прошлой жизни. Уже не раз он ловил себя на том, что обращается к себе как Сергею Арутюняну. Но ведь Сергея же убили, убеждал себя старик, убили те, кого он считал своими друзьями и единомышленниками! И гнал из памяти воспоминание о том, как у него было не меньше минуты, чтобы объяснить убийцам их ошибку, но он не сделал ничего. В результате погиб случайно оказавшийся в Баку его московский знакомый, художник издательства «Наука» Яша Нейман, довольно похожий на Сергея, а избитый Арутюнян, очнувшись на следующий день, узнал, что его жены и сына тоже нет в живых.
Следующие полгода он просто не помнил. Вроде бы кто-то смог доставить его в Москву, причем с Яшиным паспортом, где он долго валялся в больнице. Кажется, после травматологии его хотели перевести в психиатрию, но тут грянул путч, за ним развал Союза, и всем стало не до полупомешанного одинокого инвалида. Может, он так и доживал бы свой никому не нужный век в Яшиной квартире, но на его беду она была хоть и однушкой, но большой, и не в хрущобе где-нибудь на Дмитровском шоссе, а в сталинском доме на Ломоносовском проспекте. Так что одним хоть и не прекрасным, но, к счастью, все же летним вечером к нему явились гости и вежливо попросили расписаться тут, тут и тут, после чего уматывать, и чем дальше от Москвы, тем лучше. Человек, теперь считающий себя Яковом Нейманом, даже немного удивился великодушию своих визитеров, когда ему действительно дали уйти, а не убили прямо в квартире. Впрочем, аналитический ум ученого быстро решил эту нехитрую задачу — ведь тогда пришлось бы возиться с трупом. Кроме того, даже в те лихие времена за убийство можно было при определенном невезении и сесть.
Всю ночь Яков куда-то шел, рассудив, что если всегда идти, не останавливаясь, то в конце концов силы кончатся, он упадет и спокойно умрет. Но почему-то умирать в Москве ему не хотелось. К утру он вышел из города и только порадовался, что вокруг наконец-то не асфальт и бетонные коробки, а хоть и загаженный, но лес, где можно наконец-то упасть, как вдруг услышал какие-то плачущие звуки, а вскоре нашел и их источник — привязанного к дереву и полумертвого от голода котенка. Как радовался Нейман, что он, в последний раз выходя из дома, неизвестно зачем взял с собой пакет с недавно купленными молоком и хлебом!
Вот так и началась их совместная жизнь с кошкой Фирой, продолжавшаяся уже шестнадцатый год.
Но в самом конце июня произошло событие, которое поставило точку на раздвоении личности старика. Он увидел проходящих по коридору дворца троих молодых людей, причем каждый ему кого-то напоминал! Кого именно, про первых двоих он вспомнить так и не смог, но вот третий был вылитым лаборантом Сашей. Нет, помотал головой Сергей Гайкович, этого не может быть. Ему же сейчас должно быть почти пятьдесят, а только что прошедший парень практически такой, каким я его запомнил с конца восьмидесятых. Нет, показалось, это не он.
Но продолжать думать о себе как о Якове Неймане старик больше не мог. Он вернулся в свою комнату, сел на диван и стал ждать Фиру.
Когда кошка вернулась с очередного обхода, она была поражена видом своего друга и хозяина. Ведь вроде все наконец-то стало хорошо, старика никто не заставляет выходить на мороз и сутками напролет разгребать снег, а в столовой просто великолепно кормят. Но почему он выглядит так, будто вернулись те страшные времена? Или он заболел?
— Что мне делать, Фира? — потерянно спросил он свою кошку. — Найденов считает меня Нейманом, но ведь на самом деле я Арутюнян. Или ты думаешь, что он это знает? Да, наверное, ты права. Но ведь всего остального он знать не может! Как быть?
У кошки по этому поводу не было ни малейших сомнений. Раз случилось что-то плохое, надо идти к Хорошему Сильному Человеку. Он помог тогда, когда ни у нее, ни у старика не было никакой надежды, поможет и сейчас. Тем более что Фира уже знала, где его искать в этом огромном доме.
— Наверное, Фира, ты права, — вздохнул старик и подошел к телефону, которым он еще ни разу не пользовался. Некоторое время с сомнением смотрел на аппарат, ища наборный диск, и, не найдя, снял трубку.
— Коммутатор, — услышал он женский голос.
— Девушка, не подскажете, как можно позвонить господину канцлеру? — неуверенно спросил Арутюнян.
— Ждите, соединяю.
После чего в трубке что-то щелкнуло, потом прошли два длинных гудка, и раздался голос Найденова:
— Добрый день, Яков Рудольфович, рад вас слышать. Или у вас что-то случилось?
— Да… то есть нет… то есть все-таки да… могу ли я с вами поговорить не по телефону?
— Разумеется, — тут же ответил канцлер, — я как раз собирался сходить пообедать, а зайти к вам по пути в столовую мне нетрудно. Ждите, буду минут через пять.
Этих пяти минут старику хватило только на то, чтобы придумать первую фразу, которой он и встретил канцлера.
— Господин Найденов, я не Нейман.
— Знаю, — кивнул канцлер, и, сев на диван, начал гладить запрыгнувшую ему на колени Фиру. — Вы Сергей Гайкович Арутюнян.
— Но вы не знаете, что я трус и преступник! — почти выкрикнул старик.
— Нет, Сергей Гайкович, — возразил Найденов, — вы и ни то, ни другое. Вы просто жертва. Двойная — своей наивности и людской подлости. И если со второй справиться довольно просто, то с наивностью — увы. Даже у меня иногда что-то такое проскальзывает, это я вам говорю по секрету.
— Вы считаете, с подлостью бороться легко?
— Ну, «легко» и «просто» — это все-таки несколько разные понятия. А в общем-то да — чего же такого особо сложного в эвтаназии? Прекрасно помогает, между прочим, лично я не слышал ни об одном рецидиве. Хотя, конечно, есть и несколько менее гуманные методы.
— Как… — начал было Арутюнян, но осекся. Ведь он хотел сказать «как же вам легко живется с подобными убеждениями!», но посмотрел на своего собеседника и понял, что говорить такое было бы глупо и несправедливо. Так что старик помолчал и закончил совсем не так, как собирался:
— Как же вам, наверное, тяжело жить!
— А жить вообще тяжело и очень вредно для здоровья, — усмехнулся канцлер, — так что давайте лучше вернемся к вашим проблемам.
— Наверное, вы вышли на нас с Фирой не случайно, — помолчав, начал Сергей Гайкович. — Вы искали в том мире физиков? Если да, то в моем случае вы ошиблись. Я бывший физик. Настолько бывший, что мне уже просто не успеть снова стать настоящим.
— Знаете, я тут как-то незаметно сделал несколько дел, в начале которых был твердо уверен, что завершить их не успею. Теперь начал новые, про которые думаю то же самое. Но сейчас, правда, допускаю, что могу и успеть, ибо в мире иногда случаются поистине удивительные вещи. Не хотите ли, кстати, послушать рассказ об одной из них?
Старик слушал Найденова и с удивлением чувствовал, что он, оказывается, ничего не забыл. В голове сразу возникло уравнение Шредингера для поведения частицы в установке нетрадиционного туннелирования, потом различные варианты его решения…
С некоторым трудом Арутюнян заставил себя продолжать слушать канцлера. Так что, получается, он не ошибся и встреченный в коридоре молодой человек действительно был его бывшим лаборантом Сашей? Интересно, а кто тогда остальные два, их ведь тоже явно приходилось когда-то видеть.
— Капица и Френкель, — пояснил Найденов, — просто очень молодые, вы их такими не видели даже на фотографиях. Сейчас они как раз и занимаются эффектом Арутюняна.
— Он что, так уже официально называется?
— Разумеется, а как его еще было назвать — ну не эффектом же Кисина, в самом деле!
Сергей Гайкович засмеялся.
— Да уж, это надо же такому случиться — из партбюро и сразу к вам! Кстати, можно обратиться с просьбой, если еще не поздно? Насколько это допустимо, обойдитесь с ним помягче. Он личность хоть и достаточно неприятная, но все-таки сравнительно безвредная.
— А никто его и не репрессировал. Служит помаленьку и даже, кажется, счастлив, в меру своих
