придет и раз, и два, и три, и четыре, и пять, и всякий раз подавай ему деньги! Это выйдет два экю по сто су, два экю! Как пить дать!.. А какая от него польза, от этого лодыря, какая от него польза? Ну-ка скажи, если знаешь?
Каниво засмеялся — Почем мне знать! А куда же ты все-таки едешь?
— Еду в Гавр к Шамбрелану.
— К какому это Шамбрелану?
— Да к знахарю.
— К какому знахарю?
— К знахарю, который моего отца вылечил.
— Твоего отца?
— Ну да, отца, еще давным-давно.
— А что у него было, у твоего отца?
— Прострел в пояснице, не мог ни рукой, ни ногой пошевельнуть.
— И что же с ним сделал твой Шамбрелан?
— Он мял ему спину, как тесто месят, обеими руками! И через два часа все прошло!
Бельом был уверен, что Шамбрелан, кроме того, заговорил болезнь, но при кюре он постеснялся сказать об этом.
Каниво спросил, смеясь:
— Уж не кролик ли туда забрался? Верно, принял дырку в ухе за нору, — видит, кругом колючки растут.
Постой, — сейчас я тебе его спугну.
И Каниво, сложив руки рупором, начал подражать лаю гончих, бегущих по следу. Он тявкал, выл, подвизгивал, лаял. Все в дилижансе расхохотались, даже учитель, который никогда не смеялся. Но так как Бельома, по-видимому, рассердило, что над ним смеются, кюре переменил разговор и сказал, обращаясь к дюжей жене Рабо:
— У вас, говорят, большая семья?
— Еще бы, господин кюре… Нелегко детей растить! Рабо закивал головой, как бы говоря: “Да, да, нелегко их растить!»
— Сколько же у вас детей?
Она объявила с гордостью, громко и уверенно:
— Шестнадцать человек, господин кюре! Пятнадцать от мужа!
Рабо заулыбался и еще усиленнее закивал головой.
Он сделал пятнадцать человек ребят, один он, Рабо! Жена сама в этом призналась! Значит, и сомневаться нечего. Черт возьми, ему есть чем гордиться!
А шестнадцатый от кого? Она не сказала. Это, конечно, первый ребенок? Все, должно быть, знали, потому что никто не удивился. Даже сам Каниво оставался невозмутимым. Бельом снова принялся стонать:
— Ох! м-м.., м-м.., м-м.., ох, как ухо свербит внутри!.. Ох, больно!..
Дилижанс остановился перед кофейней Полита.
Кюре сказал:
— А что, если влить в ухо немного воды? Может быть, он выскочит. Хотите, попробуем?
— Еще бы! Понятно, хочу.
И все вылезли из дилижанса, чтобы присутствовать при операции.
Священник спросил миску, салфетку и стакан воды, велел учителю держать голову пациента пониже, наклонив ее набок, и, как только вода проникнет в ухо, сразу опрокинуть голову в другую сторону.
Но Каниво, который уже заглядывал в ухо Бельома в надежде увидеть зверя простым глазом, воскликнул:
— Прах тебя побери, вот так мармелад! Сначала надо прочистить, старик. Твоему кролику никак не выбраться из этого варенья. Увязнет в нем всеми четырьмя лапами.
Кюре тоже исследовал проход и нашел его слишком узким и грязным для того, чтобы приступить к изгнанию зверя Тогда учитель прочистил ухо тряпочкой, навернутой на спичку. Среди общего волнения священник влил в канал полстакана воды, и она потекла по лицу Бельома, по его волосам и за шиворот Потом учитель так резко повернул голову Бельома в другую сторону, словно хотел совсем ее отвертеть. Несколько капель воды вылилось в белую миску. Все бросились глядеть. Никакого зверя не было видно. Однако Бельом объявил:
— Я больше ничего не чувствую.
И священник, торжествуя, воскликнул:
— Ну, разумеется, зверь утонул!
Все опять уселись в дилижанс, очень довольные. Но едва дилижанс тронулся, как Бельом поднял страшный крик. Зверь очнулся и рассвирепел. Бельом утверждал даже, что зверь теперь пробрался к нему в голову и гложет мозг. Он так выл и дергался, что жена Пуаре, приняв его за бесноватого, начала креститься, заливаясь слезами. Потом боль немного утихла, и страдалец сообщил, что “он” ползает в ухе “кругом, кругом…”. Бельом пальцами изображал движение зверя и, казалось, видел его, следил за ним взглядом.
— Вот он опять ползет кверху.., м-м.., м-м.., м-м.., ой, больно!
Каниво не выдержал:
— Это он от воды взбесился, твой зверь. Он, может, больше к вину привык.
Все рассмеялись. Каниво продолжал:
— Как доедем до кофейни Бурбе, ты поднеси ему водочки, он и не пошевельнется, право слово.
Но Бельом себя не помнил от боли. Он кричал так, будто у него душа с телом расставалась. Кюре пришлось поддерживать ему голову. Сезера попросили остановиться у первого попавшегося дома.
Первой попалась навстречу ферма у самой дороги. Бельома перенесли на руках в дом и положили на кухонный стол, чтобы снова приступить к операции. Каниво советовал все-таки прибавить водки к воде, чтобы оглушить, а то и совсем убить зверя. Но кюре предпочел уксус.
На этот раз смесь вливали по капле, чтобы она дошла до самого дна, и оставили ее на несколько минут в ухе.
Опять принесли миску, и два великана, кюре и Каниво, перевернули Бельома, а учитель принялся постукивать пальцами по здоровому уху, чтобы вода скорее вылилась.
Даже сам Сезер Орлавиль, с кнутом в руках, вошел поглядеть.
И вдруг все увидели на дне миски маленькую темную точку, чуть побольше макового зернышка. Однако она шевелилась. Это была блоха! Поднялся крик, потом оглушительный хохот. Блоха! Вот так штука! Каниво хлопал себя по ляжке, Сезер Орлавиль щелкал кнутом. Кюре фыркал и ревел, как осел, учитель смеялся, будто чихал. Обе женщины радостно кудахтали.
Бельом уселся на столе и, держа на коленях миску, сосредоточенно и злорадно смотрел на побежденную блоху, барахтавшуюся в капле воды. Он проворчал:
— Попалась, стерва! — и плюнул на нее. Кучер, еле живой от смеха, приговаривал:
— Блоха, блоха, ах, чтоб тебя! Попалась-таки, проклятая, попалась, попалась!
Потом, успокоившись немного, крикнул:
— Ну, по местам! И так много времени потеряли. И пассажиры, все еще смеясь, потянулись к дилижансу.
Вдруг Бельом, который шел позади всех, заявил:
