыми иглами впивалось в мою кожу, принося граничащую с наслаждением боль. И я бы именно так и сделала, уговорив себя, что помочь Амалии я ничем не смогу и будет значительно лучше, и для нее и для меня, если я уйду в эту мерцающую безбрежность, если бы не пощечина даймона. Он бил не щадя, вложив в один единственный удар не силу — сделай он так и моя смерть была бы быстрой, злость, ощутив которую, хотелось больше никогда не испытывать ее на себе.
— Отойди!
Приказ относился к Амалии и сквозь слезы, застлавшие мой взгляд, мне удалось заметить, как отскочила девочка к двери, которая тут же открылась, впуская внутрь названное Сэнши существо.
— Забери ее и заблокируй этот отсек.
Боль метрономом стучала в затылке, которым я ударилась о стену, рот наполнился кровью, разбитая губа саднила, но все это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который я испытала, когда Туоран склонился ко мне.
Я не увидела, когда он скинул плащ, лишь внезапно осознала, как сквозь пелену проступают очертания, словно высеченного из черного мрамора лица, как ближе стали похожие на омут черные зрачки, в которых не было никаких чувств, только я сама, как отражение в зеркале.
Он рывком сдернул меня с лежанки и прижал к холодной стене рядом с ней. Не обращая внимания на то, что всхлипы, которые я даже не пыталась сдерживать, уже превратились в рыдания, прерываемые изредка надсадным кашлем. И, казалось, он совершенно не замечал, как капли моей крови скатываются алыми полосками по белоснежной ткани его костюма.
— Смотри на меня!
Его голос звучал жестко, бескомпромиссно. Ему нельзя было не подчиниться, но когда я начинала провалиться в бездну его глаз, я слышала другой, который ласково шептал: «Малыш, держись», и я находила в себе силы не только отводить взгляд, но и отталкивать от себя ощущение безумия, тянувшее меня к себе.
— Смотри на меня! — В этот раз приказ прозвучал мягче, с прорвавшейся горечью. — Дыши!
Мои ноги не стояли на полу — висели в воздухе, Туоран был значительно выше меня. Но только после его требования я догадалась, что голова кружится не только от удара, но и потому, что от смеси дикого страха и понимания собственного бессилия, я неосознанно сдерживаю дыхание.
— Ты меня несколько разочаровываешь.
Я не видела того, кто произнес эти слова, даймон возвышался надо мной, став единственным, что осталось доступным моему взору. Но эта короткая фраза источала столько язвительности, что терзавший меня ужас отступил, оставив после себя лишь обиду за того, к кому она относилась.
— Уйди, отец. Ты мне мешаешь. — Это был рык изголодавшегося хищника, но он больше не пугал. Он словно выстраивал стену между мной и тем, к кому я уже испытывала ненависть.
— Как скажешь, — холодно бросил тот, стоящий у двери и мы вновь остались одни. По-крайней мере, после того, как дважды прошелестела дверь, ни одного звука оттуда больше не доносилось.
— Алена, доверься мне.
Глаза Туорана неожиданно оказались слишком близко, не лишая воли, а прося исполнить то, что звучало мольбой. Его горячее дыхание щекотало кожу, отгоняя и почти покоривший меня холод и ту боль, что прорывалась сквозь ледяную корку подступившего вплотную безразличия. Но это уже не имело значения, мое сердце, дернувшись в последний раз, замерло, даря сладостный покой.
Но прежде чем я растаяла в нем, в приятном оцепенении наблюдая за тем, как ярко вспыхивает серебряный контур его зрачков, пылающие губы даймона накрыли мой рот, вбивая в меня наполненный его жизнью воздух.
Когда мы добрались до коттеджа, который снял для нас Саркат (компания собралась слишком большая, чтобы использовать мою старую квартиру, да и защитить ее надежно оказалось невозможно) Константин уже чувствовал себя в обществе Сашки и его тера вполне раскованно. Но тут же напрягся, стоило нам войти в довольно приятно обставленную комнату, в которой они сидели. За разговором не обращая внимания на работающий без звука телевизор.
— Привет. — Сын улыбнулся нашему гостю, который поднялся вслед за ним и, демонстрируя ему то, что обычно бывает трудно объяснить словами, слишком быстро для человека, оказался у двери, где стояли мы с Кадинаром. — Я уже начал волноваться.
Он приобнял меня за плечи и коснулся губами щеки. Любящий сын….
Амалия, соскучившись, бросалась на шею и, почти уткнувшись носом в ухо, начинала взахлеб рассказывать все свои новости, умудряясь втиснуть в свое повествование и свои комментарии по поводу строгости ее наставников, и просьбы. Детские, наивные, но… какой же ребенок без желаний, которые должны быть выполнены немедленно, потому что сил ждать их исполнения просто нет.
Амалия…. Сердце сжалось от боли, но мне удалось отбросить все, что не касалось тех вопросов, которые мне требовалось решить. В том числе и ради ее спасения.
Вместо приветствия я на мгновение прижала его к себе и поцеловала в висок. Как в детстве.
— Представь меня.
