работавшему в астрономической обсерватории. Так он хотел вновь обрести покой и уверенность.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Страница сорок четвертая
Когда-то, еще в начале нашей службы, старшина Тузов сказал: — Это начинать службу тяжко, и каждый день кажется с год, а потом, когда привыкнешь, дни летят со скоростью космических ракет, не успеваешь отсчитывать недели и месяцы.
Тогда я не поверил ему, думал, успокаивает, а потом убедился, что это так. Может, еще и потому незаметно бежит время, что в жизни нашей все строго регламентировано, всё расписано «от» и «до», подчинено точно установленному порядку.
Больше и больше крестиков появляется в карманных календариках, которые имеются чуть ли не у каждого, кто заканчивает срочную службу. Кажется, давно ли мы отмечали годовщину Советской Армии, и вот уже на носу годовщина нашего полка, который был создан в первые месяцы Отечественной войны.
Во всех эскадрильях стоит предпраздничная суматоха. Солдаты под присмотром старшины наводят образцовый порядок, скребут, чистят, моют, а если есть краска (неважно какого цвета), то и красят. Между прочим, я давно уже подметил страсть Тузова красить и перекрашивать все, к чему пристает краска.
Скороходу приходит идея нарисовать на каменной лестнице, ведущей на второй этаж, ковровую дорожку. Тузов горячо одобряет эту идею. И теперь наш художник Мотыль, засучив рукава, красит середину ступеней в вишневый цвет, а края обрамляет разноцветным узором. К вечеру ковровая дорожка готова. Чтобы не затоптать ее, ходим по настланным доскам.
Страсть к окрашиванию приобретает всеобъемлющий размах. Красятся шкафы с личным оружием солдат и сержантов, двери, прикроватные тумбочки, питьевые бачки, перила лестницы, рамы, замки, красятся в самые неожиданные цвета.
И вот наступает праздник. После доклада майора Жеребова рабочие и работницы фабрики, которая над нами шефствует, вручают лучшей эскадрилье переходящее Красное знамя. Потом нас приветствуют пионеры местной школы.
Кажется, давно ли я вот так же на сцене стоял в коротких вельветовых штанишках и башмаках со сбитыми носами, с красным галстуком на груди и декламировал стихи, посвященные солдатам и офицерам артиллерийского училища, которое находилось недалеко от нашей школы.
Начальник штаба зачитывает поздравительные телеграммы вышестоящего командования, приказы о награждении за безупречную службу в армии медалями, нагрудными знаками, фотоснимками, сделанными у развернутого Знамени полка, ценными подарками.
И вдруг он называет мою фамилию. Я так теряюсь от неожиданности, что не сразу выхожу на сцену. Он еще раз выкликает меня. Начинаю выбираться из рядов. Выбираюсь мучительно долго, чувствуя на себе сотни взглядов сослуживцев. Сердце приятно ноет, ведь в эту минуту на меня смотрит и Лера. Как бы я хотел увидеть ее глаза. Поговорить с ней по душам.
Мы, в общем-то, давно помирились с ней, разговариваем при встрече. Но это случается редко, потому что Лера живет в нескольких километрах от аэродрома, в Белогорской крепости. Так я называю военный поселок при КП. Но отношения у меня с ней стали, можно сказать, прохладными. Если не кошка, то котенок-то уж явно пробежал между нами. Я стараюсь не думать об этом. Грустно, об этом думать, да и смысла нет. Только себя травить. Однако втайне надеюсь, что все образуется. Так обычно у нас в доме говорила тетя Нюша, когда хотела кого-то подбодрить.
— Служу Советскому Союзу! — говорю я чуть срывающимся голосом, когда начальник штаба вручает мне нагрудный значок «Отличник ВВС».
В праздничном концерте участвуют девушки из числа военнослужащих и наши шефы с фабрики. Ребятам больше всех нравится, как поет Зина Круглова. Она явно подражает Эдите Пьехе. При этом девушка мелкими шажками ходит по сцене, переставляя полные ноги в ритм музыке, поводит круглыми оголенными плечами. Она, как всегда, немного перебарщивает, но к этому быстро привыкаешь и перестаешь замечать. Ее вызывают на «бис». Аккомпанирую Зине я, поэтому мне тоже аплодируют.
Во время танцев девушкам у нас сидеть не приходится: на каждую по десять кавалеров. Почти все девчата, что служат у нас, в нарядных платьях. Им разрешается носить гражданскую одежду в свободное время.
Вообще, служить им куда легче, чем нашему брату. Они могут уходить из расположения части даже без увольнительных записок. Гарнизонную, караульную и внутреннюю службу и вовсе не несут. А отпуск им дается тридцать суток ежегодно. Впрочем, некоторые девчата пришли и на праздник в военной форме.
Старшина Тузов сидит возле самой сцены и не спускает с Зины глаз. Теперь весь полк знает, что он любит эту девушку.
Скороход танцует с Бордюжей. Они точно воду в ступе толкут, наступают друг другу на ноги и вообще похожи со стороны на дрессированных медведей. Целых две недели они, соблюдая строжайшую тайну, осваивали под наблюдением Германа это искусство. Сейчас у ребят генеральная репетиция. Окажутся на высоте — пригласят на танец девушек.
И вдруг вижу Германа и Леру. Они тоже танцуют. Склонившись, он что-то нашептывает ей. Она держит руки у него на груди, словно хочет оттолкнуться, кивает головой и улыбается своей нежной дрожащей улыбкой. И тут я вспоминаю, как Бордюжа, придя однажды с аэродрома, отозвал меня в сторону и сказал, что видел Леру с Германом на стадионе.
— Он качал ее на лопинге, а она хохотала как очумелая, — заключил рассказ Сан Саныч.
— Ну и что? — спросил я, стараясь казаться равнодушным. А у самого сердце разрывалось.
— Ничего, — ответил он. — Тебе ничего, а ему все. Арифметика несложная.
— А тебе-то, собственно, какое дело?
— Думаешь, не вижу, дорогуша, как маешься? Я бы не в жизнь не разрешил куражиться над собой, если кто-то мою эдак-то. — И Бордюжа сжал пудовый кулак.
Глядя, как тихо и медленно, будто во сне, переступает с ноги на ногу со своей партнершей Мотыль, уткнув нос в ее шалашиком начесанные волосы, точно нюхает их, я ускоряю темп, перехожу с медленного танца на быстрый. Но они даже не замечают этого, увлеченные разговором, только начинают переступать с ноги на ногу через такт, через два такта. Вот они поравнялись со сценой, и Мотыль машет мне рукой. Это уж верх нахальства, явная насмешка надо мной.
Я прекращаю игру. Кавалеры ведут дам на места. А я встаю и ухожу со сцены.
— Что с тобой, маэстро? — спрашивает меня за кулисами Шмырин. Он помогал доктору Саникидзе вести концерт.
— Голова что-то разболелась, — отвечаю я, — хочу проветриться…
Долго брожу по улице в унылом одиночестве, сам не зная для чего, безо всяких мыслей в голове. Возвращаться обратно не хочется.
Лекарство для Олежки
И на этот раз Веллы не оказалось в числе девушек, приехавших в гости к воинам. Это сильно расстроило Стахова, хотя до приезда гостей он думал о ней, как о человеке, с которым вряд ли ему еще удастся встретиться. К этому у него были основания: после злополучного разговора с ней в цехе фабрики он несколько раз пытался увидеть ее, но никогда не заставал дома.
