Среди ворон немало задир, которые не прочь досадить кому-нибудь из своих. Эти действия не имеют отношения к игре, они не стандартны. Ни с того, ни с сего одной птице захотелось посидеть на месте, которое уже занято. Наступать прямо рискованно: можно получить тычка. Тогда озорница, перескочив на ветку, где сидит отдыхающая ворона, начинает потихоньку к ней пятиться, широко развернув хвост. Та орет, стучит клювом по ветке, чтобы ее оставили в покое, но это не помогает: чужой хвост все ближе, и приходится перелетать на другое дерево, где все может повториться сначала. И все это не ради выгоды или мести, а так, озорства ради. Нельзя сказать, что к нему все остальные относятся безучастно. Иногда обиженная находит защиту среди соседей, и обидчице приходится удирать самой.
Вместе с тем воронам чужд деспотизм. То, что в курином или голубином мире решается грубой силой, у ворон исключено. Здесь действует еще одна заповедь: своих не бить! Конечно, угрожать для временной острастки можно, но драться, как дерутся зяблики, ласточки, ястреба, камышницы и многие другие, у них запрещено. «Ворон ворону глаз не выклюет» — кто не знает эту поговорку. Ворона вороне — тоже. И даже пера по злобе не выдернет. Зимой причиной раздора может быть только что-то съедобное. Но у ворон в силе такое правило: если кусок большой, его клюют все, кому места около него хватит, если мал и его можно унести в клюве, он принадлежит той птице, которая его нашла. А если он великоват для одной, но его вполне хватит на троих, как тогда пойдет дележ?
В один из самых неприятных зимних дней, с ветром и моросящим дождем, когда непогода всех, кроме ворон, заставила сидеть под крышей, я разбросал во дворе шесть крупных рыбьих голов и стал наблюдать из окна, как будут развиваться события.
Вскоре четверка находящихся поблизости ворон по очереди перепробовала все головы. Их интерес был замечен пятой. А когда и она спустилась во двор, это увидели и те, которые были подальше. И вскоре от головы к голове расхаживали уже шестнадцать ворон. Потом улетали одни и прилетали другие, и в конце концов дарового угощения понемногу — кому больше, кому меньше — хватило на всех. При этом была допущена лишь одна бестактность: нетерпеливая, намокшая и некрупная ворона подошла к той, которая клевала голову, придерживая ее лапой, и несильно дернула ее за кончик крыла. Та оставила голову и отошла в сторону. Постояла, словно подумала: «Кому отдала-то?». Решительно вернулась и вновь овладела добычей.
И оказалось, что не сила, рост и возраст определяют, кому достанется кусок, а именно решительность. Каждая вновь подлетавшая ворона могла отобрать его у любой обладательницы, опускаясь прямо перед ней. Но если неимущая подходила пешком, то исход мог быть разным. Хозяйка могла уступить, а сама пойти и отобрать такую же голову у соседки, а та, в свою очередь, отбирала отданную голову у первой. Если хозяйка не хотела отдавать добром, неимущая, подбираясь к ней бочком и прижимаясь к земле, тянулась клювом к голове и завладевала ею. Получалось, что сильная птица проявляла великодушное снисхождение, удовлетворенная поведением и позой просительницы.
Не раз проявлялось и упорство: не подходи, не отдам! Тогда против упорной объединялась такая же пара, как в игре с собакой, только вела себя эта пара иначе: одна птица стояла у хвоста обладательницы рыбьей головы, другая — напротив нее, как бы намекая: если не отойдешь, отберем. Ей и доставалась добыча, а помощница вместе с «обездоленной» шли к другим и, объединившись в пару, могли повторить тот же прием с кем угодно третьим.
За полчаса от рыбьих голов остались искрошенные косточки жаберных крышек, остальное было съедено. Но за полчаса не было ни единого удара, ни единого щипка, которые могли бы причинить боль. Не появилась во дворе ни одна птица, которой подчинились бы все. Не было деспота, но порядок был. Наелись — не наелись, но досталось всем.
Наблюдая за вороной в городе, можно узнать о ней довольно много и убедиться, что и она понимает нас неплохо, как раз настолько, насколько это ей необходимо.
Ворона смела, но крайне осторожна и недоверчива к человеку. Да и разве мало было с его стороны гонений на эту птицу? Но вместе с тем она может быть бесцеремонна с теми, кто не в состоянии причинить ей вред. Я с удивлением смотрел с другой стороны улицы, как старушка, присев на край занесенного снегом бассейна фонтана, крошила голубям булку, а все кусочки доставались воронам, которые безбоязненно стояли полукругом почти около ног сердобольной женщины. Та взмахивала пустой сумкой, но этого жеста пугались только голуби, а вороны, подтянутые, крепкие, лишь чуть отступали назад.
Другой, не менее поразительный случай свидетельствует уже не о вороньей наглости, а о завоеванном доверии. Неподалеку от конечной трамвайной остановки, за последними домами неторопливо, но легко шел на лыжах пожилой человек, за которым бежала рослая овчарка. Около крайнего сада лыжник и собака остановились, и почти тотчас на снег перед ними стали опускаться вороны. Человек что-то вынимал из сумки и сыпал птицам, собака сидела у его ног. Для того, кто знает ворон, сцена была просто фантастической. Подходить ближе я не стал и смотрел на все это в бинокль. И лишь после того, как ушли человек и собака, разлетелись вороны, я перешел поле и по следам увидел, что вороны все же держали хотя и минимальную, но надежную дистанцию, которую собака, если бы у нее не выдержали нервы, одним прыжком не одолела бы. Второго она сделать бы не успела.
Нигде, как в городе, не бывает такой погони ворон за ястребом или совой. Иногда вокруг хищника собирается целый клуб машущих крыльев, сквозь которые не видно его самого. И каждая из преследовательниц возвращается на свою крышу с таким видом, будто без нее не отогнали бы врага. Но если ястреб переходит в нападение, от него удирают самые смелые, позабыв о достоинстве.
Если кто-нибудь пожелает понаблюдать за поведением вороны, на первых порах его непременно постигнет неудача. Поведение вороны помимо всего прочего сильно зависит от погоды, от того, куда хотя бы дует ветер. Например, при восточном или западном ветре воронье с южных окраин города летит к месту сбора перед ночевкой вдоль улиц, направленных на север, преодолевая многокилометровый путь почти без усилий на гребне чуть ли не сплошной воздушной волны, отраженной от стен высоких домов. Но если назавтра подует попутный ветер, над теми же улицами вместо тысяч пролетит несколько десятков птиц, как будто остальные, предчувствуя какую-то чрезвычайную перемену погоды, подались в другие края. Никуда они не делись, а просто избрали другой путь, чтобы поменьше «тратиться» на дорогу.
Есть такая примета: зимой ворона каркает к морозу. Правильно. Только надо добавить: а также к ветру, теплу, снегопаду, к изморози, метели, дождю. В теплые дни, действительно, воронье карканье слышится чаще, чем в мороз, но ведь среди зимы даже самая затяжная оттепель обязательно закончится хотя бы двух-трехдневным морозом. В оттепель и воробьи живее чимкают, и синицы веселее позванивают, другие птицы голоса подают. В стужу лишний раз каркнуть без надобности — потерять немного драгоценного тепла. Зачем орать, когда есть очень выразительный язык жестов?
Когда же и в мороз слышится истошный крик нескольких ворон, значит, что-то необычное взбудоражило их: кота увидели, сову или собаку. Да мало ли причин для карканья: уронила птица косточку под ноги прохожим и долго кричит с досады, стоя на краю крыши. Другая не может отделаться от назойливой соседки и каркает, как бы прося защиты. Третья…
Заканчиваю этот рассказ в один из самых холодных дней января 1987 года. В соседнем дворе то и дело возникают вороньи гонки. На крыше сарая ворона беззлобно задирается с грачом. Другая бросилась на озябшего воробья, но у того хватило сил увернуться от ее клюва. Над высоким зданием гостиницы играют пять или шесть вороньих пар. Под вечер на крышу соседнего дома обязательно выйдет черный кот, и на антенне соберется десятка два орущих ворон, но погода и на завтра обещает быть такой же. За окном, на ветке клена, сидит, распушившись, старая ворона, изредка поглядывая на меня, словно ждет, что я прочитаю ей то, что написал. Да, пожалуй, эта птица заслуживает того, чтобы о ней была написана книга, которую следует назвать — «Книга о вороне». И не иначе.
Глубокой осенью нередко наступают уныло-однообразные, безликие дни, настолько похожие друг на друга, что хочется сказать: погода остановилась. Дождя нет, но все отсырело. Воздух, земля, стены домов, заборы напитана влагой. Слезы тумана капают с проводов и веток. На асфальте дорог и тротуаров образуется густокисельный слой тонкой, не просыхающей грязи, такой черной и липкой, что кажется, любая упавшая в нее вещь будет испорчена безвозвратно.
И когда на эту грязищу перед остановившимся у перекрестка автобусом стало медленно опускаться пушистое, чистое и светлое голубиное перо, захотелось, пока не погас на светофоре красный свет,
