Сказанное приводит нас к следующему этапу монетаристской саги — к новой классической макроэкономике, или теории рациональных ожиданий (РО). После устойчивой инфляции 1970–х годов стало трудно отстаивать механизм адаптивных ожиданий, согласно которому люди постоянно недооценивают фактический уровень инфляции. Безусловно, рациональный экономический агент стал бы формировать ожидания цен на основе всей доступной информации, прошлой или текущей, включая заявления о планируемой политике. Не правда ли? Короче говоря, все систематические и предсказуемые элементы, влияющие на темп инфляции, скоро становятся известны и будут включены в ценовые ожидания, и это парадоксальным образом означает, что в среднем ожидаемые людьми цены будут равны фактическим. Конечно, экономика подвержена случайным, непредвиденным «шокам» — неожиданным изменениям вкусов, новым технологическим открытиям, природным катастрофам и т.д., — что приводит к ошибкам в прогнозах, для коррекции которых требуется время. Лишь одни эти шоки и являются причиной мгновенного возникновения краткосрочных кривых Филлипса. Но в отсутствие шоков в экономике всегда будет действовать вертикальная долгосрочная кривая Филлипса, то есть ЕУБ Фридмена. Неудивительно, что теорию РО назвали новой
Соблазнительно было бы отвергнуть революцию РО как использующую нереалистичные предпосылки. Вы действительно хотите, чтобы мы поверили, что частные агенты имеют такой же доступ к экономической информации, как и государственные органы, или что их издержки на обработку информации одинаковы? Можно ли всерьез утверждать, что потребители, например на рынке недвижимости, имея дело с невероятным разнообразием противоречивой информации, формируют свои ожидания будущих цен на жилье так же, как профессиональные трейдеры на финансовом рынке формируют ожидания будущих процентных ставок? Но систематические ошибки прогнозов на любом рынке, как указывают теоретики РО, создают возможность получить прибыль, предоставляя информацию, которая улучшит частные прогнозы до точки, где все ошибки будут чисто случайными. Убедителен этот ответ или нет, к делу не относится. Было бы серьезной методологической ошибкой судить новую классическую макроэкономику лишь на основе реализма, или правдоподобия, ее предпосылок. История науки (и экономической теории) полна мощных, влиятельных и долгоживущих теорий, основанных на предпосылках, которые стали считать правдоподобными лишь в результате долгого повторения. В конце концов, нас едва ли беспокоит абсолютная неправдоподобность гелиоцентрической теории солнечной системы: почему мы не падаем с Земли, если она движется вокруг Солнца со скоростью 1000 миль в час? Галилей потратил много страниц своего «Диалога о двух главных системах мироздания» (1632), отвечая на все продиктованные здравым смыслом того времени возражения против идеи вращающейся вокруг Солнца и своей оси Земли, но теперь мы просто принимаем это как данность. Реализм, или правдоподобие, предпосылок — это глубоко субъективная и исторически обусловленная причина для того, чтобы отвергнуть какую–либо теорию.
Из сказанного вовсе не следует, что описательная точность предпосылок теории не имеет вообще никакого значения, ибо это означало бы откат к методологии инструментализма. Ожидания непосредственно не наблюдаемы, но их можно выявить с помощью опросов. Исследования такого рода проводились на ряде рынков (Sheffrin S.M., 1983, ch. 4), и их результаты, хотя и неокончательные, уточняют наши представления о том, как реально формируются ожидания. Более информативны, однако, проверки выводов из гипотезы РО. Одним из центральных выводов из этой гипотезы — ее, так сказать, «новым фактом» — является то, что траектория роста реального выпуска или безработицы не должна коррелировать с систематическими изменениями денежного предложения, объемом государственных расходов, величиной бюджетного дефицита, ставкой процента, обменным курсом или объявляемой политикой в отношении любой из этих переменных — если бы корреляция была, частные агенты включили бы ее в свои прогнозы цен, и тогда все перечисленное вылилось бы в чисто номинальное корректирование заработной платы и цен. Это — так называемая гипотеза о «нейтральности экономической политики», главный радикальный антикейнсианский вывод исследовательской программы
новой классической макроэкономики. Теоретики РО провели великое множество проверок этого основного вывода, давших, главным образом, отрицательные результаты (Maddock R., 1984). Верно, впрочем, что даже эти опровержения не окончательны — вспомним тезис Дюгема—Куайна. Любые проверки одновременно должны учитывать: (1) РО; (2) представление, согласно которому все рынки уравновешиваются мгновенно, так что все переменные, и реальные и номинальные, приобретают равновесные значения; и (3) утверждение, что вся информация доступна всем агентам по одинаковой цене. Возможно, (3) сводимо к (2), поскольку существует «рынок информации», который также уравновешивается в каждый момент времени. В любом случае невозможность эмпирически подкрепить вывод новой классической макроэкономики о нейтральности экономической политики может означать, что ожидания не рациональны или что некоторые либо все рынки в течение периода наблюдения не уравновешиваются. Короче говоря, возможно, не концепция РО, а предпосылка уравновешивания рынков, или повсеместного равновесия, распространяющегося даже на рынок труда, является необходимой для выводов новой классической макроэкономики.
Теперь позвольте мне широкими мазками обрисовать всю историю макроэкономики с момента публикации «Общей теории» в 1936 г. с помощью аппарата, разработанного Лакато–шем. Кейнсианская революция явилась полной трансформацией, не имеющей аналогов в истории экономической мысли: еще никогда новая исследовательская программа не завоевывала экономическое сообщество настолько быстро и полно. Указать «твердое ядро», «позитивную» и «негативную» эвристику кейнсианской экономической теории смог бы и ребенок (Blaug M., 1986, р. 234—244), и нет особых сомнений в том, что это была не просто теория, но четко выраженная исследовательская программа для работы во многих различных областях экономической теории. Более того, как я подробно показывал (Blaug М., 1990, ch. 4), на протяжении 1930–х, 1940–х и 1950–х годов эта исследовательская программа была «прогрессивной» в строго лакатошианском смысле слова: она предсказала целый ряд новых фактов, корроборированных ее последователями почти сразу, как только о них было объявлено. Главным новым предсказанием кейнсианской экономической теории явилось то, что значение мгновенного мультипликатора расходов превышает единицу независимо от того, частные это расходы или государственные, инвестиционные или потребительские. Это было новым предсказанием не в том смысле, что до «Общей теории» Кейнса о нем никто не знал, но в том, что оно явилось неожиданным выводом из сочетания концепции потребительской функции со специфическим определением Кейнсом сбережений и инвестиций; причем не просто любой потребительской функции, а такой, в которой предельная склонность к потреблению лежит между нулем и единицей, меньше средней склонности к потреблению и снижается с ростом дохода. Другими новыми фактами, предсказанными «Общей теорией», были: (1) предельная склонность домашних хозяйств к потреблению в зависимости от уровня их дохода существенно различается (так что перераспределение дохода способно увеличить агрегированный спрос); (2) чувствительность инвестиций к ставке процента очень низка; (3) чувствительность спроса на деньги к ставке процента очень высока и (4) средняя склонность к потреблению в обществе по мере роста национального дохода имеет тенденцию к падению (поэтому угроза долговременной стагнации в зрелых экономиках растет по мере того как они становятся богаче). Даже этот список не исчерпывает тех новых фактов, которые предсказали последователи Кейнса, когда кейнсианская экономическая теория дорабатывалась в 1940–е годы. Именно этой серии успешно корроборированных предсказаний кейнсианская экономическая теория была обязана своим выдающимся взлетом в предвоенные годы и во время Второй мировой войны.
В 1950–е годы, однако, кейнсианская исследовательская программа начала деградировать. Первые проблемы появились в области исследований нормы сбережения и потребительской функции. Противоречие между данными об отношении сбережений к доходу, полученными на основе единовременных выборок (cross–section) и временных рядов, когда первые свидетельствовали об убывающей, а вторые — о постоянной средней склонности к сбережению, породили ряд поправок к кейнсианской экономической теории — от гипотезы относительного дохода Дьюзенберри до гипотезы перманентного дохода Фридмена и
