И Гермиона невольно соглашалась с ним. Сбитая с толку, она начинала по–другому смотреть на вещи. Ещё неосознанно начинала корить своих друзей за узость взглядов, упрекать их в нежелании хотя бы просто понимать врага.
Пришлось признать правомерность замечаний Волдеморта. Поддаваясь естественному порыву, она стала вспоминать все «ошибки» своего друга Гарри. Его неприязнь к Снейпу на первом курсе, нежелание принимать чью?либо помощь (в особенности потому, что он считал, будто никто не видит декана Слизерина по–настоящему) едва не погубили их троих, лишили мир Философского Камня, а мистера и миссис Фламель — жизни. Если бы тогда они просто сказали МакГонагалл о своих подозрениях, если бы не полезли в люк втроем — Квирелл никогда не достал бы камень из зеркала, ничего не было бы.
Но то, да и многое другое, — дело давнее. А Сириус? Окклюменция, которой Гарри принципиально не хотел учиться? Ужасная, страшная… ошибка. С парадоксальной очевидностью приходилось признавать, что действительно — всякое зло, совершенное Гарри, Гермиона и все остальные неизменно считали лишь досадной, ужасной ошибкой. Многочисленными ошибками, за которые ему же, Гарри, следовало сочувствовать. Учебник Снейпа; неизвестное проклятье, которым он чуть не убил Драко Малфоя; то, что на втором курсе не рассказал директору о странном голосе в стенах школы… Директор.
Ошибки Альбуса Дамблдора, как же много было их. Слишком много страшных ошибок. И всё равно понятие «зло» не вязалось ни с Гарри, ни с Дамблдором. Хотя, по большому счету, ведь это действительно было несправедливо…
…Общение с Беллатрисой доставляло Гермионе странное удовольствие. Ее отношение к этой женщине было противоречивым: хоть девушка и знала многое о миссис Лестрейндж, видела она её лишь однажды, в Министерстве магии. В ситуации страшной, но именно Беллу там и тогда она помнила совсем недолго. Как?то сразу и быстро они разбежались по Отделу Тайн, потерялись в кошмаре происходящего — и всё перепуталось, закружилось, смешалось… Черная полутень, кривлявшаяся в Зале Пророчеств, плохо соотносилась сейчас в сознании Гермионы с той женщиной, которую, отдавая дань начатой в первый день игре, она теперь называла Maman.
Беллатрисе, получившей взрослую дочь, было о чем ей поведать, и было чему её научить. По негласному велению Волдеморта она рассказывала о своем прошлом, о своей молодости — всё это было интересно и увлекательно. И в результате Гермиона перестала видеть в ней врага, убийцу. Эти два образа — та Беллатриса Лестрейндж, о которой она раньше слышала, и эта женщина, её мать, — они просто не сплелись воедино, разделились где?то на уровне подсознания. Гермиона стала воспринимать ее как наставницу и советчицу, даже некую опору. Пусть разумом и осознавала — Беллатриса Лестрейндж могла бы, не дрогнув, убить своего ребенка, если бы так повелел Темный Лорд.
Но Гермиона уже понимала, что он не сделает этого. Волдеморт задумал на её счет нечто куда более грандиозное — девушка боялась это признавать, но Тот–Чье–Имя–Боятся–Называть, казалось, действительно решил воспитать свою наследницу…
Тетя Нарцисса за эту неделю позволила открыть книгу своей души только на заглавной странице. Уже не обложка, но ещё далеко не суть. Гермиона не была уверена на счет своих чувств к этой женщине.
— Нарцисса — особый цветок. Экзотический. Я сам не всегда могу разобраться с его ароматом. В этой женщине есть загадка, Кадмина. Ее проблема в том, что маска, которую надели на нее в отрочестве, стала уже её лицом, и она перестала снимать её даже наедине с собой. Эта женщина интересна, тебе стоит узнать её получше.
С Драко Малфоем было гораздо сложнее. Когда на следующее утро после первого разговора с отцом Гермиона оказалась за обеденным столом с этим юношей, чуть было не разразился грандиозный скандал. А правда для младшего Малфоя стала ещё большим ударом, чем для самой Гермионы. Казалось, уж от его?то мира точно остались одни руины, и в душе — хотя разума хватило на неумелую фальшь — он возненавидел кузину больше всех своих врагов вместе взятых.
После того страшного года, который ему довелось пережить, Драко хотелось вернуться домой и уж там?то заставить всех сполна искупить перенесенные им беды и унижения. Но в поместье Малфоев всё ещё обитали его тетя Беллатриса и сам Волдеморт. После массового ареста в Министерстве здесь, правда, стало поспокойнее, а незадолго до приезда Гермионы съехали даже немногочисленные оставшиеся на свободе Пожиратели, из тех, кому некуда было податься. Но Темного Лорда и тетки было вполне достаточно.
«Держать спину прямо», лишних мыслей не допускать, быть пай–мальчиком и душкой, всеми силами стараясь заработать прощение за свои бесчисленные ошибки — вот правила, по которым приходилось жить Драко Малфою после того, как он феерически покинул Школу чародейства и волшебства «Хогвартс» этим летом.
Зло можно было срывать только на матери, да и у той уже сдавали нервы.
И тут — апофеоз всего, что только могло присниться Драко Малфою в ночных кошмарах. Грязнокровка Грэйнджер, Грэйнджер — подружка прокля?того Поттера, Грэйнджер — всезнайка, которая училась лучше его по всем предметам, которая осмелилась дать ему пощечину, которая имеет возможность закончить образование, тогда как он — он, Драко Люциус Малфой, — вынужден прятаться, как последняя крыса! Эта самая Грэйнджер оказывается ни много ни мало дочерью Темного Лорда!
Ее селят в его, Драко, доме, она осмеливается давать ему, Драко, какие?то указания, она запросто общается с Темным Лордом, её не презирает тетушка, ставшая совершенно невыносимой после всех постигших младшего Малфоя неудач…
Грэйнджер всё сходит с рук, а он, Драко, должен кипеть и сдерживаться, завязываясь узлом от злости и ненависти к этой прокля?той грязнокровке. О, она всегда будет лишь поганой грязнокровкой, эта тварь, из?за которой его безрадостное существование превратилось в ещё более мрачный кошмар…
И пусть сама Гермиона не догадывалась в полной мере о чувствах младшего Малфоя, никакого желания подружиться с ним у девушки не возникало.
Волдеморт о Драко не говорил — но у юной ведьмы и без того сложилось об их взаимоотношениях не самое хорошее впечатление.
А что до самого Темного Лорда… Гермионе долго не хотелось признаваться себе — но более интересного собеседника она в жизни ещё не встречала. Возможность слушать его суждения по самым разным вопросам завораживала. И Гермиона, с нетерпением ожидавшая каждой новой беседы, во многом вынуждена была соглашаться с ним, открывая для себя заново казавшиеся теперь столь очевидными истины.
Волдеморт говорил с ней на равных — и это быстро разрушило охватывавшее её оцепенение, развязало язык. Его внешность больше не отталкивала, в ней стало проступать какое?то скрытое обаяние. Пугающее и вместе с тем манящее.
Лорд Волдеморт говорил так, что его можно было слушать часами. Он судил обо всём с совершенно иной стороны, под совершенно новым углом, и с каждым днём его точка зрения неумолимо казалась Гермионе всё более истинной.
Оставаясь одна, она пугалась своих впечатлений. Происходящее походило на наваждение. Но Гермиона раз за разом перебирала в голове всё то, что слышала от Темного Лорда, — и упорно не могла отыскать в его логике изъяна. Волдеморт во многом был куда честнее большинства: потому что эгоизм и самолюбие не пытался выдавать за что?то более изящное. Убеждающая откровенность подкупала.
А что если все эти годы Гермиона боролась зря? Бессмысленно, просто не замечая истины за широкими спинами окружающих? Разве не узнавала она ужасного, дикого и о тех, кто сейчас был у власти, кто боролся против Волдеморта? Разве и они не бывали жестоки, безжалостны? Так почему же она так самоуверенно вбила себе в голову, что в этом споре не прав Темный Лорд, что именно он — самое страшное? Потому что так утверждали все кругом? Но разве она слушала другую сторону раньше?
Ведь почему?то же вставали в ряды подданных Темного Лорда многочисленные волшебники? Снося необходимость безоговорочного подчинения. Почему?то же шли за своим поводырем, смело глядя в лицо опасностям, пока были уверены в незыблемости того, за что боролись?
Ведь не только же подлецы и мерзавцы были в рядах Пожирателей Смерти.
Значит, присутствовал смысл в идеях Темного Лорда, значит, пряталось за жестокостью рациональное зерно?
Сейчас Гермионе всё больше хотелось ближе узнать своего отца, глубже проникнуть в его взгляды, чтобы оценить, чтобы принять правильное решение. Она раз за разом пыталась для себя понять, какой
