другими частицами разных величин (происходит последнее потому, что представление само частично).
Ясно тоже и то, что каждая система есть опять-таки выделенная часть бесконечно целого, частичное представление из того, что сопоставить и представить нельзя и потому узнать вес целого единого тоже. Выделяя представляемое, мы, конечно, получаем разный вес, <что происходит> подобно тому паровозу, в системе которого существуют разные единицы с разным весом, но в целом они не имеют разности, наоборот, должны быть в равновесии, каждая частица участвует в едином строе движения, и она в то же время и весит то, что целое.
Ни Земля, ни Луна, ни Солнце в целом не имеют различия в весе, принимая каждое на себя вес равный, как <при> равновесии (и потому вес Солнца как отдельной единицы не может быть (тяжелее, <для этого> его} нужно вывести из системы); <они> уподобляются весам, где маленькая гиря приводит в равенство с собой большую тяжесть и весит столько <же>, сколько тело, положенное на весы, — тогда когда в отдельности маленькая гирька имеет другой вес, В одном случае она весит фунт, в другом два пуда, ничуть не увеличивая свое тело по объему, — так что возможно, что маленькая планета равна в системе весу Солнца52.
Через трубы телескопа астроном ищет в планетах признаков человека, ищет его самого, ищет в образе и <по> подобию нашей планеты, ищет тех признаков, имеющихся у нас на Земле. Возможно, астрономы других планет ищут на нашей планете признаков своих. И только когда будут обнаружены сходные признаки, будем убеждены, что на данной планете существует Культура и человек; если же нет, то и нет в ней культуры.
Подход неверный. Для того, чтобы найти признак человека, необходимо отыскать прежде всего сущность его из моего соображения, что культура человека состоит из распределения веса в его перемещениях, достигая равенства, или безвесия. Возможно, что сущность его будет в этом, отсюда каждая таковая попытка творит форму. Возможно, что и во Вселенной существует также сущность перемещения весомых различий и сплачиваний, и от этого происходит бесконечное различие форм то распыляющихся, то собирающихся накоплений весомых единиц. Не будет ли последнее признаком и человека, проявляющихся им форм в виде домов, автомобилей, машин и т. д., и <ведь известно,> что последние проявления на Земле называются человеческими или всемирная сущность на Земле называется Человеком,
Отсюда следует, что если астроному удалось определить, что пуд нашего веса на Луне весит пятнадцать фунтов, то очевидно, что сущность человеческая <там> существует и достигла своей культуры, высшей, чем у нас на Земле. <И> этой сущности не обязательно иметь голову, ноги, — так, если бы на Земле человек забронировался навсегда в автомобиле, то, очевидно, астроном соседней планеты принял бы это чудовище за человека.
Всякая форма и изменяется от распределения веса, и с этой точки зрения возможно, что на нашей Земле существуют культуры, достигшие <в> распределении веса больше<го>, нежели «царствующий» в ней человек. Разбирая таким образом все существующие культуры распределения веса, возможно отыскать и происхождение человека, — от какой формы происходит или какой культуре принадлежал. <Отыскивая происхождение> по признакам сходства и скелетного строения, можно стать на ложный путь, поэтому я полагаю, что отыскание сущности весовой системы самого проявления той или иной культуры будет подлинным исканием человеческого бытия.
Архитектурное построение или распределение веса во всех культурах насекомых, животных и проч. может служить проявлением одной определенной культуры, и поэтому муравей, пчела и им подобные имеют ту же сущность, что и человек, их действие в строительстве равно человеческому. Я больше склонен <полагать>, что <по> происхождению человек ближе муравью, нежели обезьяне, их сущность в архитектуре одна. Возможно, что глубокое исследование экономической и социальной стороны <существования> пчел и муравьев <покажет, что оно> построено и разрешено культурнее, совершеннее, нежели человека.
Таким образом, возможно и то, что человек вовсе не тот царь земли, кичащийся своей культурой и считающий, что всё на земле для него (многие насекомые также считают, что человек для них), что существуют на земле существа, имеющие так же право думать и быть, как убежден <в своем праве> человек.
Человек еще может быть явление<м> как совокупности всего, что познал во всех культурах, <и> на основании всего познанного в других культурах он строит свою человеческую культуру.
Таким образом, существует «сущность весовая» — является ли человек вождем ее или нет, я не берусь доказывать. {Общежитием} принято видеть в человеке нечто «мудрейшее» над всем глупейшим (в чем я и сомневаюсь), — то весь мир, как и природу, можно считать недоразумением, и только <тогда> она будет разумение, когда <ее> познает челов<ек>. Как Вселенную можно считать одной- единственной сущностью в весе (если в ней существует последний), <слв. нрзбр.> перемещение- распределение веса будет и сущностью человеческой.
Таким образом, человек как определенный физический образ не существует, в нем нет предела, нет границ распыления, сущность его везде и везде не одинакова или везде одинакова. Это зависит от того, что в человеке существует принцип относительного измерения, момент, когда он выделяет<ся> из целого (вне относительном лежащего) в единичное, исключительно личное, индивидуальное место, — тогда наступает разрушение целого, стоящего вне веса, вне личного, вне индивидуального, вне весовых сопоставлений, вне отношений.
Возможно под целым разуметь Мировое семя, в нем нужно искать начало или бесконечность веса. <Мировое семя> как самое тяжелое ядро, находящееся в действии вечного размещения постоянного видоизменения одной и той же сути в формах как возбуждений взаимного воздействия, перемещаясь, творит себе пути действия. Семя дерева распространяется в пространстве через ветки, один вид одного и того же семени в разных обстоятельствах извлекает форму свою и организацию, не изменяя своей сущности, которая может быть конечной или бесконечной в виду неизменяемости. [Культура одуванчика стоит, с моей точки зрения, в большем совершенстве и] может быть приравнена к совершенству человека — его <одуванчика> семя подобно семени, уносящемуся на аэростате, он <одуванчик> предпринял все возможности, чтобы как можно дальше отнести свое семя через пространство; также, как уносит ветер аэростат с человеком, так семя одуванчика находится во власти движения ветра. И только недавно человек отделился от совершенства одуванчика, опередил его тем, что подчинил ветер своей воле [в аэроплане].
Таким образом, сущность человека достигла большего совершенства, нежели в дереве, перемещая вес. Отсюда вижу, как трудно изобразить подлинность человека как образ, как форму, раз сущность его во всём и всё человек, что во всём развивается он. Всякая же попытка выделить себя из всего в независящее индивидуальное от всех обстоятельств будет только разрушением целостной Мировой подлинности и недос<тижи>мым результатом.
Конечно, все выделения стоят в пределе критических суждений — в суждении стремятся выйти из своих же суждений, понятий <два слв. нрзбр.>, наступает разрушение, <понятие> постигают за счет нового <понятия>, в чем человек пытается создать свою человеческую «царственную культуру», <возвышающуюся> над природой, — а культура и есть познание собственных понятий, а не природы, в понятия не укладывающейся.
Но в этой попытке наступает для него необычайная трудность «выделить» себя в обособленную единичность, необычная борьба восстановить свою обособленность. [Он уподобляется богачу-вору, богатство которого и состоит из награбленного во всём, и накоплением награбленного <человек> хочет показать свою ценность, мудрость перед всем. Вся его мудрость состоит из ценных библиотек — но ведь всякая в ней книга принадлежит Мировой подлинности, и все совершенства принадлежат ей, ибо всё, взятое у нее, конечно, не будет подлинностью человеческой. Его совершенство заключается исключительно в подборе отмычек к замкам Мировой подлинности; не имей <он> отмычек, ничего бы ему не удалось открыть. Все его науки принадлежат Мировой подлинности, всё его совершенство состоит из предположений о ценностях в Мировой подлинности и планах достижения их и распределения между собой. Продолжая дальше свою политику отъединения и ограбления природы, ему придется столько накопить отмычек планов и орудий, что в конце концов они же сами задушат его своей тяжестью.
Богатства природы нельзя вместить53 ни в какой мешок культуры, а он хочет этого; перенести ее в иной план или склад тоже нельзя — все планы будут заключены в ней, она
