работы рядовых дипломатов помещений, как правило, не имели. Всю полезную площадь занимали представительские залы и комнаты. Первые и вторые секретари ютились в маленьких комнатушках на чердаках, часто все вместе в одной комнате. Например, посольство при Квиринале[37], то есть при итальянском дворе, располагалось в старинном палаццо на Пьяцца дель Пополо[38]. Первым секретарём в нём был барон Корф, а вторым — барон Келлер, причём Келлер был дядей Корфа и намного старше племянника. Они сидели в крошечной канцелярии друг против друга где-то под самой крышей и тихонько, по-родственному, между собой переругивались. (Корф будет назначен потом посланником в Баварию, но к месту назначения не прибудет. Он скоропостижно скончается в поезде, подъезжая к Мюнхену. Ходили слухи, что барон покончил с собой, став жертвой шантажа. Дело тёмное.)
Впрочем, рядовых дипломатов в посольствах и миссиях можно было пересчитать по пальцам — почти везде их, как и в Риме, было двое: первый и второй секретари. Первый был основной рабочей лошадкой по части сбора и обработки политической информации и составления и отправления отчётов в Центр, а второй ведал шифрами, кассой, руководством и воспитанием технического персонала, ремонтом здания посольства и прочими административными вопросами. Несколько позже кое-где были введены должности советников и атташе, но, как всегда, вопрос упирался в финансы.
Работа в посольствах несколько отличалась от работы в миссиях. В некоторых посольствах были должности советников, выполнявших функции посла во время его отсутствия, и первые секретари являлись там фактически начальниками канцелярий, и черновая работа их не касалась. В миссиях же послов замещали первые секретари, которые продолжали одновременно играть роль основных «лошадок» по политической работе (сбор информации, составление отчётов, докладов, обзоров и т. п.). При этом материальное вознаграждение первых секретарей в посольствах было несправедливо намного выше, чем у их коллег в миссиях.
Огромная пропасть разделяла так называемых «стопроцентных» дипломатов и консульских работников. Объём и трудности обычной работы в миссиях и посольствах нельзя было даже сравнивать с той работой, которая сваливалась на плечи консульских чиновников, а между тем моральное и материальное положение последних было намного хуже и ниже первых. И те и другие формально считались дипломатами, но редко кто из «чистых» дипломатов отваживался принять назначение в консульство, и ещё реже были случаи перехода консулов на «чистую» дипломатическую работу.
Всё это, конечно, тоже мало способствовало установлению в министерстве здоровой рабочей обстановки.
Нормальный отпуск царского дипломата составлял 29 дней, и во время такого отпуска жалованье дипломата сохранялось полностью. Если отпуск превышал срок, то дипломату в отпуске выплачивали лишь половину зарплаты. Максимальный срок отпуска, мотивированный разного рода семейными обстоятельствами, не должен был превышать четырёх месяцев. Если дипломату на урегулирование своих дел требовалось больше этого срока, то ему рекомендовалось оформить
Дипломатам, назначенным к должностям в Японию, Китай, Корею, Австралию, Северную и Южную Америку, проводить отпуск в России разрешалось лишь после пяти лет пребывания в них, так что текущие отпуска они «отгуливали» в том же регионе, где и работали. Дипломаты, работавшие в Пекине, посещали Японию или Корею, а их коллеги из Токио и Сеула приезжали в Китай. В 1903 году этот срок сократили до трёх лет, но зато уменьшили суммы прогонных денег.
Впрочем, прогонные (подорожные) деньги отпускникам не полагались — они выдавались в основном курьерам и лицам, назначенным в загранкомандировку и выезжающим к месту службы.
Интересно заметить, что лицу, замещавшему главу миссии или посольства во время отпуска последнего, не превышавшего 29 дней, выплачивалась зарплата… из кармана самого высокопоставленного отпускника. В Вене, Лондоне, Париже и Мадриде она составляла по 12 рублей 70 копеек, а в прочих местах — по 8 рублей 47 копеек в сутки! Учитывая довольно высокие оклады послов и посланников, эти выплаты вряд ли могли рассматриваться для них слишком обременительными. Если посол или посланник отсутствовал более 29 дней, то доплату к жалованью временного поверенного выплачивали уже из кассы МИД.
Дипломат, просрочивший свой четырёхмесячный отпуск без уважительных причин, в первый и второй раз получал от посла или консула замечание, на третий раз — простой выговор, на четвёртый раз у него из рабочего стажа вычёркивали три месяца, а если это случалось в пятый раз, то дипломата просто увольняли со службы в МИД. Терпимость кадровых инструкций царского МИД вызывает у нас воистину искреннее удивление!
Надворный советник и второй секретарь миссии в Афинах Ю. Г. Соловьёв для урегулирования личных дел попросился в отпуск, но поскольку оформление наследства в Польше сильно затянулось, ему пришлось дважды продлевать отпуск. Тем не менее уложиться в отведённые сроки ему не удалось, он превысил срок отпуска на целых 189 дней, чем, естественно, вызвал к себе внимание Департамента личного состава и хозяйственных дел. Однако дипломат отделался лёгким испугом и невыплатой жалованья. Помогли безупречное поведение Ю. Г. Соловьёва и отличные рекомендации посланника Г. Н. Щербачёва, а то бы расплатой за проступок оказалось увольнение со службы.
Кстати, Георгий Николаевич относился к своим подчинённым с большим уважением. Об этом, в частности, свидетельствует одна любопытная справка, выданная им первому секретарю Смирнову:
Первый секретарь Императорской миссии в Афинах д. с. с. Смирнов отправляется в Россию.
Вследствие сего Императорская миссия имеет честь покорнейше просить наши пограничные и портовые власти не отказать названному господину Смирнову в возможном содействии при въезде его в Россию. Посланник:
Видно, и в те времена российские власти не очень-то жаловали своих дипломатов и встречали их на родине с суровыми и непреклонными лицами. Мы не знаем, отправлялся ли господин Смирнов в очередной отпуск или возвращался домой насовсем, но спасительной справочкой на всякий случай запасся. Кто их там знает в Одессе — к чему могут придраться таможенники и жандармы-пограничники!
Типичный в этом отношении случай описывает С. В. Чиркин. Возвращаясь из Бомбея в Петербург в отпуск, он вёз с собой сундук с собранными и купленными за время командировки на Востоке сувенирами, который на всякий случай опечатал сургучной консульской печатью. Одесская таможня потребовала от дипломата показать содержимое сундука, но Чиркин указал на печати, давая понять, что он имеет право на беспрепятственный провоз багажа. Таможенник справедливо возразил, что в таком случае вещи должны быть упакованы в вализу[39]. В поисках «справедливости» Чиркин пошёл к таможенному генералу и стал утверждать ему, что провозит казённое имущество, но и начальник оказался неумолимым и строгим. Единственное, о чём дипломату удалось с ним договориться, это отправить сундук без досмотра в Петербургскую таможню, где Чиркин надеялся найти к таможенникам подходы. И нашёл: знакомый ему ловкий и услужливый курьер Министерства иностранных дел Короткое успешно «очистил» сундук и привёз его прямо домой.
Кстати, каждые три года дипломат мог беспошлинно, но не без таможенного досмотра провозить в Россию приобретённое за границей имущество.
Для оформлений отпусков духовенства, служившего в церквях при миссиях и посольствах, существовала довольно сложная процедура. Желающий уйти в отпуск архимандрит, протоиерей или дьякон должен был написать заявление послу или посланнику и указать, что его временное отсутствие не скажется негативным образом на обслуживании прихожан. Обычно священнослужители просились в отпуск в летнее время, с мая по сентябрь, когда и сами прихожане разъезжались кто куда. Ходатайство священника поддерживалось главой загранучреждения, который писал об этом своему руководству в Департамент личного состава и хозяйственных дел, а департамент запрашивал на этот счёт мнение Святейшего синода, в подчинении которого и находился сам заявитель. Получив согласие Синода, Министерство иностранных дел передавало его в соответствующую миссию и просило посла (посланника) уведомить о дате отъезда отпускника.
