Остальные мужчины, оставшиеся дожидаться своего предводителя в Харальдхейме тоже даром времени не теряли: они занимались починкой своих инструментов и оружия. Мальчиков, а также бывших рабов, ныне свободных людей, они взялись учить стрелять из лука, используя знаменитые луки из Хедебю — с загнутыми концами, показывая, как натягивать тетиву и правильно накладывать стрелу. На импровизированной площадке мужчины рубились на мечах, боролись, жонглировали ножами, полагая, что все эти навыки пригодятся им, когда они пойдут на войну. Закалённые в боях воины частенько бросали друг другу вызов — взобраться на отвесную скалу или спрыгнуть с утёса в море, таким образом, поддерживая свою натренированность и способность вести бой. В свободное время, как заметила Вика, вместе с остальными домочадцами иногда наблюдая за воинами, мужчины играли в мяч, называя эту игру «knattleikr».
С приходом зимы овец и коз начали выпускать на улицу, чтобы они находили траву под снегом, коровы же всю зиму должны были проводить в хлеву и рабыни по очереди ходили кормить их. В доме из различных шкур шили тёплую одежду, обувь и постельные покрывала, и в эти долгие зимние вечера Вика узнавала много нового о верованиях викингов, их обычаях и преданиях.
Во время этих вечеров Исгерд сидела молча у стены, занятая вышивкой. Пригля-девшись поближе, Вика замечала, что хозяйка дома вышивала на тканях изображения драконов и змей, которые причудливо сплетались между собой, обнажая острые клыки в раскрытой пасти. Иногда вдова принималась что-то бормотать, и лицо её искажалось злобой, когда её взгляд останавливался на входной двери, словно ожидая прибытия своего злейшего врага.
В один из зимних вечеров, когда Сигурд и его люди вернулись, отдав женщинам шкуры убитых зверей, хозяин дома велел Вике приготовить для него лохань с горячей водой. Девушка с помощью двух рабов натаскала воды, которую потом подогрели на огне и наполнили горячей водой огромную лохань, стоящую в дальней комнате.
Оставшись наедине с Сигурдом, девушка не знала, как себя вести дальше. С момента приезда в Норвегию, викинг редко заговаривал с ней, отделываясь долгими взглядами в сторону девушки, и его взгляд находил отклик в душе Виктории: сердце начинало чаще биться и девушка опускала голову, смущаясь.
— Я знаю, что ты уже вполне освоилась, девушка, — медленно проговорил он, снимая меховой плащ и укладывая его на деревянную скамью у стены.
Вика кивнула головой, продолжая стоять неподвижно, наблюдая из полуопущенных ресниц за его движениями. Пламя очага тёплым золотистым сиянием освещало маленькую комнатку, холодный пол которой был застелен соломой, наполняя помещение теплом и уютом. Сигурд устало сидел на скамье, расшнуровывая высокие сапоги, его лицо скрывали длинные пряди волос, большая часть которых веером рассыпалась по широкой спине.
— Ты всё так же со мной не разговариваешь, Виктория? — он поднял голову и улыбнулся. — Я думал, что освоив наш язык, мы теперь сможем вполне спокойно общаться с тобой. Странное же дело получается: весной мы с тобой встретились, а до сих пор не перемолвились ни словечком.
— У вас просто не было такой возможности, Сигурд ярл, — с почтением отозвалась Вика и отвернулась в тот момент, когда викинг начал снимать последние детали одежды. Она слышала, как глухо звякнул об пол тяжёлый металлический пояс, как мягко упали меховые сапоги викинга, которые он одним движение отбросил к стене. Наконец, полностью раздевшись, Сигурд погрузился по плечи в воду, приказав девушке повернуться к нему лицом и взяться за мыло.
В тот момент, когда девушка нерешительно прикоснулась намыленной тряпкой к руке викинга, в комнату неслышно вошла Исгерд и замерла за спиной девушки, поглощённой своими переживаниями.
Почувствовав холодный ветерок, ворвавшийся в помещение, Вика резко повернулась, встретившись глазами с холодным бесстрастным взглядом хозяйки дома.
— Выйди, — коротко бросила Исгерд и чуть отошла в сторону, освобождая дорогу.
— Мать, это моя рабыня, — напомнил ей Сигурд и схватил было ушедшую девушку мокрой рукой за рукав платья. — А я теперь хозяин дома и только я распоряжаюсь рабами Харальдхейма.
— Если бы отец не умер, — жёстко отозвалась Исгерд, — то это было бы совсем не так. Я не желаю обсуждать вопросы при рабыне!
— Мы все — одна семья! Здесь нет секретов друг от друга! Что ты хотела обсудить наедине со мной?
— То, что не обсуждается при посторонних. У меня ещё остались права в этом доме, сын и я желаю говорить с тобой наедине.
— Хорошо, — твёрдо сказал он, и, смягчившись, обратился к Вике, — ступай, девушка. У нас ещё будет с тобой время поговорить.
Оставшись одни, мать и сын долгое время смотрели друг другу в глаза — взгляд Сигурда выражал одновременно и твёрдость и нежность, а в глазах Исгерд читались отчуждение и злость. Неровное пламя огня рисовало причудливые тени вокруг них, от остывающей воды в лохани медленно поднимался пар, лёгким облачком ускользая из комнаты. Исгерд присела на край скамьи, негромко звякнув ключами у серебряного пояса.
— Так что ты хотела обсудить? — Сигурд принялся энергично намыливаться.
— Я не хочу больше оставаться в этом доме, сын.
— Не понимаю. Что тебя не устраивает?
— Я не могу больше здесь находиться, здесь всё напоминает о Харальде, этот дом, этот огонь в очаге, его трофеи, которые он лично развешивал на стенах, его плащ, который греет так тепло, что словно лето вернулось посреди зимы. Я хочу покинуть этот дом.
— Куда ты хочешь направиться, мать? Может, я велю построить тебе дом рядом с Харальдхеймом?
— Нет. Я собираюсь поселиться в лесу.
— Рядом со старой Норой, я полагаю? — Сигурд с вызовом посмотрел на мать.
— Неподалёку. Но таково моё желание и я хочу, чтобы оно было исполнено, сын.
— Будь по-твоему, однако, я бы не стал селиться поблизости от колдуньи, мать. Это неразумно и тем более, в случае чего, тебя некому будет защитить.
— Я сама сумею себя защитить. Я заберу с собой меч, подаренный твоим отцом.
— Что ж, на то воля твоя, женщина, но помни, здесь тебя все будут ждать.
Исгерд медленно поднялась со скамьи, расправила складки шерстяного светло-зелёного платья и медленно покинула комнату, словно растворившись во мраке вечернего сумрака.
Глава 22
Исгерд поселилась в небольшой землянке, надёжно укрытой от посторонних глаз широкими еловыми лапами высоких деревьев, окружавших жилище. Большую часть времени женщина не появлялась в поселении, предпочитая коротать зимние дни в одиночестве или в обществе старой Норы, которую называли колдуньей, за умения женщины предсказывать будущее и расшифровывать сны. Однажды, много лет назад, Нора появилась в этих краях, не имея с собой ничего — ни еды, ни вещей, ни сопровождения, и местные жители посчитали её жительницей Лапландии, перебравшейся в более тёплые края.
Иногда Сигурд приходил к матери, принося ей еду и ненадолго оставаясь с ней за короткими, ничего не значащими разговорами, каждый раз обводя взглядом убогую каморку землянки, которая, к счастью, всегда была тёплой. Со временем он начал замечать то, как резко начала стареть мать, как в её волосах стала появляться седина, а лицо прорезали резко обозначившиеся морщины, образуя дряблые складки у крыльев носа. Не укрылось от его взгляда и то, что вместе со стремительной старостью, мать стали охватывать внезапные и беспричинные приступы безумия. Она начинала путать слова, воспоминания, её память хаотично перемешивала былые события, Исгерд чаще всего вспоминала годы молодости, когда они с Харальдом только поселились на этих землях. Иногда женщина начинала кричать и требовать, чтобы Сигурд расправился с младшей сестрой, Снёлауг, в исступлении ломая руки и проклиная день её рождения. Порой взгляд женщины смягчался и на время приобретал осмысленное выражение, однако, при этом она просила
