что могу ей доверять. Какая может быть гарантия вернее такой любви? Мне очень хочется рассказать ей все, поделиться с ней своим прошлым. (В отличие от других, я никогда не мог позволить себе роскошь отношений «душа в душу».) И все же нельзя забывать, что по возрасту я гожусь ей в отцы и что, если в один прекрасный день она сбежит со смазливым молодым лосем на «БМВ», моя тайна будет раскрыта, мое будущее полетит к чертям.
А кроме этих отговорок, которые я, возможно, просто изобретаю на ходу в целях самозащиты, возводя стену трусости, холостяцкую баррикаду, есть еще одна, которая будет повесомее всех прочих. Если я раскрою ей хотя бы крупицу правды и выходец из тени ее найдет, выяснит, что она знает нечто, представляющее для него ценность… об этом даже думать невыносимо.
— А может, ты не называешь своего имени и не говоришь, где живешь, потому что у тебя есть жена, — говорит она почти что шепотом, и чувствуется, что в горле у нее комок.
Это не обвинение, это страх услышать страшную правду.
— У меня нет жены, Клара. Это я тебе говорю честно. Я никогда не был женат. А что касается имени…
Мне хочется ей что-нибудь ответить, придумать имя, которым она сможет меня называть. Это противоречит моему же здравому смыслу, но я люблю Клару. Насколько сильно — я не решаюсь даже гадать. Сам факт, что любовь существует, уже достаточно тревожен.
— Что касается имени, — повторяю я, — можешь звать меня Эдмундом. Но это строго между нами. Я не хочу, чтобы другие об этом знали. Вообще никто. Я уже немолод, — начинаю я оправдываться, — а старики не любят, чтобы их беспокоили.
— Эдмунд.
Она произносит мое имя совсем тихо, пробуя его на вкус.
— И может быть, — говорю я, — через неделю-другую я приглашу тебя к себе домой.
Теперь она сияет. Слезы высохли, и такой теплой улыбки я не видел многие, многие годы. Она протягивает бокал, чтобы я налил ей еще вина, я беру бутылку.
— А ты рисовал новых бабочек, Эдмунд? — спрашивает она с улыбкой, снова пробуя это имя на вкус, а Паоло тем временем убирает пустые тарелки. Он заговорщицки мне подмигивает, когда нагибается, чтобы смахнуть крошки со скатерти.
— Да, рисовал. Не далее как вчера. Vanessa antiopa. Очень красивая. Крылья шоколадно-коричневые с желтой, вернее, кремовой каемкой, а вдоль каемки — синие пятнышки. Я сделаю копию для заказчика из Нью-Йорка, а оригинал отдам тебе. При следующей встрече.
Паоло возвращается. У него, возвещает он торжественно, подготовлен сюрприз для счастливой парочки. Клара от радости хлопает в ладоши — он ставит перед нами два высоких бокала. Рядом с ними он помещает рюмки с марсалой.
— Budino al cioccolato![89]
Клара отправляет в рот полную ложку десерта. Я следую ее примеру. Нежная богатая текстура, вкус одновременно сладкий и терпкий. Горький кофе, желтки, растертые с сахаром, шоколад и сливки дополняют друг друга.
— Это нехорошо, — говорит она, поднимая повыше ложку. — Это делает дьявол. Для любовников.
Я улыбаюсь в ответ. Я вижу, что ей хочется предаться любви. У нее был счастливый вечер, и мне очень приятно, что я смог доставить ей такую радость.
— Почему ты никогда ни на ком не женился? — вдруг спрашивает она — на губах у нее налет шоколадной крошки. Она надеется застать меня врасплох, но меня, разумеется, на мякине не проведешь.
— Я никогда никого так сильно не любил, — отвечаю я, и до чего же здорово говорить ей правду.
Патроны упакованы в силикагель, помещенный в круглые жестянки, в каких продают монпансье. Жестянки изготовлены «Фасси», кондитерской фабрикой из Турина, там же их можно сделать на заказ для провоза контрабанды. Запечатать их заново — проще некуда, просто заклеиваешь липкой лентой. В каждую входит по двадцать патронов; силикагель не для защиты от влажности — она не представляет никакой проблемы, — а чтобы патроны не гремели. Разрывные патроны я кладу в жестянки, на которых нарисованы вишни: люблю такие символы. Остальные леденцы были лимонного вкуса. Есть их я не стал. Не люблю конфеты. Я просто спустил их в унитаз.
С упаковкой для самого пистолета тоже никаких сложностей. Я на денек съездил в Рим. У меня там было несколько дел, одно из них — купить «самсонайтовский» чемоданчик: помню, что моя клиентка говорила про дамскую сумочку, но я отказался от этой мысли. Мне предстоит нести изделие на встречу, и в моих руках сумочка будет выглядеть неуместной. Случайные очевидцы, когда их станут умело допрашивать, вспомнят мужчину с дамским предметом. А «самсонайтовские» чемоданчики смотрятся естественно в руках у представителей любого пола, кроме того, они так популярны, что не привлекают никакого внимания. Когда- то они были любимыми игрушками преуспевающих бизнесменов, теперь ими пользуются конторские служащие, торговцы дамским бельем и пластиковыми окнами, даже школьники, — так что для моих целей такой чемоданчик подходит идеально. Крепкий поликарбонатовый корпус, надежная ручка, безотказный цифровой замок, который, помимо прочего, непросто взломать. Петли на крышке — во всю длину корпуса, внутренние карманы полностью складываются, в нижней части крышка заходит в паз, поэтому выломать ее практически невозможно, а содержимое более или менее защищено от влаги. Кроме того, паз можно смазать тонким слоем горчицы — чтобы обмануть собак и аппараты, определяющие запах взрывчатки и кокаина.
О рентгене я могу не заботиться: моя обаятельная клиентка меня об этом предупредила. И все же я хочу произвести над чемоданчиком все положенные действия. Это вопрос профессиональной гордости. Я покупаю в фотомагазине на Пьяцца делла Репубблика полдюжины пакетов, в каких перевозят фотопленку; в соседней галантерее — несколько пакетов крючков с петельками вроде тех, которые используют на застежках лифчиков.
В чемодане надо сделать двойное дно. Это довольно просто. В принципе, помочь оно может только при поверхностном осмотре. Но никто никогда не досматривает такие чемоданчики досконально. Я выстлал дно и бока чемоданчика фотопакетами, обрезав их по размеру. На пакетах есть свинцовое напыление. Потом вклеил в дно куски серого пенопласта с заранее вырезанными выемками под каждую из частей разобранного пистолета. А над ним прикрепил на крючках ложную картонную крышку и приклеил к ней несколько бумаг — инвойсы, письма, блокнот, несколько конвертов. Если осматривать центральное отделение чемоданчика наскоро, покажется, что оно набито документами. Поход в канцелярский магазин обеспечил меня недостающим реквизитом: в центральный кармашек я поместил стальную линейку, маленький степлер, ножницы, миниатюрный диктофон, крошечный транзисторный радиоприемник, две металлические ручки и пластмассовую коробочку со скрепками. Рентгеновским лучам придется преодолеть свинцовую преграду, и на экране появятся смазанные контуры всех этих предметов — они разложены так, чтобы скрыть очертания оружия. Защита не полная, но и так сойдет. Лучше уж приготовиться ко всему.
На то, чтобы разложить все это оптимальным образом, уходит час, а после того как это сделано, я рисую схему расположения каждого предмета, чтобы девушке не нужно было потом экспериментировать. У меня и сервис на уровне, не только мастерство.
И наконец я в последний раз собираю изделие.
Мне оно нравится, даже очень. Баланс прекрасный, отлично ложится в руку. Надпись легко читается, но не бросается в глаза. Я прикладываю его к плечу. Для меня коротковато. Я бы не смог им воспользоваться. Я небрежно навожу его на раковину и гадаю про себя, на что, на кого оно будет нацелено в следующие несколько месяцев, кому плоды моего мастерства и ее тренированные руки принесут смерть.
Как приятно держать оружие. Словно держишь в руках судьбу. Да так оно, собственно, и есть. Пистолет — это орудие судьбы. Бомбу можно не туда заложить или сбросить мимо цели, с базукой возможен перелет, на яд найдется противоядие. Иное — пистолет и пуля. Просто, художественно, начисто лишено вероломства. Наводка, нажатый спуск — и ничто уже не остановит полета пули. Ветер не собьет ее с курса,
