Ала-уд-Доулэ, и оба стали ждать очередного хода англичан.
Ждать пришлось не долго: однажды в генконсульство вбежал запыхавшийся мирза и, еле переводя дух, выпалил:
— Повелитель Индии снялся с якоря и ушёл.
Пассек и Ала-уд-Доулэ думали, что лорд Керзон просто отправился на морскую прогулку в ожидании конца переговоров, но ошиблись. Повелитель Индии тоже решил не терять лица и уплыл в Индию.
Так задолго до большевиков русский генконсул в Бен-дер-Бушире дал отпор лорду Керзону Но такую «прыть» англичане повелителю Фарса не простили: они потребовали от шаха сместить Ала-уд-Доулэ и назначить на его место своего откровенного сторонника. Убрали и полковника Кэмпбела — вероятно за то, что он плохо «культивировал» местного губернатора, и на его место был назначен деятельный и не менее беспокойный, чем Пассек, майор П. 3. Нокс.
А Пассеку предстояло выполнить ещё одну важную и почётную миссию по «культивации» персидского режима — вручить орден Святого Станислава 1-й степени шейху Мохаммера (ныне Хуррамшехр) в знак его внимания к русским торговым интересам и с целью укрепить его положение как независимого от англичан и турок персидского чиновника. Поскольку родным языком шейха был арабский, то Пассек взял с собой сотрудника Русского общества пароходства и торговли итальянца Петрони, владевшего этим языком. Для «представительства» он приказал Петрони облачиться в старый генерал-консульский вицмундир и фуражку. Петрони выглядел в мундире настоящим ряженым, но Пассеку это понравилось. Впрочем, как пишет Чиркин, этот невинный маскарад вполне соответствовал опереточной обстановке, в которой проходил визит, и опереточному костюму, в котором русскую делегацию встретил шейх.
Мохаммер был фактически небольшой деревней. Шейх предложил встретиться на одной из его двух канонерок, которые при ближайшем рассмотрении оказались двумя допотопными грязными пароходиками с двумя пушчонками на юте. Н. П. Пассек, желая придать своей поездке как можно больше блеска, отказался от услуг пароходной компании «Бритиш Индиа» и попросил предоставить в его распоряжение одну из канонерок шейха. Старушка «Персеполис» делала не более пяти узлов в час, но это нисколько не смущало генерального консула. При посадке и высадке с «канонерки» гремели пушечные салюты, причём число выстрелов явно превышало статус русского дипломата, но это только придавало Пассеку ещё больше уверенности в важности своей миссии. Капитан пытался было отговорить его от салютов («Стреляй не стреляй — публика всё равно ничего не поймёт» или «Снаряды очень дорогие»), но достоинство русского генконсула не могло считаться с такими мелочами.
Шейх оказался огромным, прямо-таки могучим и красивым детиной в расцвете сил. В широком бурнусе и чалме он выглядел настоящим красавцем. В назначенный час шейх и его приближённые собрались на «канонерке», чтобы участвовать в церемонии получения русского ордена. Дипломаты были в «муравьёвской» форме, Петрони «вырядился» в старую форму, которая была для него тесновата, а фуражка, наоборот, того гляди могла свалиться с головы. Но всех своим костюмом сразил наповал шейх. Он надел парадный гусарский голубой мундир при красных с золотым лампасом чикчирах, чёрные лакированные ботинки и чалму! При этом мундир оказался ему настолько тесен, что в некоторых местах он буквально расползся по швам, и там и сям зияли прорехи.
«Шейх был красен, сконфужен и, видимо, желал одного — скорейшего окончания церемонии, — писал Чиркин. — Но не таков был Николай Помпеевич, чтобы скоро выпустить его из своих рук, да ещё после столь сложной подготовки и путешествия». Он «закатил» длиннющую речь, в которой оттенялась и значимость награды, и лояльность награждённого к высокому русскому покровителю, и высказывались рекомендации следовать «этой мудрой политике» и впредь — единственному гаранту благоденствия управляемой им провинции. Шейх уже изнемог и истекал потом, когда дошла очередь до ответного «спича», губернатор лаконично поблагодарил за награду, воздал хвалу России и обещал быть «паинькой» и в будущем. Церемония закончилась малосъедобным обедом, после чего шейх отправился в свою резиденцию.
Николай Помпеевич остался вполне довольным поездкой и возобновил свои попытки «культивировать» окружающих. В этот раз он выбрал в качестве объекта бельгийца Ваффлара, начальника таможен Персидского залива. Скоро Ваффлар полностью подпал под влияние Пассека и усердно выполнял его указания о том, как с помощью таможенных пошлин следовало сдерживать влияние англичан в этом районе. Но дело кончилось смещением конфидента Пассека и назначением на его место проанглийского чиновника. Юг Персии считался английской вотчиной, и ничего с этим нельзя было поделать — тем более что некоторое время спустя (1907) Россия и Англия официально договорились о разграничении в Персии своих сфер влияния.
Скоро Пассек «выдохся», он суетился и ворчал, но его уже тянуло в новые, более интересные и культурные места, где он мог бы найти применение своим наклонностям. Стало также ясно, что необходимость в русском генконсульстве в этом районе была сильно преувеличена.
Глава пятая. Милые люди в Вашингтоне
Было бы сердце, а печали найдутся.
После шестидневного путешествия через Атлантический океан П. С. Боткин прибыл в Америку и, уставший, добрался, наконец, до Вашингтона. Проснулся он утром в незнакомой комнате и незнакомой постели. С трудом вспомнил, что находится в Соединённых Штатах Америки и что приютил его у себя в доме и обласкал милейший Кирилл (Карл) Васильевич Струве (1835–1907), русский посланник в Японии и США (1882–1892), вдовец и умнейшая голова. Супруга посла Мария Николаевна, урождённая Анненкова, умерла в 1890 году, оставив на Кирриша Васильевича четырёх дочерей, воспитывавшихся в Петербурге.
Разбудили Боткина звуки музыки, раздававшиеся из зала по соседству. Кто-то вполне профессионально играл на пианино. Вошёл негр-камердинер и принёс чай. На вопрос Боткина, кто играет, слуга ответил:
— Мистер Андреефф[86].
Приведя себя в порядок, Боткин пошёл представиться сотрудникам миссии и первым делом познакомился с музыкантом Андреевым. Это был неказистый человек лет сорока с невзрачной же внешностью, мешковатый, с круглой плешивой головой и длинными, как у морского котика, усами. Ничто в его внешнем виде не гармонировало, а наоборот, всё находилось в контрастном противоречии. Особенно аляповато выглядели, конечно, усы. Но как он играл! Никто бы ни за что не подумал, что такая серенькая личность могла извлекать из инструмента такие чарущие звуки. «Мистер» Андреев воистину был талантливым музыкантом-исполнителем.
Выяснилось также, что Андреев вовсе не был дипломатом. Несколько месяцев тому назад он, бухгалтер и сотрудник Департамента личного состава и хозяйственных дел, приехал ревизовать миссию, да так и застрял в Вашингтоне. В миссии в это время не оказалось ни одного дипломата — в отпуск уехал второй секретарь барон Шиллинг, да так и не вернулся, и Струве решил попридержать бухгалтера, чтобы использовать его хотя бы как технического сотрудника. Но бухгалтер проявил недюжинные способности дипломата и постепенно стал в миссии просто незаменимым. Он делал и черновую, и хозяйственно- административную работу, и выполнял сложные дипломатические поручения. Ну а то, что он оказался ещё великолепным пианистом, только прибавило ему веса и уважения.
— Ваш приезд для меня тяжёлый удар, — сказал Андреев, познакомившись с Боткиным. — Мне придётся возвращаться в министерство, снова засесть за бухгалтерию — скучную, одуряющую механическую работу.
— Что ж, мне следовало, вероятно, потонуть в океане? — пошутил Боткин.
Андреев кисло улыбнулся и ничего не ответил.
Боткин скоро узнал, что Андреев на самом деле вкусил от запретной дипломатической жизни яда и заболел дипломатией. Он всю свою жизнь мечтал стать дипломатом, но стеснённые семейные обстоятельства не позволяли получить ему соответствующее образование. Он был вынужден содержать
