слабо. Вдобавок ветеринары — многопрофильные врачи, по всем болезням, а уж про хирургию и говорить нечего. Да и в конце-то концов они тоже институты заканчивали. А самые крупнейшие ученые на ком свои эксперименты ставят, прежде чем людям помочь? На собаках, обезьянах и крысах. Выходит, тоже по-своему ветеринары.
Когда мы с Никифором Петровичем познакомились, он улыбнулся, узнав о моей профессии.
— Водолазов я тоже лечил.
— Правда? — купился я.
— Псов-водолазов! — захохотал он. Остроумнейший человек. Мне такие по душе.
И вот случилась у моего соседа Петровича беда. Там у них при ветстанции создали кооператив. Полезное дело: выезжают на дом, помогают братьям нашим меньшим. Причем за вполне умеренную плату. Раньше-то им больше совали в конверте после визита. Зато теперь все законно, можно спокойно спать. Ан нет! Где уж тут заснуть, если вдруг и к ним самим начались визиты. Другие.
Заявились однажды четверо здоровенных лбов-рэкетиров и потребовали: гони деньгу, по две тысячи рэ в квартал, а не то… Сгорит лечебница, и привет!
Действовали они нахально, но как бы под благовидным предлогом, обещая свое «покровительство». Они-де станут надежной защитой от всяких вымогателей, хулиганья и прочих «люберов», которые любят, мол, доить кооперативы. А не хотите, пеняйте на себя. Подумайте пока, говорят.
Тогда еще и закона никакого против рэкета не было. Петрович им поначалу милицией пригрозил. А рэкетиры в ответ: не такие, мол, дураки, чтоб засыпаться. А если уж схватят, то ваша ветстанция тотчас полыхнет. У нас же, будьте любезны, железное алиби: мы в это время в милиции сидели. Что ль, дружков нет — спичку к вашей развалюхе поднести?.. Ветстанция и правда была старая, бревенчатая, и стояла на отшибе от жилмассива за неказистой оградкой. Даже ребенку по силам ту избу в дым превратить.
Труднейшее положение. Или платить, или кооператив закрывать — третьего не дано, как сказали мне однажды в столовке. В милицию, конечно, пожаловались. Те на первых порах под наблюдение ветстанцию взяли, а потом плюнули и пост сняли. Не райком партии, чтоб круглый год день и ночь охранять.
А рэкетиры опять тут как тут.
— Ну что, сынку, — смеются они над Петровичем, — помогли тебе твои ляхи?
Образованные, в школе учились. Кажется, с такими словами обратился Тарас Бульба к старшему сыну-изменнику перед тем, как его пристрелить. Намек понятен?..
Вот Петрович и пришел ко мне посоветоваться. Знает, что я человек бывалый. По адресу обратился — я именно тот, кто бы охотно им взялся помочь. Причем за так, бесплатно. Ненавижу несправедливость.
— Какой срок дали? — спрашиваю.
— Их еще не задержали, — растерялся он.
— Вам какой срок они дали?
— А, платить?..
— Когда первый взнос?
— Через месяц. Нет, уже два дня прошло.
— Не волнуйся, Петрович. Четыре недели за глаза хватит!!
А у самого пока ни одной светлой идеи.
Не знаю, поверил ли он мне, но ушел с обнадеженным блеском в глазах, хоть и недоверчиво покачивая умной головой.
Зря он все-таки сомневался. Если я за что-то берусь, то с того конца, с какого надо. У меня еще ни разу ведро в колодце не пропадало. Как в той байке: брось, говорят, ведро в колодец, тот и бросил; а привязал? — спрашивают; а мне говорили? — отвечает. У меня промашки не будет, не на того нарвались.
Первым делом я одному другу, тоже водолазу, позвонил, мы с ним тогда вместе в Южном порту работали. Витюне по прозвищу Кирпич. Лицо у него всегда красное от загара, да еще носит в тон ему пожарный свитер. Я попросил его быть с машиной наготове через двадцать восемь дней, у него своя старая «Нива». Как понимаете, нужная идея у меня уже возникла.
А затем, не откладывая, зашел к старому приятелю — Гене. Он жил один в силу своих опасных деликатных занятий, о которых пока умолчу. Да и кто ж с ним, обормотом, уживется. Больно рисковый: сегодня жив, завтра нет. Он и в мой приход сидел на кухне и смешивал деревянной расписной ложкой в суповой миске дымный и бездымный порох.
— Не кури, — предупредил он, вернувшись к прерванному занятию. — Может, туда еще и динамитику чуток накрошить? — вслух размышлял он, морща низкий упрямый лоб. Головастый мужик!
Я с ходу перешел к делу:
— Нужны трое крепких ребят.
— Когда? — Гена надежный парень. Понимает, что на темное дело я не пойду.
— Через двадцать восемь дней. Возможно, через двадцать девять.
Продолжая подсыпать и помешивать, он взглянул на старый, еще с портретом Черненко, настенный календарь. Известно, что через какое-то время все календари, как говорится, повторяются. (Я имею в виду дни недели.) Гена был бережливым человеком.
— Будут. Хорошо, что заранее предупредил. Не люблю экспромты. В городе или за городом? — спросил он.
— Не знаю. Фифти фифти. — Пополам напополам.
— Транспорт твой.
— Тогда двух ребят. — Подумал, что хватит.
— Еще легче.
— А оружие?
— Какое?.. Базуки, «стингеры»? — усмехнулся он.
— Достаточно и четырех «Калашниковых». Хорошо бы и ручной пулемет…
— Ну! — запротестовал он. — Где я тебе столько патронов наберу?
— Хорошо. Остановимся на четырех автоматах, — говорю, — и еще: четыре каски и четыре комплекта обмундирования для десантников, — вошел я в раж.
— Это труднее.
— Черт с ней, с формой! — Я покладистый. — А каски?
— Обеспечу.
— Ну, пока. Позвоню.
И мы расстались. Я постарался не задерживаться, уж очень лихо перемешивал он порох.
Теперь я был застрахован от всяких случайностей. Если вдруг не понадобится столь внушительный арсенал, тем лучше. Справимся голыми руками. Рэкетиры тоже бывают разными: одни вооружены до зубов, другие обходятся ножами, третьи — дубинками и кулаками. Но лучше не рисковать и все предусмотреть заблаговременно.
Четыре недели прошли в трудах праведных в Южном порту столицы. С Кирпичом мы встречались на службе каждый день, я ему все рассказал. Он одобрил. С ним хоть в огонь, хоть под воду!
Заскочил и второй раз к Гене — на всякий случай сообщил о своем замысле, хотя он и не спрашивал, относясь ко мне с полнейшим доверием. Но в конце концов он рисковал больше всех, поэтому я посчитал, что ему все-таки необходимо знать.
— Раз нужно, значит, нужно. За правое дело хоть на каторгу!
Романтик он, Гена. Как я.
Несколько раз ко мне приходил Петрович и, нервничая, интересовался, не передумал ли я и что именно не передумал.
— Чем меньше знаешь, тем легче жить. На это он лишь вздохнул:
— А может, не надо?
— Чего не надо.
— Ничего. Вдруг это опасно!
— Все хорошее в жизни — опасно. Даже с девушками гулять.
— Это понятно, — неправильно понял он меня. — СПИД.
