всегда делая там даже небольшой ремонт. Одну пару из первого, прекрасного гнезда выжила куница, из второго пустельга, и только в третьем, где не было даже крыши, вывели сороки четверых птенцов. Но это обстоятельства чрезвычайные. А в городе, как выяснилось, среди сорок обнаружились самые настоящие лодыри, которые в нарушение общего правила — строить для каждого выводка новое гнездо, быстренько и умело ремонтируют старое. Сложат за два-три часа реденькую крышу над ним и с успехом выращивают сорочат. Так что инстинкт инстинктом, а старательность и умение у всех далеко не одинаковы.
Весной, когда начинается строительство гнезд, появляется у сорок не совсем понятная страсть к блестящему металлу. Несколько раз находил я у «диких» сорок в готовых гнездах жестяные пробки от пивных бутылок. В городе таких предметов, которые бы и блестели, и для постройки годились, достаточно. И подбирают городские сороки кривозубые алюминиевые вилки, куски проволоки и проводов в пластиковой изоляции, гнутые гвозди, только не ржавые. Когда из одного гнезда после вылета птенцов вынули все куски проволоки, выпрямили и измерили, получилось более ста метров. В другое гнездо был искусно вплетен полутораметровый проволочный отрезок, придававший постройке дополнительную прочность.
Но далеко не все сороки соблазняются блеском даже пригодных для строительства предметов. Одной паре чего только ни подбрасывали: разрубленную на куски стальную цепочку, разноцветные провода и сверкающую, как начищенное серебро, проволоку, ложку и вилку, скрученную фольгу и елочную канитель, железную стружку, медь и латунь. Не взяли ничего из этого изобилия, хотя все лежало на виду вокруг гнездового дерева. Пара эта работала очень экономно: уронят прутик — не поленятся спуститься и подобрать. Но остальных вещей в клюв не брали.
В городской обстановке сорока будто стала стесняться своего посредственного певческого дара, и, чтобы послушать ее щебетание в погожие предвесенние деньки, по-прежнему приходится отправляться за город. А вот необыкновенные воздушные игры сорок удалось увидеть именно над городскими кварталами. Согласитесь, что одна только внешность длиннохвостой птицы заставляет предполагать, что в любой момент готова она совершить нечто дерзкое, отчаянное, озорное, да только остерегается при свидетелях. Действительно, сорока довольно скрытна в проявлении эмоций: она и поет в одиночку, да еще и спрятавшись в чащу. А мне и сорокалетнего знакомства с ней оказалось мало, чтобы узнать, что может она выражать настроение не только шепелявым бормотанием и повизгиванием, но и особым полетом-игрой. Может быть, эта игра и не имеет отношения к выбору партнера для семейной жизни, как и зимние игры- танцы ворон, но как-то принято считать: коль игра — значит закрепление союза. Вроде бы помолвка.
Был давным-давно на северной окраине Воронежа кирпичный завод. Сейчас от этого завода осталось малопонятное нынешним поколениям воронежцев название да огромный карьер, окруженный жилыми кварталами. Теперь это спокойное птичье место, где чуть ли не в любое время года можно встретиться с теми пернатыми, которые еще сторонятся нашего соседства.
15 марта 1983 года, в чудесный, тихий полдень, когда в тени еще держался мороз, а над обтаявшими косогорами уже поднимался легкий парок, в карьере несколько сорок гонялись друг за другом. То рассеянной стайкой летели они на фоне темной стены карьера, то взлетали повыше, и на затянутом густой дымкой небе мелькали их головы и длинные хвосты — не получалось целых сорок. Но вдруг стайка стала круто набирать высоту, разделяясь на пары. К ним от домов устремились еще две пары. Вначале показалось, что птицы, заметив где-то ястреба, хотят лишить его преимущества в нападении. Но, взлетев метров на сто, каждая пара стала падать вниз фейерверочным колесом: каждая из двух птиц, рисуя в воздухе петлю за петлей, будто норовила ухватить партнера за хвост. После четырех-пяти оборотов падение прекращалось, сороки вновь набирали высоту и снова «катились» к земле. Никакой очередности в полете пары не соблюдали, но и друг другу не мешали. А испортили эту «карусель» вороны: взмыли, зареяли над карьером сотни ворон, и когда расселись по деревьям и крышам, нигде не было ни сороки. И сколько в тот год и в другие ни ходил я на то место, выбирая похожие дни, не видел больше ни игровой сорочьей погони, ни того пилотажа, который называется высшим.
Может быть, вороны, молчаливым легионом ринувшись в небо, испугали сорок. Ведь отношения с сородичами у сороки и в городе остаются натянутыми. Грачи даже в маленьких грачевниках устраивают ей такую встречу, что она и оглядеться не успевает, куда удирать, и не появляется больше поблизости даже в минуты общей тревоги. С вороной неприязнь обоюдная, где бы ни встречались. Обе прекрасно знают, на что способны в отношении друг друга. Ни одна сорока не пропустит спокойно летящую даже мимо пустого гнезда ворону, пусть та и не проявляет интереса к чужому жилью. Бывалая ворона считает нападение сороки оскорблением: тогда длиннохвостая сама удирает, что есть духу, чтобы не получить тычка в спину сильным клювом. Ворона ненавидит сороку не за то, что та может в ее отсутствие заглянуть в гнездо, а за то, что зимой она шарит днем по вороньим ночевкам и, кажется, знает, каково на вкус воронье мясо. А этого умные птицы никому не прощают. И ни одна ворона, пролетая днем мимо того места, где ночевала, не поленится погнать прочь сороку, какие бы дела саму ни ждали.
В чем-то сорока сообразительнее вороны. Живясь по дворам, закапывает не все, что достанет, а кусочки повкуснее, и в отличие от вороны присматривает за спрятанным и как может охраняет, осмеливаясь отгонять от тайников собак и кошек. Совместные действия сорок более согласованны, чем у ворон. В этом можно убедиться, наблюдая, как сорочья ватага разоряет чужое гнездо. Если сороки не могут совладать с хозяйкой гнезда даже двое на одного, они объединяются в группу, которая едина в своих действиях и добивается успеха, хотя результатами грабежа не могут воспользоваться все участницы нападения (не на всех яиц хватит). Грабят как по сговору: сегодня наша доля, завтра — ваша.
С осени до весенних дней жизнь сорок-горожанок беспечна и сытна, но почти четырехнедельное кормление птенцов в гнезде дается им нелегко. На хлебных корках и сухарях, селедочных головках, подкисшей каше и вареной картошке сорочат не вырастишь. Птицам с окраин города немного проще, а тем, которые гнездятся в заасфальтированных кварталах центра, приходится по нескольку раз в день летать за город, чтобы наловить насекомых, улиточек, другой мелкой живности. Вот у этих сорок и развивается природная склонность к хищничеству, отрабатываются новые способы охоты.
В мае из-под крыш, из скворечников, фонарных столбов и из разных щелей вылетает новое поколение домовых воробьев. После первого выводка желторотый воробьиный молодняк встречается до начала осени, словно с конвейера сходит. Этих слетков, еще не набравшихся мудрого опыта своего племени, и ловят городские сороки.
Несколько дней после вылета из гнезд, собравшись в стайки, молодые воробьи еще находятся под опекой взрослых птиц, которые, как могут, предупреждают их об опасности, но всех, конечно, спасти не могут. Воробьи, если они вместе, молчат, только когда спят. Стайка на отдыхе, спрятавшись в густой листве, оповещает о своем присутствии беспрестанным чимканьем. Сорока, видимо, может различать голоса взрослых и молодых воробьев. Пролетая бреющим полетом на самой малой скорости над рядами аллейных деревьев или кустарников, она, услышав беспечное «чим-чив-чили…», пикой падает в листву, мгновенно оказываясь в середине ничего не ожидавшей компании молодых воробьев. Запоздалый сигнал тревоги уже не может спасти жертву. Иногда сороке каким-то образом удается схватить двух слетков, словно это не юркие птицы, а беспомощные мышата.
И мышиный голос не забыт городской сорокой. Несколько раз, став под густым шатром невысокой липы, я подзывал сороку писком резиновой детской игрушки со свистулькой. Птица настолько точно определяла, откуда исходит звук, что без прицеливания могла бы схватить ее, если бы она была не в моей руке, а на ветке. Мгновенно спохватившись, сорока издавала короткое стрекотанье, но в следующий раз без раздумья и замешательства снова бросалась на писк, не подозревая провокации. Она пугалась человека, не успев разглядеть добычу, но сомнений, что добыча была, у нее не возникало.
Городские ласточки-воронки даже во время строительства гнезд поднимают отчаянный переполох при появлении около их колонии сороки, помня ее прошлогодние злодейства. Но что может сделать одной сороке даже тысяча ласточек? Они летят ей навстречу с криками беспокойства и тревоги, но та и скорости не прибавляет, пролетая мимо окон, где прилеплены их гнезда, как бы прикидывая, с которого лучше начать, когда в них появятся птенцы. И стриж узнал за довольно короткий срок, кто такая сорока. Но стриж не ласточка, и некоторые разорительницы гнезд уже почувствовали это своей спиной: когти коротких стрижиных лапок ранят, как ястребиные.
Наведывается сорока и в скворечники, пока взрослые скворцы корм для птенцов собирают. Меньше стало тех певчих птиц, которые всегда охотно гнездились по городским садам и скверам. Удобных мест для них по-прежнему хватает, да только от сороки спрятать гнездо труднее, чем от кукушки и кошки. И год от
