не был отложен на его образование или будущее. В семнадцать лет он взбунтовался против своих безжалостных циничных родителей и окунулся в мир калифорнийской контр-культуры ранних шестидесятых.
В пьесе «Питер Пэн», бессмертной рождественской истории для детей, есть волнующий момент, когда кажется, что маленькая фея Динь-Динь погибает. Огонек, изображающий ее на сцене, начинает меркнуть, и есть только один способ поправить дело. Вперед выступает актер и спрашивает детей: «Вы верите в фей?» Если они снова и снова дружно отвечают «ДА!», крошечный огонек начинает разгораться. Кому это может не понравиться? Зачем разрушать детскую веру в волшебство? Они еще успеют разочароваться, да и на выходе их не поджидает охрипший проповедник и не просит пожертвовать копилки в фонд Церкви Спасения Динь-Динь. Мероприятия, ради которых использовали Марджо, гнусно совмещали интеллектуальный уровень описанной выше сцены с моралью капитана Крюка.
Еще лет через десять Марджо Гортнер как нельзя лучше отомстил за свое украденное, опустошенное детство. Он решил помочь обществу и тем самым искупить свое мошенничество. Объявив о «возвращении» на стезю проповедника, он взял с собой съемочную группу и подробно объяснил ей секрет каждого трюка. Вот так играют на материнском инстинкте женщин (парень он был видный), чтобы заставить их расстаться со своими сбережениями. Вот так вызывают экстаз при помощи музыки. На этом месте нужно рассказать, как тебе лично являлся Иисус. Вот так надо рисовать невидимыми чернилами крест на лбу, который внезапно проявится, как только начнешь потеть. Вот самое время «добить» публику. Он не дает пустых обещаний: заранее рассказав режиссеру, что собирается сделать, он выходит к публике и убедительно выполняет обещанное. Люди вопят и плачут, люди в судорогах валятся на пол, выкрикивая имя своего спасителя. Немолодые мужчины и женщины, циничные, закаленные и хищные, ждут психологически благоприятного момента для сбора денег, и начинают подсчитывать их еще до окончания так называемой «службы». Иногда показывается несчастное лицо ребенка: его приволокли в шатер проповедника, и теперь он мучается, глядя на то, как его родители бьются в конвульсиях, стонут и отдают заработанные тяжелым трудом деньги. Конечно, и раньше было известно, что вся эта евангелическая банда есть не что иное, как безжалостное жульничество, осуществляемое второстепенными персонажами из «Продавца индульгенций» Чосера. (Можете оставить себе свою веру, простофили. Мы возьмем только деньги.) Наверное, то же самое творилось и в те времена, когда в Риме открыто торговали индульгенциями, а на любом блошином рынке в христианских землях можно было выручить кругленькую сумму за гвоздь или щепку с Голгофы. Тем не менее даже закоренелого скептика шокирует зрелище, где в роли разоблачителя выступает жертва и мошенник одновременно. О каком прощении можно говорить после такого? В 1972 году документальный фильм «Марджо» получил «Оскар», и при этом абсолютно ничего не изменил. Жернова телепроповедников по- прежнему перемалывают чужие деньги, и бедные по-прежнему оплачивают счета богатых. Так и сверкающие дворцы и храмы Лас-Вегаса были построены на деньги проигравших, а не выигравших.
Безутешный герой и рассказчик дивного романа Иэна Макьюэна «Дитя во времени» в результате страшного горя впадает в почти вегетативное состояние и целыми днями бездумно смотрит телевизор. Наблюдая, как другие человеческие существа добровольно становятся жертвами манипуляций и унижения, он придумывает название для процесса просмотра этого действа: «порнография для демократа». Не нужно быть снобом, чтобы заметить людское легковерие, стадный инстинкт и желание — а может быть и потребность — быть одураченными. Проблема стара как мир. Можно считать легковерие разновидностью невинности, которая сама по себе безобидна. Однако легковерие без конца провоцирует порочных и хитрых на обман, и потому является одним из самых уязвимых мест человечества. Пока мы не признаем этот настырный факт, мы не сможем правильно объяснить ни рост и живучесть религии, ни веру в чудеса и откровения.
Последователи пророка Мухаммеда, надеявшиеся при помощи непорочно зачатого Корана положить конец всем будущим «откровениям», не учли основателя одной из наиболее быстрорастущих религий современности. Не могли они предугадать (откуда им, млекопитающим?) и того, что пророк этого нелепого культа возьмет пример с Мухаммеда. Основателем Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, далее именуемой «мормоны», был талантливый оппортунист, поместивший свое сочинение в откровенно списанную у христианства систему координат, но при этом объявивший, что «сему поколению я буду новый Мухаммед», и сделавший своим боевым кличем слова, которые он, по собственному убеждению, взял у ислама: «Или Аль-Коран, или меч». Арабского он не знал, но с Мухаммедом его роднило то, что он умел лишь копировать чужие библии.
В марте 1826 года суд города Бенбридж в штате Нью-Йорк признал мужчину двадцати одного года от роду «нарушителем общественного порядка и мошенником». Этим и должна была ограничиться слава Джозефа Смита, на суде сознавшегося в сознательном обмане граждан: он организовывал безумные золотоискательские экспедиции и утверждал, что обладает темной или «некромантской» силой. Однако через четыре года он снова попал в местные газеты (которые можно прочитать и сегодня) как человек, нашедший «Книгу Мормона». Место действия давало ему два громадных преимущества, которых лишено большинство шарлатанов и аферистов. Во-первых, он действовал в том же самом горячечно религиозном округе, который подарил нам шейкеров, уже помянутого Джорджа Миллера, неоднократно сулившего скорый конец света, и еще несколько самопровозглашенных американских пророков. Готовность местного населения отдаваться одному религиозному безумию за другим даже принесла округу прозвище «Выжженная земля». Во-вторых, Смит действовал в регионе, где, в отличие от значительной части новых территорий Северной Америки, действительно имелись следы древней истории.
Исчезнувшая индейская цивилизация оставила после себя немало могильных курганов. Наугад осквернив несколько из них, кладоискатели обнаружили не только кости, но и довольно сложные изделия из камня, меди и кованого серебра. В радиусе двенадцати миль от не слишком процветавшей фермы семейства Смит находились восемь курганов. Раскопками курганов увлекались два вида дураков: к первому относились золотоискатели и заклинатели сокровищ, искавшие наживы при помощи волшебных посохов, кристаллов и жабьих чучел; ко второму — те, кто надеялся найти потерянное колено Израиля. Находчивый Смит принадлежал сразу к обоим видам и объединил алчность с антропологическими потугами.
Историю его мошенничества как-то даже неловко читать и до неприличия легко разоблачить. (Лучше всего ее рассказал д-р Фон Броуди в книге «Никто не знает моей истории», вышедшей в 1945 году. В ней профессиональный историк добросовестную попытался предложить по возможности великодушную интерпретацию соответствующих «событий».) Вкратце дело было так. Джон Смит объявил, что ему явился (трижды, как положено) ангел по имени Морони. Явившийся ангел известил его о существовании книги, «написанной на златых табличках» и объяснявшей происхождение жителей Северной Америки, а также евангельские истины. Два волшебных ветхозаветных камня урим и туммим, продолжал ангел, помогут Смиту самостоятельно перевести вышеупомянутую книгу. После многих испытаний Смит откопал это устройство и принес его домой 21 сентября 1827 года, примерно через восемнадцать месяцев после того, как его признали виновным в мошенничестве. Затем он принялся за перевод.
Получившиеся в итоге «книги» оказались записками древних пророков, начиная с Нефи, сына Лефи, около 600 года до н.э. бежавшего из Иерусалима в Америку. Странствия этих пророков и их многочисленного потомства сопровождались многими битвами, проклятиями и бедствиями. Как у Смита получились такие книги? Золотые таблички он никому не показывал, утверждая, что для любого другого человека увидеть их означает верную смерть. Однако у него возникло затруднение, уже знакомое историкам ислама. По свидетельству многих, Смит был чрезвычайно изворотлив в спорах и мог быстро сплести любую историю. Но он был неграмотен — по крайней мере, немного умея читать, он не умел писать. Поэтому писать под его боговдохновенную диктовку должен был кто-то другой. Сначала это делала его жена Эмма, а затем, когда понадобились дополнительные руки, его бедняга-сосед по имени Мартин Хэррис. Услышав из уст Смита цитату из Исайи 29:11–12 с неоднократным приказанием «прочитать» «запечатанную книгу», Хэррис заложил ради такого дела свою ферму и переехал к Смитам. Он садился по одну сторону одеяла, повешенного поперек кухни, а Смит сидел с другой стороны со своими переводческими камнями и вещал сквозь одеяло. Для полноты идиллии Харрис получил предупреждение, что, стоит ему попытаться взглянуть на таблички или на пророка, как он тут же рухнет замертво.
Миссис Хэррис, разъяренная бесхребетностью мужа, не собиралась с этим мириться. Она похитила первые сто шестнадцать страниц и предложила Смиту их воспроизвести, что, учитывая его пророческий дар, не должно было составить никакого труда. (В истории религии явно не хватает таких решительных женщин.)
