только не совсем идиот.
«В детстве меня исключали из школы за плохое поведение».
Чего не было, того не было. Не то чтобы в школе он был примерным мальчиком, но бузил ничуть не больше прочих. Да и отчима, откровенно говоря, побаивался… Хотя дядя Коля больше молчал, никогда не ругался и не дрался, не то что соседские мужики, чувствовалось, что лучше его не сердить. Целее будешь. К тому же и сам Пашка не питал особой склонности к хулиганским выходкам, потому и закончил с «четверочным» аттестатом и положительной характеристикой, так что в институт поступил без проблем.
«Я злоупотреблял спиртными напитками».
Тоже нет. К алкоголю Павел почему-то был совершенно равнодушен. Так, рюмку за компанию, не больше. Даже странно было – как это люди находят удовольствие в том, чтобы нажраться до поросячьего визга, а утром страдать от похмелюги? В родном городке мужики пили крепко, и Пашка еще в детстве решил для себя твердо: я так не буду! Многое из того, о чем мечталось когда-то, он так и не смог воплотить в жизнь, но тут держался твердо.
«Временами не могу удержаться, чтобы чего-нибудь не стащить».
Чего они только не придумают, эти господа психологи! Инженеры человеческих душ, чтоб им пусто было… Не мешало бы добавить «нахожусь в федеральном розыске»! Для полного счастья, так сказать.
«Иногда мне хочется кого-нибудь убить».
Добравшись до этого вопроса, Павел и впрямь ощутил тягу к убийству. Причем не кого-нибудь, а автора этого теста и работодателей, его использующих. Ну нельзя так над людьми измываться! И это его на работу еще никто не принял… Дальше-то что будет?
Он встал, потянулся, прошелся по комнате, разминая мышцы, затекшие от неподвижности, ткнул в кнопку старенького радиоприемника и покрутил ручку настройки. Может, с музыкой станет повеселее?
Но в этот вечер ему не везло – как нарочно. Вместо веселенького танцевального мотивчика или скороговорки диктора, бормочущего новости, из динамика раздался знакомый, чуть хрипловатый голос с подвывом под гитарный перебор:
Павел поспешно выключил радио. «А ведь песня-то обо мне, – подумалось некстати, – как будто нарочно кто-то включил ее сейчас…»
Он уселся обратно к столу, даже достал новый лист с вопросами, но, вместо того чтобы снова заполнять проклятые клеточки, сидел задумавшись, бесцельно вертя в пальцах ручку и глядя прямо перед собой. Сосредоточиться никак не получалось, зато перед глазами упорно всплывали картины прошлого. Хоть и не ко времени все это, но как отогнать непрошеные воспоминания?
Родился он в небольшом городке Ухтомске, далеко за Уралом. Во времена далекие часто оседали здесь высланные из столиц интеллигенты, не согласные с властями предержащими, потому хоть и невелик городок получился, зато целых три университета! Из самых глухих уголков необъятной Сибири съезжались сюда парни и девушки, желающие получить высшее образование.
Поступил и Пашка – на медицинский. Профессия эта казалась особенно нужной, востребованной… Осязаемой какой-то. Как ни крути, люди болеть никогда не перестанут. Даже дядя Коля, узнав о его решении, одобрительно хмыкнул. «Молодец, учись! – сказал он пасынку. – Лепилой даже в лагере жить легче!» От такого напутствия веселее не стало, но на дядю Колю Пашка не обиделся. Он же как лучше хотел, в конце концов… Не его вина в том, что в молодости служил в конвойных войсках, потом – в ментовке, а потому всю жизнь мерил зоновскими понятиями!
И Павел учился – зубрил неподатливую латынь, преодолевая дурноту, посещал анатомический театр (потом, правда, привык и даже подрабатывал там санитаром), готовился к семинарам и добросовестно отрабатывал практику в местной больнице… Даже успел получить диплом и произнести клятву Гиппократа, прошел ординатуру и проработал год в той же больничке не практикантом, а настоящим, полноценным доктором. Сейчас, наверное, шов наложить бы не смог толком, а ведь когда-то подавал большие надежды, и сам профессор Полознев одобрительно качал головой, отмечая его способности к диагностике и острый, схватчивый ум будущего клинициста. «Из вас может выйти толк, молодой человек!» – говорил он, и Пашка радостно надувался от гордости, как мыльный пузырь, сверкающий всеми цветами радуги.
Работа выматывала, не оставляя времени больше ни на что. Правильно поет бывший врач скорой помощи товарищ Розенбаум: «Уставал как пес»… Знает о чем. Зато было и волшебное чувство причастности к чьей-то спасенной жизни. Павел и сейчас не забыл, как радовался, когда пришел в себя Гриша Сарычев – шестнадцатилетний пацан, поступивший с тяжелейшей черепно-мозговой травмой, как сияли заплаканные глаза его матери, повторяющей «Спасибо, доктор!». Зарплата, правда, была унизительно маленькой, но в Ухтомске это было не так заметно – олигархов тут отроду не водилось. Да и много ли надо одному?
Будущее казалось очень определенным, может быть, чуть скучноватым, но понятным… Пока в заштатный городок не приехала молодая московская журналистка Юлия Петухова.
Впервые он увидел Юльку в кафе, куда как-то зашел с приятелями отметить годовщину окончания института. За соседним столиком в компании каких-то длинноволосых и бородатых молодых людей, явно не здешних, богемного вида, сидела такая девушка, что Павел на мгновение просто потерял дар речи. Увидел – и пропал… Ее яркая, броская красота поразила его в самое сердце. Модная короткая стрижка, узкие джинсы на длинных и стройных ногах, тонкая трикотажная кофточка, так соблазнительно приподнимающаяся на высокой груди, и звенящие украшения – все вместе создавало образ победительный и дерзкий, но вместе с тем манящий, притягательный… И хочется, и колется, и мама не велит!
Павел долго смотрел на нее не отрываясь. Он не слышал, о чем говорили приятели, и их смех и шутки доносились как будто издалека. Он любовался прекрасной незнакомкой, так не похожей на других девушек, которых ему доводилось видеть раньше. Очень страшно было, что вот-вот она поднимется и уйдет, исчезнет, как комета, промелькнувшая по ночному небу, но и подойти к этому чуду было еще страшнее.
Только когда заиграла музыка и пары начали выходить танцевать, Павел решился. Ну, будь что будет! Собрав все свое мужество, он поднялся, с грохотом отодвинув стул, подошел к их столику и протянул ей руку:
– Разрешите?
Вымолвить это слово было куда как непросто! Во рту пересохло, язык как будто приклеился к нёбу, но Юлька вовсе не рассердилась. Она вскинула брови, посмотрела на него с веселым изумлением, как на необычное и редкое явление природы, но – не отказала!
Певица на эстраде пела о том, как упоительны в России вечера, и этот вечер вправду был упоительным и чудесным. Павел навсегда запомнил и музыку, и сверкание огней в полумраке, и ощущение гибкого, упругого тела под рукой, когда он обнимал Юльку за талию. Себе он казался деревенским увальнем – простоватым и неуклюжим, мучительно стеснялся мешковатого костюма, произведенного местной фабрикой, где шили еще наматрасники и рабочие рукавицы, поношенных ботинок, неумения танцевать и поддерживать легкую остроумную беседу… И все же – млел от счастья рядом с ней, вдыхая свежий, легкий аромат ее духов, глядя на белую точеную шейку, на пухлые полураскрытые губы, а ее глаза, такие большие, сверкающие, были совсем близко и затягивали, словно омут.
В тот вечер они ушли из кафе вместе и потом еще долго гуляли по ночному городу. Павел чувствовал себя немного пьяным (хоть и выпили-то всего ничего!), болтал без умолку какую-то чушь, пел, даже пытался танцевать посреди пустынной улицы, а Юлька смеялась, и смех звучал у него в ушах серебряными колокольчиками. Даже когда он сделал стойку на руках прямо на мосту через реку (как только не навернулся! Верно мама говорила, что пьяных и дураков Бог бережет), она хлопала в ладоши, как ребенок на цирковом представлении.
Время давно перевалило за полночь, когда он проводил ее до гостиницы. Расстаться просто не было сил. Он все оттягивал тот миг, когда придется сказать «до свидания» и уйти, и сердце просто подпрыгнуло от радости, когда Юлька разрешила зайти к ней в номер…
Они поднимались по лестнице на цыпочках, боясь скрипнуть ступенькой. Надо еще было незаметно просочиться мимо дежурной по этажу, но тут им повезло – старушка мирно подремывала в кресле над вязаньем. Юлька осторожно, двумя пальчиками взяла ключ, и уже через несколько минут узкая гостиничная кровать скрипела под их телами, сплетенными воедино.
