Тайна Голубых Болот / Из сборника «Замок в лунном свете». /

— Ваше предположение неверно. Они рассказали отцу, что сбежали от тетушки, чтобы удивить и обрадовать мать своим появлением в Лондоне. Когда Габриэлла умерла, они находились в доме на Портсмунд-сквер. Они видели и знают все, но никто не видел их самих, и так, незамеченными, они опять вернулись в Ричмонд. Очень пикантная история, я бы сказал. Наследство их отца… Хотя… — он видимо затруднялся изложить свою мысль. Когда он продолжил, его голос вновь приобрел легкий, фривольный тон: — Бог его знает, что представляла из себя эта маленькая фран­цуженка! Я имею в виду супругу Ника. Она понимала, что свои романы нужно скрывать. Да, парнишка, Пен Брендон, вместе с любимой сестрой брал на время лошадь. По их словам, поездка была просто небольшим приключением и ничем более.

Итак, дети находились в доме в момент, когда произошла трагедия. Может быть, они видели, как опрокинулось тяжелое кресло-каталка с матерью? Или даже, может быть, они видели кого-нибудь возле матери? Я знала только, что миссис Брендон послала меня на чердак искать старомодный палантин, который не надевала уже много лет. Предполагая, что она ожидала поклонника или даже любовника, я специально не торопилась. Возможно, это молодой учитель с приятной внешностью, Франц Шиллер? Шиллер каждый вечер докладывал об успехах ее детей, но подозрения у меня не вызывал, и я утвердилась в мысли, что действительно произошел несчастный случай.

— Но письмо! — сказала я, к моему удивлению, вслух.

— Какое еще письмо? Ах да, письмо!

Мистер Джастис Сандерленд был убежден, что мисс Эмилия сама написала письмо, хотя и отрицает это до сей поры, и очень сожалел, что не может этого доказать.

— Похоже, мисс Эмилия недолюбливает вас. Скорее всего, причиной тому ревность. Молодой учитель Шиллер рассказал Нику, как враждебно отнеслась Эмилия к его неосторожной оценке ее внешности, но тем не менее она с шутками говорила о возвращении капитана Брендона. Шиллер предполагал, что бесконечные крат­ковременные и длительные увлечения Габриэллы надо­едят мужу, и он в конце концов обратит внимание на вас. Поэтому после смерти сестры Эмилия решила, вероятно, вывести вас из игры с помощью письма.

Я подумала: даже если Эмилии де Саль предъявить фальшивое письмо, вряд ли удастся найти какую-либо связь между ним и смертью ее сестры. Со смертью Габриэллы Брендон она ничего не выигрывала, кроме…

Вошедший служащий прервал нашу беседу. Он шепнул что-то на ухо судье, и мистер Сандерленд восхищенно завращал глазами. Наверняка речь шла об очередной опереточной певичке, подумала я.

Я взяла шляпу, перчатки и встала.

— Моя дорогая девочка, не покидайте меня так быстро, — проговорил судья больше из вежливости, однако с видимым облегчением провожая меня до дверей. По-отечески ласково похлопывая меня по плечу, он пообещал: — Я вышлю вам все необходимые бумаги. Вы будете хорошо обеспечены, поверьте мне. Паспорт я тоже велю вам оформить. Готовить эти утомительные бумажки — наш долг теперь, особенно для тех, кто хочет попасть на материк. Вы получите также подроб­ные инструкции относительно вашей поездки. В дерев­ню, расположенную вблизи «Голубых Болот», раз в неделю отправляется почтовая карета; подгадайте ос­тальную часть маршрута к ней. Я убежден, что для вас не будет проблемой отправиться на место без сопровождения. Это, конечно, не лучший вариант — отправлять вас одну, но с этим вы безусловно справитесь, любовь моя.

Я проигнорировала его последнюю вольность и, с улыбкой протянув ему руку, сказала:

— Будьте уверены, сэр, что касается путешествий, то я не менее изобретательна, чем молодой мистер Пен Брендон.

— Гм, да, — он бросил служащему взгляд, который тот мгновенно понял. Когда он вышел, судья заговор­щицки спросил меня: — Вы знаете юного Брендона?

Его поведение настолько сбило меня с толку, что какое-то мгновение мне казалось, что он говорит о капитане.

— Вы должны знать, мисс, — продолжил он приглушенным голосом, — молодой Пен и его младшая сестра (кстати, на редкость отвратительный ребенок) очень осуждают свою мать. Габи не отличалась материнскими наклонностями. Ник считает, что дети срочно нуждаются в твердой руке. Это и есть действи­ тельная причина вашего приглашения в «Голубые Болота». У вас есть опыт общения с помешанными.

— Но какой ужас! Как может отец так думать о своих детях?! В чем он обвиняет эти бедные создания?

Судья галантно склонился над моей рукой и поднес ее к губам:

— Он подозревает их в убийстве родной матери.

Глава третья

Спустя четыре недели я была уже в сутках пути к «Голубым Болотам». Ужасное обвинение все еще звучало у меня в ушах, и я с содроганием представляла себе мой приезд на место.

Почти две недели пришлось мне путешествовать по разоренной войной местности. В деревушке Тарн я высадилась наконец из почтовой кареты и остановилась на местном постоялом дворе. Само собой разумеется, что меня, как иностранку, говорящую по-французски с акцентом многолетних врагов — англичан, приняли не слишком радушно, о чем свидетельствовала цена за предоставленную комнату. Я, конечно же, не ожидала, что меня встретит кто-нибудь из представителей семей­ства Брендонов или де Саль, да и из-за нестабильной политической обстановки я не могла никому сообщить точную дату своего прибытия. Мой приезд ожидался примерно в середине июля.

После суетных дней путешествия уютная комната на постоялом дворе показалась мне гостеприимной гаванью, где я могла отдохнуть в тишине и одиночестве. Только стрекот цикад и мягкий плеск реки доносились до меня.

Мне отвели комнату прямо под крышей. Я сидела у окна, с наслаждением ела речную форель и время от времени поглядывала в окно, за которым сгущались сумерки, напоенные ароматом лаванды. Уже в сотый раз говорила я себе, что судья всего лишь неудачно пошутил. Тем не менее, я очень решительно сбросила капитана с того пьедестала, на который его вознесла моя романтическая, изголодавшаяся по нормальному человеческому общению душа. Каким холодным и бесчувственным должен он быть в таком случае! Подрыв доверия к отцу невольно развивал во мне сочувствие к его детям. Возможно, я стану их хорошей подругой, раз это не получилось у их родителей.

Между тем стало совсем темно. Крики рыбака вывели меня из задумчивости. Видимо, мой силуэт четко вырисовывался в колеблющемся пламени свечи. Муж­чина был одет во все черное, как и многие местные жители. Он смотрел вверх на мое открытое окно, размахивал в воздухе удилищем и поносил меня на чем свет стоит на своем провансальском диалекте.

Мирное вечернее настроение было полностью испор­чено. Больше всего мне хотелось дать достойный отпор и осадить крикуна, но я понимала, что это вызовет лишь новый поток брани в мой адрес. Его длинные седые усы наводили на мысль, что это один из националистов-фанатиков. Точно такие усы были на всех карикатурах того времени у свирепых, верных Наполеону гренадеров.

Я лишь рассмеялась, после чего мужчина яростно ударил удилищем по прибрежным камышам, погрозил мне еще раз и, наконец, быстро исчез в кустарнике, словно растворился.

Я допила остатки благородного белого провансаль­ского вина, размышляя о том, как я завтра окажусь в «Голубых Болотах» среди людей с такими враждебными умонастроениями. Тут явилась здоровенная деваха, видимо, дочь хозяина постоялого двора, чтобы забрать поднос. Я попыталась осторожно объяснить ей проблему, с которой столкнулась, но угрюмая девчонка сделала вид, будто совершенно не понимает, о чем идет речь.

— О, мадемуазель! — воскликнула я озабоченно. — И при этом мне говорили, что за двадцать су все проблемы будут решены, — добавила я на лучшем французском, на какой только была способна.

Девчонка замерла у дверей.

— Вы платите тому, кто найдет вам возможность доехать, или тому, кто вас повезет?