- Ты смеялся, Трайбель, когда я спросила тебя о Гладстоне, а смеяться-то и не следовало: ведь мы, женщины, можем задавать подобные вопросы, подразумевая совершенно другое, но вы, мужчины, не должны нам подражать. Хотя бы потому, что у вас все равно ничего не выйдет или выйдет гораздо хуже. Можно сказать только одно, и ты не мог этого не заметить: я еще не видела, чтобы человек был так доволен, как этот мистер Нельсон, стало быть, Елена не может быть в претензии, что мы посадили ее протеже именно так, а не иначе. И если даже тут примешалась известная ревность к Коринне, которая, на ее взгляд, слишком много о себе понимает…
- …и недостаточно женственна, и совсем не похожа на уроженку Гамбурга, что, по ее мнению, одно и то же…
- …то вчера она впервые должна была извинить Коринне эти недостатки,- продолжала Женни, пренебрегая словами мужа,- потому что вчера они пошли на пользу ей или ее гостеприимству, которым она сама, надобно заметить, покамест не отличается. Нет, Трайбель, и еще раз нет; место мистера Нельсона тут ни при чем. Елена дуется на нас с тобой, потому что мы упорно не желаем понимать ее намеки и до сих пор не пригласили к себе ее сестру Хильдегард. Кстати, какое нелепое имя для уроженки Гамбурга. Такому имени пристал бы родовой замок с галереей предков или с призраком Белой дамы. Елена дуется на нас, потому что мы так неуступчивы касательно Хильдегард.
- Она права.
- А я считаю, что нет. Ее желание граничит с наглостью. Как это все понимать? Что мне, по-твоему, больше делать нечего, кроме как оказывать всевозможные знаки внимания госпоже Трайбель-младшей и всем ее присным? Что нам, по-твоему, больше делать нечего, кроме как помогать замыслам Елены и ее родителей? Если наша уважаемая невестка желает блеснуть гостеприимством перед сестрой, она в любой день может выписать себе Хильдегард и предоставить этой избалованной кукле решение животрепещущего вопроса: что красивее, Альстер под Уленхорстом или Шпрее под Трептовом? При чем тут мы? У Отто есть лесоторговый склад, который ничем не уступает твоей фабрике, а его вилла, по мнению многих, даже красивее нашей, с чем и я согласна. Наша несколько старомодна и порядком тесновата, так что порой я просто не знаю, как мне все разместить. Мне недостает по меньшей мере двух комнат. Я не хочу тратить много слов, но с какой стати мы должны принимать у себя Хильдегард? Как будто мы стремимся укрепить родственные связи между обоими домами, только и мечтаем подбавить еще больше гамбургской крови в нашу семью…
- Но, Женни…
- Никаких «но». Вы, мужчины, в таких делах ничего не смыслите, тут нужен наметанный глаз. Да, да, ее планы именно таковы, и по этой причине приглашать должны мы. Если ее пригласит Елена, это будет значить самую малость, даже не оправдает расходов на чаевые, не говоря уже о туалетах. Одна сестра приехала к другой, какое это может иметь значение? Никакого. К слову сказать, они не так и дружны и вечно вздорят, но когда приглашаем
Трайбель откинулся на спинку стула и искусно выпустил в воздух кольцо дыма.
- Не уверен, что ты права. Но если даже так, какая в том беда? Отто уже восемь лет счастлив с Еленой, и я нахожу это вполне естественным, поскольку не могу припомнить случая, чтобы хоть кто-нибудь из моих знакомых, взявших себе жену из Гамбурга, был несчастлив в браке. Все они очень земные, очень зрелые, внутренне и внешне, все, что они делают и чего не делают, только подтверждает справедливость теории о правильном воспитании. За них никогда не приходится краснеть, они очень близки к осуществлению своей заветной, хотя и тщательно скрываемой мечты,- «выглядеть совершенно как англичанки». Впрочем, сейчас речь не о том. Одно можно сказать с полной уверенностью, и я скажу это: Елена Мунк составила счастье нашего Отто, почему бы и ее сестре Хильдегард не составить такое же или еще большее счастье Леопольда? Я бы этому не удивился, ведь на свете нет человека добрее Леопольда, его даже можно было бы назвать размазней.
- Можно? - переспросила Женни.- Он и есть размазня. Ума не приложу, откуда у обоих мальчиков вместо крови простокваша в жилах. Два коренных берлинца, а держатся словно гернгутеры какие-то. Оба сонные, оба вялые, уж и не знаю, в кого они уродились…
- В меня, дорогая, разумеется, в меня…
- И хотя я сознаю,- продолжала Женни,- что ломать голову над такими вопросами бесполезно, и хотя я к тому же с прискорбием сознаю, что подобный характер не переделаешь, я, помимо прочего, сознаю и свой долг помочь там, где еще не поздно. Отто мы упустили, тут одна рыбья кровь сочеталась с другой, а к чему это привело, можешь понаблюдать на Лизи. Такой куклы я в жизни не видывала. Боюсь, Елена еще выдрессирует ее под настоящую англичанку, включая манеру выставлять напоказ передние зубы. Дело хозяйское. Но скажу тебе честно, с меня хватит одной такой невестки и одной такой внучки, а для бедняжки Леопольда мне хотелось бы подыскать что-нибудь получше, чем семейство Мунков.
- Ты намерена сделать из него ловкого молодого человека, кавалера, спортсмена…
- Не ловкого человека, но просто человека. А чтоб стать человеком, потребна страсть; вот воспылай он страстью, было бы отлично, это бы его взбодрило, и как ни ненавистны мне всякого рода скандалы, я была бы даже рада, ну конечно, если это будет не какая-нибудь низкая интрижка, а нечто изысканное.
- Не искушай бога, Женни! Мне представляется невероятным - уж и не знаю, к счастью или к несчастью,- чтобы Леопольд позволил себя совратить; но мы знаем немало примеров, когда лица, решительно для того не созданные, тем не менее попадали в сети. Есть такие предприимчивые особы, а Леопольд у нас не из сильных, может статься, что в один прекрасный день какая-нибудь бедная, но благородная и вдобавок эмансипированная дама - не исключено, что ее будут звать Коринной,- перекинет его через седло и умчит за границу.
- Не думаю,- сказала советница,- Леопольд даже для этого слишком апатичен.- Она была до такой степени убеждена в полной безопасности, что даже случайно или намеренно помянутое имя Коринны не заставило ее насторожиться. Коринна - это просто так, к слову,- советница до того раззадорилась, почти как молоденькая, что мысленно уже нарисовала такую картину: Леопольд с подкрученными усиками на пути в Италию, а с ним его дама сердца из какой-нибудь померанской или силезекой старинной фамилии, шляпка украшена перьями цапли, а шотландское клетчатое пальто накинуто на возлюбленного - тот вечно зябнет. Эта картина так живо встала перед глазами советницы, что она сказала почти с сожалением: «Ах, если бы он был на это способен!»
Такой разговор старшие Трайбели вели в девятом часу утра и даже не подозревали, что в это же самое время, точно так же завтракая у себя на веранде, младшие Трайбели вспоминали вчерашний прием. Елена выглядела сегодня очаровательно, чему способствовал не только изящный утренний туалет, но и оживление, светившееся в ее обычно тусклых, голубых, почти как незабудки, глазах. При взгляде на юную чету становилось ясно, что Елена до последней минуты с непривычным жаром атаковала Отто, у которого был несколько сконфуженный вид, и что она наверняка продолжила бы атаку, не помешай ей появление Лизи с гувернанткой, фрейлейн Вульстен.
Несмотря на ранний час, Лизи явилась в полном параде. Белокурые подвитые волосы девочки свободно ниспадали до бедер, наряд сиял белизной: платье белое, чулки белые, отложной воротничок белый и только вокруг талии, если в данном случае уместно говорить о талии,- вился широкий красный шарф, хотя для Елены это был никакой не красный шарф, а, разумеется, pinkcoloured scarf[46]. В этом виде Лизи вполне могла бы, как символическая фигурка, украсить умывальный стол своей матери, настолько в ней воплотилось понятие белизны, лишь усугубленное красным бантом. В обширном кругу знакомых Лизи слыла образцовым ребенком, что наполняло душу Елены благодарностью, с одной стороны - богу, с другой - городу Гамбургу, ибо к дарам природы, щедро
