— Позвольте, — сказал я, протягивая руку.
— Нет. Угощаю.
Какое английское, точнее, британское выражение.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Можно было подумать, что двое добрых знакомых препираются над счетом в каком-нибудь лондонском ресторане. Двое деловых знакомых. Собственно, так отчасти оно и есть, ибо встретились мы исключительно по делу.
— Ступайте. Я дождусь сдачи и пойду следом. Мы дошли до vialetto. Посетитель неизменно держался на расстоянии не меньше тридцати метров.
— Отлично, — эта похвала вырвалась, когда мы ступили в прохладную ложбину двора, где тихо журчал фонтан. — Вы подыскали прекрасное место. Я очень люблю фонтаны. Рядом с ними все кажется таким… таким мирным.
— Мне тоже нравится, — отозвался я.
Кажется, именно в этот момент я впервые почувствовал, что привязался к этому городку, к долине и к горам, я осознал, какой здесь мир и тишина, — и подумал, что, может быть, когда все будет сделано, мне стоит остаться, чтобы именно здесь осесть на покое, а не мотаться между временными пристанищами и временными личинами.
Мы поднялись ко мне в квартиру, и посетитель сел в один из шезлонгов.
— Вас не затруднит налить мне стакан воды? Безумно жарко.
Безумно: еще одно английское выражение.
— У меня есть холодное пиво. Есть вино. «Капеццана бьянко». Полусладкое.
— Тогда вина. Было бы просто замечательно.
Я пошел на кухню и открыл холодильник. На узкой полочке звякнули две пивные бутылки. Скрипнула деревянная рама — мой посетитель передвинулся в кресле. Я знал, что происходит: моя комната подвергается осмотру, он ищет то, что такой человек обязательно станет искать в незнакомом месте: обнадеживающие признаки, что здесь ему ничто не угрожает.
Я налил вина в высокий бокал, себе — пива в кружку и поставил напитки на поднос из оливкового дерева.
Бокал я подал посетителю и стал смотреть, как он медленно потягивает вино.
Сам я сел в другой шезлонг, поставил поднос на пол и поднял кружку.
— Ваше здоровье!
— У меня мало времени.
— Конечно. — Я отхлебнул еще пива и поставил кружку обратно на поднос. — Уточните, пожалуйста, параметры изделия.
Взгляд переместился к окну.
— Отсюда прекрасный вид.
Я кивнул.
— И никто не подсматривает. А это очень важно.
— Да, — подтвердил я, хотя подтверждения не требовалось.
— Дальность около семидесяти пяти метров. Всяко не больше девяноста. Возможно, гораздо меньше. У меня будет примерно пять секунд. Может, семь, но вряд ли.
— А сколько… — Я запнулся. Никогда не знаешь, как сформулировать этот вопрос. За последние три десятилетия мне столько раз доводилось вести подобные беседы, а я так и не отработал клише. — … целей?
— Одна.
— Что еще?
— Высокая скорострельность. Магазин повместительнее. Предпочтительней всего оружие под девятимиллиметровый парабеллумский патрон.
Бокал в артистических пальцах дрогнул. Я видел, как в золотистом зеркале вина закружились отражения окон.
— Он должен быть легким. Компактным. Надежным. Чтобы его можно было легко собрать и разобрать.
— Насколько небольшим? Чтобы в карман помещался?
— Можно немножко больше. Чтобы помещался в небольшую сумку. Например, в портфель. Или в дамскую сумочку.
— Защита от рентгена? Камуфляж — под радиоприемник, магнитофон, фотоаппарат? Среди спреев, аэрозолей, что-нибудь в этом роде?
— Необязательно.
— Как можно меньший. Можно глушитель, но основная задача — чтобы нельзя было засечь, откуда ведется огонь.
Бокал тихо запел от соприкосновения с каменным полом — посетитель встал, готовясь уходить.
— Сделаете?
Я еще раз кивнул:
— Разумеется.
— Как скоро?
— Через месяц можно будет испытать. Еще неделя уйдет на доводку.
— Сегодня шестое. Проведем испытание тринадцатого. Доставка еще через четыре дня.
— Доставкой я теперь не занимаюсь, — напомнил я. — Я четко обозначил это в своем письме.
— Ладно, сами заберем. Сколько?
— Сто тысяч. Тридцать сейчас, двадцать после испытания, пятьдесят в конце.
— Долларов?
— Разумеется.
Улыбка стала менее напряженной. В ней появился обертон облегчения, намек на довольство — так улыбаются люди, получившие то, что хотели.
— Нужен будет прицел. И футляр.
— Разумеется. — Теперь и я улыбнулся. — Еще я подготовлю…
Договаривать я не стал. Что толку в пере без чернил, в тарелке без еды, в книге без слов, в оружии без патронов.
— Спасибо, господин… господин Мотылек. Конверт из оберточной бумаги тяжело опустился на стул.
— Ваш аванс.
Судя по толщине, банкноты были по сто долларов.
— Итак, до конца месяца.
Я поднялся.
— Пожалуйста, не вставайте. Тут легко найти выход.
Нет ничего хорошего в том, чтобы быть человеком привычки. Я презираю тех, кто живет по расписанию, у кого жизнь выверена и просчитана, как график движения немецких поездов. Нет ничего противнее человека, который может с полной уверенностью заявить, что во вторник в тринадцать пятнадцать он будет сидеть за восьмым столиком справа от двери в пиццерии на такой-то улице, есть pizza ai fungi[43] и запивать ее «скансано».
Это человек, так и не ставший взрослым, так и не вылезший из-под надежного маминого подола, так и не освободившийся от докучной, но облегчающей жизнь необходимости следовать расписанию школьных уроков. Сначала многие годы это были математика и география, теперь — пиццерия или парикмахерская, обеденный перерыв или утренняя планерка.
Мне непонятно, как можно вот так вот заорганизовать свою жизнь. У меня бы никогда не получилось. Я спасся от этой рутины, начав приторговывать краденым, а потом избрав свою нынешнюю стезю.
