злыми, и он очень сильно схватил Зою за руку и, процедив сквозь зубы: «Немедленно умываться!», потащил ее в ванную.
Зоя кричала, пыталась что-то объяснить, но большая отцовская ладонь развозила краску по ее лицу, намыливала губы и мешала словам вырваться наружу. Другая ладонь плотно обхватила пальцами шею. К тому моменту, как лицо приняло первоначальный вид, ее истерика постепенно угасла, и она покорно подставляла свою заплаканную физиономию с опухшими от слез глазами отцу. Забрызганная водой кукла Надя валялась на кафельном полу. Отец поднял ее, вручил дочке, не говоря ни слова, провел ее мимо молча сидящих за столом людей и, легко втолкнув в комнату, запер ее там на ключ.
– Извините. – Он вернулся к гостям и жене. – Прости, Наташенька.
Наталья Владимировна посмотрела на мужа взглядом, который выражал полное понимание и сочувствие: «Все образуется, мой родной. Но может, зря ты так?»
– Пусть образумится немного. Это слишком. Разбаловал я дочку.
Катя разглядывала оборки на платье. Брат жены встал с рюмкой и предложил выпить за молодых.
Застолье стало потихоньку набирать обороты. А Зоя стояла все в той же позе, в которой ее оставил отец. Девочка прижимала к груди мокрую Надю, и горячие слезы, словно капли воска, обжигали ее щеки и падали на пол. Она ничего не понимала. Просто стояла и плакала, плакала без остановки. К ночи у нее начался жар, а потом она очнулась в какой-то машине, рядом сидели папа и няня. Отец сжимал ее руку.
– Папочка, куда мы едем?
– В больницу, ребенок.
Это известие не произвело на нее никакого впечатления.
Больница
В больнице было грустно.
Первые дни она стояла у окна целые сутки. Просто смотрела на улицу и ждала. Хоть кого-нибудь. Чаще приходила Полина, реже папа. Однажды она присутствовала при разговоре отца с врачом и сумела понять только, что у нее сильное нервное истощение и ей необходим полный покой и лечение. На ночь ей делали укол, и она тут же забывалась, а утром опять делали укол, и она стояла у окна, а в перерыве давали таблетки. К концу второй недели отец ей стал казаться чужим человеком, и было странно, что он обнимает ее, целует и говорит ласковые слова. Полине она по-прежнему радовалась и ластилась к ней, как котенок. Няня все больше молчала, и они сидели на банкетке в больничном холле обнявшись, пока врач не говорил, что время приема подошло к концу. Зоя шла в палату, а Полина выходила на улицу и пыталась сдержать подступающие слезы. Что она могла рассказать своей воспитаннице, любимой Зоюшке? Что Наташа верховодит в доме и устанавливает собственные порядки, что Лиза командует ею, как уборщицей, что Катя никогда и спасибо не скажет и спит в Зоиной комнате на ее кроватке, а отец целыми днями ездит по делам и слушает во всем свою жену, которая за ужином нежно наглаживает своей ногой его ногу под столом (Тьфу! Срам-то какой!) и на предложение забрать Зою домой лисой отвечает: «Пусть еще немного полежит, полечится для своей же пользы», и тот соглашается и целует ее через стол, и благодарит. Разве могла рассказать Полина это своей деточке, своему ангелочку?
Когда майским солнечным утром, после трех недель, проведенных Зоей в тоскливых грязно-серых стенах, под больничным бельем, с этими вечными уколами и таблетками, отец забирал ее домой, ему стало не по себе. Это была не его ласковая и добрая девочка. Это был тихий, настороженный и скрытный волчонок. Владимир Михайлович пытался ее развеселить, обнимал, шутил, говорил, что дома ждут Зою куклы, но она молчала или кивала в ответ. И он прекратил свои попытки, подумав, что ей нужно время после больницы, чтобы освоиться, и даже начал жалеть, что вообще пошел на этот шаг. Но не стал глубоко погружаться в эти мысли. В последнее время работы было больше, чем обычно (семья-то прибавилась вдвое – надо крутиться) – и дело занимало все жизненное пространство. Он привез Зою домой, чмокнул в лоб: «Будь умницей, котенок!» – и уехал.
Предложение Стаса
Оставшиеся дни праздников пронеслись незаметно. Вечер седьмого числа Катя проводила в компании Джонни. Накрыла стол: шампанское, пирожные, мандарины. Зажгла свечи. Подошла к зеркалу, чокнулась со своим отражением: «Поздравляю с Рождеством!»
Резкий звонок заставил ее вздрогнуть, рука дернулась, бокал выпал и разлетелся вдребезги. Катя подошла к двери. Сердце отбивало чечетку от внезапного испуга и необъяснимого предчувствия. В это мгновение она почти знала, кто стоит за дверью – и не ошиблась. Но все равно удивилась очень сильно.
– Стас?!
– Катюша, – он влетел в квартиру. – Ну куда ты запропастилась? Я все телефонные провода оборвал. Думаю, телефон сломался. Решил ехать без звонка.
Необъяснимое предчувствие было вполне объяснимым. Ведь несколько дней назад странная гадалка все сказала ей, и Катя сразу поняла, о ком идет речь. Но не разрешала себе поверить в это, так как реальность указывала на обратное.
Скрежет осколков под ногами прервал его речь.
– Это откуда здесь? – Стас нагнулся и стал собирать большие куски. – Принеси веник.
Потом выглянул за дверь на лестничную клетку и водворился обратно все с той же вездесущей бутылкой шампанского и здоровенной охапкой роз.
– Я знал, Катюш, что ты их не очень, но других не было, – вдруг застеснявшись, протянул он букет.
– Стасик, спасибо, спасибо большое. – Катя была смущена не меньше его. – Ну зачем? Зачем? – Взяла букет. Помойное ведро с ссыпанными туда осколками оставалось в другой руке.
Стас потянул за ведро, и Катя еле отцепилась.
– Я хотел с тобой поговорить, я долго думал все эти дни...
Все понятно. Думал и надумал, что на фиг ему не нужна девушка, у которой мамаша-алкоголичка. Вдруг и я такая же. Как говорится, яблочко от яблоньки... Но к чему такие церемонии. Извинения, цветы. Она и так все поняла.
Стас что-то говорил, говорил, но Катя уже не слышала. Уши будто заложило ватой, в глазах стояли слезы. Ну почему все так? Она ведь не тупица, не урод. И все говорят, что очень даже симпатичная, только в себе не уверенная. А это, говорят они же, очень важно. Ну ладно, ей не привыкать. И этот Стас ей не особо нужен. Она ведь и не любит его совсем. Просто симпатию испытывала. Все равно обидно... Сквозь затуманившийся от слез взгляд она увидела, что парень ей что-то показывает... Осколок, что ли, еще один нашел?
– Я тебя расстроил? – отвлекшись от своих мыслей, услышала она. – Тебе не нравится?
Конечно, расстроил. Конечно, не нравится. Как такое может нравится? Но она не покажет виду и будет держать себя в руках. Боже, что это? Кольцо?! При чем тут кольцо? Она только сейчас разглядела в руках у Стаса бархатную черную коробочку, в которой лежало колечко.
Как показывают в кино? Вот приходит Он. Лезет в карман пиджака с загадочным видом. Достает оттуда коробочку, точно такую, как у Стаса на ладони. Она открывает ее, глаза расширяются: «Ах, какая прелесть! Что это?» Как будто не видит. Или: «Это мне?» Как будто не ясно. Нет, не тебе, купил другой своей подруге, хотел с тобой посоветоваться. Но на самом деле отвечает: «Да, дорогая. Прошу тебя стать моей женой».
– Кать, почему ты молчишь? Ты согласна или нет?
– Что согласна?
– Стать моей женой.
И тут Катя не выдержала: она и плакала, и смеялась, это была самая настоящая истерика, а Стас молча обнимал ее.
– Ну что ты, Кать?
– Я от радости, – шмыгая носом, отвечала она.
– Заметно. Значит, по рукам?
