продемонстрировал бурную реакцию. Вот что вам нужно показать присяжным, да и судье тоже.
Он хотел провести еще одно тестирование Пейджа. У меня, однако, имелись на этот счет сомнения.
— А вдруг Уиллард никогда не делал такого, что может вызвать «драматическую реакцию»?
— Не беспокойтесь, — ответил он. — Что-нибудь сделал. Каждый что-нибудь да сделал, включая вас. — Он подмигнул. — И даже меня.
На следующей неделе Пейдж отправился в контору Чарли. Он пробыл там около двух часов, потом Чарли позвонил мне.
— Приезжайте, — сказал он, — я хочу вам кое-что показать.
Когда я приехал, Чарли провел меня в свой кабинет мимо измученного Уилларда Пейджа.
— Взгляните на этот график, — произнес он.
Я сразу же заметил удивительную реакцию ближе к одному из концов ленты. Артериальное давление взлетело вверх, пульс резко участился, дыхание почти замерло, игла гальванометра резко отклонилась. Любое из этих проявлений можно было бы считать бурной реакцией. Вместе же они были, как выразился Чарли, «как раз то, что надо».
— Какой вопрос вызвал такую реакцию?
Чарли дал мне список вопросов.
— Номер пять.
Вот это да! Вопрос был: «Совершали ли вы когда-нибудь изнасилование?»
— О, Боже! — воскликнул я. — Не говорите мне, только не говорите!
— Не стреляйтесь, подождите минутку, — произнес Чарли с видом Санта-Клауса, который собирается дать эльфам выходной. — Взгляните на номер три, семь и восемь.
Это были вопросы:
— Изнасиловали ли вы Жанет Саливен в ноябре 1956 года?
— Ударили ли вы пистолетом Роджера Сэломана в ноябре 1956 года?
— Солгали ли вы мне о своем участии в изнасиловании Саливен?
Ответом на каждый вопрос была ровная линия, никаких следов реакции.
Не понимаю.
Чарли веселился.
— Это же просто. Во-первых, Пейдж не насиловал эту девушку, Саливен, и лучшее тому доказательство — сравнить вопросы номер три и пять на первом графике. Во-вторых, однажды, когда Пейдж служил в Германии, его обвинили в изнасиловании, и именно это вызвало бурную реакцию на вопрос номер пять. Он рассказал мне об этом случае, и, когда я снова задал ему вопрос номер пять, реакции на этот раз не было. Это самый убедительный тест, какой может быть.
— Что значит «был обвинен» в изнасиловании? — спросил я. — Откуда вы знаете, что только обвинен?
— Он рассказал мне подробности, — ответил Чарли. — Они вполне убедительны. Я научился разбираться в этом еще с тех времен, когда служил в полиции. Многих солдат немецкие девушки обвиняли в изнасиловании, дошло до того, что нам приходилось каждую проверять на полиграфе, чтобы решить, стоит ли даже допрашивать этого человека. К тому же Пейдж рассказал, что был оправдан и военной и местной полицией. Я проверил, он сказал правду.
По мере того как слова Чарли доходили до моего сознания, меня начало охватывать волнение.
— Вы можете получить подтверждение этого от военной или немецкой полиции? — спросил я. — Это чертовски важно, я понял, что вы подразумеваете под «драматической реакцией».
Суд над Пейджем был назначен на начало 1961 года. В основном мы были готовы — насколько возможно. Нам не удалось получить подтверждения рассказа Уилларда, но я все же чувствовал, что этот тест может сыграть важную роль. Дэн собрал многих свидетелей, которые могли бы помочь нам в этом деле. Он разузнал все о потерпевших, но Жанет и Роджер были теми самыми образцовыми молодыми американцами, которыми они казались. Что касается борьбы за полиграф, я сделал еще одну попытку — заявил ходатайство, чтобы представители обвинения сами устроили Пейджу проверку на детекторе лжи.
Это ходатайство, поданное судье Эдварду Де Солинье, ознаменовало мое первое появление в суде Массачусетса в качестве адвоката. Я доказывал, что, поскольку другим подозреваемым полиция штата проводила проверку на полиграфе, отказ сделать это для Пейджа — необоснованная дискриминация. К моему удивлению, судья приказал немедленно протестировать Пейджа. В тот вечер в «Бостон глоб», на второй странице появилась маленькая заметка под заголовком: «Суд выполняет странную просьбу».
Пейджа, так же как и Джорджа Эджерли, тестировал Майк Куллинан и так же заявил, что результаты неопределенны. Меня это не слишком удивило: я знал, что Майк — специалист с консервативными взглядами. И все же было бы интересно увидеть, что стали бы делать власти штата, согласись он с выводами Джона Конрада и Чарли Циммермана.
До суда оставалось меньше недели, когда прокуратура заявила, что разбор дела придется отложить. Накопилось слишком много дел, по которым обвиняемые не могут внести залог и дожидаются суда, находясь под стражей. Я бросился в Ворчестер доказывать судье Солинье, что суд надо провести немедленно. Я объяснил, как трудно собрать всех наших бесплатных экспертов и обеспечить их доставку, что Пейдж не может найти работу, пока над ним висит обвинение в изнасиловании, что с момента его ареста прошло более шести месяцев и справедливость требует провести суд безотлагательно.
На судью Солинье все это не произвело ни малейшего впечатления. Он не только сказал «нет», но устроил мне такую взбучку, которой я не получал со времен летной школы. Судья когда-то был военным моряком. Много лет спустя мы встретились с ним в деле об ограблении банка.
— Что же вы еще тогда, когда шло дело Пейджа, не сказали, что тоже были военным моряком? Я своих никогда не трогаю, я решил, что вы из этих торгашей.
Как оказалось, судья оказал мне хорошую услугу. Слушание дела Пейджа было назначено только на первую неделю мая. За это время я успел принять участие в деле Джорджа Эджерли.
Суд над Уиллардом Пейджем начался под председательством судьи Юджина Хадсона. Мне удалось снова собрать своих экспертов, и присяжные были собраны в пожарном порядке, благодаря еще одной странной традиции, принятой в моем родном штате. Если только речь не идет о смертной казни, мы берем в присяжные двенадцать первых попавшихся человек и не задаем им никаких вопросов.
Жанет Саливен и Роджер Сэломан дали показания. Держались они хорошо. Во время перекрестного допроса я выделил три основных момента: три с половиной года могут притупить даже самую лучшую память; их первые описания преступника сильно отличались от внешности Пейджа; то, что полицейские показали им Пейджа через одностороннее стекло, — бесчестный прием. Мне не удалось их поколебать. Они упорно настаивали, что человек, напавший на них в тот вечер, в 1956 году, был худой, белокурый мужчина, находящийся теперь в зале суда. Уиллард Пейдж. Именно он.
После перекрестного допроса суд отложили до следующего дня, когда судья должен был слушать моих экспертов.
В тот вечер мы собрались у адвоката Питера Принчи, который был моим клиентом еще в те времена, когда я открыл сыскное агентство. Мы сидели за длинным столом: эксперты доктор Ле Муэн Снайдер, доктор Роберт Мезер, доктор Хадсон Джост, майор Чарлз Джозеф, Линн Мэрси, Чарли Циммерман, Джон Конрад и я.
Ле Муэн Снайдер, доктор, адвокат и полиграф-эксперт из Калифорнии, работал с Эрлом Стенли Гарднером в суде высшей инстанции штата — организации, призванной исправлять судебные ошибки. Бывший главный судебно-медицинский эксперт штата Мичиган, доктор Снайдер специализировался в уголовной патологии, он мог сравнить надежность показаний полиграфа с теми научными формами доказательств, которые считались приемлемыми в суде.
Хадсон Джост, руководитель факультета психологии Аризонского университета, работал с полиграфом двадцать лет, и лучше чем кто-либо разбирался в теоретической психологии тестирования.
Роберт Мезер, психиатр, гипнотизировавший Пейджа, изучал медицину и право в Гарвардском и Бостонском университетах. Он мог разъяснить вопрос, который кое-кому казался важным для проведения полиграф-тестов: до какой степени умственное заболевание может повлиять на точность теста. Самое
