мудрой в этот момент физиономии.
— Да ведь ясно же! — недоуменно откликнулся Санек, но тут же испугался подвоха с моей стороны и поспешно добавил: — Данилыч тоже так утверждает…
Я хмыкнул и аккуратно обогнул одинокий валун, попавшийся на дороге. Санек был вынужден отпустить багажник, и я подъехал к невозмутимо топающему по пустыне Имару. Пионец (по-другому я не знаю, как его и именовать — ну не «аканэвец» же?) шел в легкой свободной бежевой рубахе с широкими рукавами и просторных темно-синих штанах, утыканных многочисленными объемистыми карманами. Его пояс также состоял из многочисленных карманов-сумок, набитых различным добром. Снайперский комплекс он нес на плече, словно не желая повесить его на ремне за спину. Повязав светлым куском материи голову, Имар напоминал теперь какого-то пирата, и отросшая небольшая борода только усиливала это сходство. Если бы я не знал его немного, то скорее принял бы пионца за разбойника, чем тех бедолаг, что пострадали от его стрельбы.
Несмотря на жару, Имар легко шел по пустыне, не испытывая, по-видимому, никакого дискомфорта. Я еще вчера обратил внимание на его обувь: на ногах Имара, вместо тяжелых ботинок, что он носил на Пионе, красовались легкие сандалии, пошитые из кожи. Произведение местной обувной промышленности? По крайней мере я таких сандалий, напоминавших больше мокасины с вентиляцией, у нападавших ночью разбойничков не наблюдал. У тех, скорее, были плетенные из кожаных ремней вьетнамки, а здесь и пальцы ног защищены усиленной кожаной вставкой, и подошва…
— Имар, из чего у тебя подошва? — спросил я.
Пионец приподнял удивленно брови, переложил винтовку поудобнее.
— Данилыч резину дал. Сказал — со старой камеры…
— Погоди, — заинтересовался я, — это ты сам себе обувку соорудил?
Имар кивнул.
— Сам пошил? — оживилась Люська. — Молодец какой! А мне можешь пошить? А то я в кроссовках мучаюсь: тут так жарко…
Имар кинул быстрый взгляд в сторону Люськи и промолчал. Отлынивает? Или ему неприятно делать что-то для белокожей девушки? Он же нацист-партизан. Кто знает, что творится в этой темной голове, какие мысли бродят…
Пионец остановился. Я также притормозил мотороллер. Имар приложил ладонь козырьком к глазам, всмотрелся в увеличившуюся в размерах горную гряду и полез в один из своих многочисленных карманов, достал такую знакомую мне трубку портативной рации…
И как я забыл, что в «Скании» есть радиостанция?! Да и почему Санек с Имаром раньше не попытались связаться с Данилычем, чтобы передать ему о том, что нашли меня и возвращаются назад?
— Теперь рация должна брать, — ответил на мои невысказанные вопросы Имар. — Поселок находится в долине между склонами, а те экранируют радиосигнал. Теперь мы вышли напротив входа в долину, и сигнал должен пройти.
К нам подсеменил угрюмый, старающийся не смотреть на Люську Санек.
— Есть сигнал? — буркнул он.
Имар включил рацию и протянул ее мне. Я приложил прямоугольник, больше похожий на мобильный телефон, к уху и проговорил в молчаливый, еле слышно шипящий эфир:
— Данилыч! Данилыч, ты меня слышишь?
Какое-то время трубка молчала, и я еще пару раз проговорил заклинание вызова водителя. Наконец в трубке что-то щелкнуло, и далекий женский голосок проговорил с легким акцентом:
— Да, кто говорит? Это ты, Санек?
Неужели — Ками? Я как- то совсем забыл, что с Данилычем и Саньком и непонятно по какой причине оставшимся с ними Имаром в «Скании» была еще и Ками… Кажется, там, на Пионе, девочка разнесла в клочья пулеметной очередью своего брата, огорчившись тем, что он как раз и не был на самом деле ее братом…
— Это Алексей, — сказал я в трубку рации. — Это ты, Ками?
— Ле-ха! — радостно отозвался звонкий даже через поганую связь голосок. — Вы где, Ле-ха?
— Мы тут все недалеко, — ответил я, окидывая взглядом Санька и Имара. — Часа через три будем у подножия гор. Если только мотороллер не расплавится…
— Да включи ты громкую связь! — прорвался в трубку ворчливый голос Данилыча. — Леха! Здорово, Проходимец! Прорвался все-таки! Ты с мотороллером? Наших встретил? А семью не вывез?
— Только Людмилу, — немного севшим голосом пробормотал я. — Вот вчера Санька с Имаром повстречал…
— Поня-атно… — протянул Данилыч. — Слушай, а чего: вы все вместе по пустыне волочитесь?
— Ну да…
— Бросай этих гавриков, — деловито отрезал Данилыч. — Сами дойдут, не маленькие. А тебе не нужно сестру жарой томить — еще тепловой удар получит! Давай, езжайте поскорей в долину — здесь поприятнее будет. Вам нужно будет только через ущелье проехать, а там я вас у въезда в деревню ждать буду, так что давай, кабанчиком! Конец связи.
Я протянул Имару рацию и пожал плечами:
— Говорит, чтобы мы с Людмилой скорее ехали — он нас встретит.
Санек надулся еще больше. Имар же кивнул головой:
— Правильно. Езжайте. — Его палец уставился на Люську: — Ей вредно на такой жаре быч. Держитесь светлых камней и скоро увидите вход в долину. Езжайте смело: местные вас пропустят. Мы подойдем быстро.
Санек помялся немного.
— Рюкзак довезете? — спросил он потерянным тоном.
Я хотел ответить, но Имар опередил меня.
— Свой груз неси сам, — сказал он жестко. — Провизия и вода всегда могуч пригодичься. А оружие, вообще, всегда должно бычь при тебе!
Санек хмуро зыркнул и потащил рюкзак с багажника.
— Ого, как он! — с оттенком удовлетворения произнесла Люська, когда Имар и Санек превратились в две еле различимые точки за спиной. — Он военруком или инструктором по выживанию никогда не был? Своеобразный парень!
— Имар? — переспросил я, как-то с трудом примеряя слово «парень» к кряжистой фигуре пионца, хотя физиономия его и говорила о том, что ее носителю вряд ли было намного больше тридцати. — Да кто его знает, кем он там был! Вот что он через многое прошел, так это — правда…
Я не стал говорить Люське, что наш чернокожий попутчик являлся приверженцем нацистских идей и наверняка положил немало представителей европейской расы из какой-нибудь снайперки, наподобие той, что он сейчас нес на широком плече. Зачем ее расстраивать? Непонятно другое: на кой ляд было чернокожему расисту оставаться в светлокожем экипаже после того, как Инспектор помог им выбраться с Пиона? Не знал куда пойти, боялся потеряться в неизвестном ему мире? Один Бог знает… Да и некогда мне было об этом рассуждать: так называемая дорога, отмеченная светлыми камнями, не позволяла отвлекаться: хоть неизвестные благодетели и освободили ее от крупных булыжников, все же она не годилась для активной езды на японской игрушке. Так что рулить, объезжая камни и выбоины, мне приходилось изрядно.
— А Санек твой все-таки противный, — продолжала рассуждать Люська. — То вертлявый, что телом, что языком, то — смотри-ка! — раскис, как кисейная барышня…
— Ты же сама хотела предложить ему вместо себя ехать, — подначил я, стараясь перекричать шум ветра в ушах.
— Я его просто не поняла тогда, — ответила Люська прямо мне в ухо (я даже поморщился от громкости ее голоса). — Подумала: действительно устал парень. Худенький, не то что Имар…
— А что Имар? — невинно поинтересовался я.
— На нем воду возить можно! — весело крикнула Люська. — Впрочем, как и на тебе (я гордо расправил плечи). Только на тебе — меньше!
Ага, «воду возить можно»… а воду, как всем известно, на ком возят? То-то!
— Чего-то ты расшалилась, сестрица! — заметил я. — Сейчас высажу, и потопаешь ножками оставшиеся километры.
Люська расхохоталась. Я даже вздрогнул от ее смеха. Все это время, с момента моего появления на Земле, я не слышал, чтобы сестра так легко и от всей души смеялась, а ведь раньше была хохотушкой… Вся тяжесть маминой болезни и смерти легла на ее хрупкие плечи — плечи двадцатилетней девчонки, а затем к этой тяжести добавилась и забота о непутевом братце, что явился с неизвестной войны малость тронутым головой… да еще — разрыв с парнем, с которым она уже почти год как встречалась… Неужели, чтобы она снова вот так — непринужденно и весело — хохотала, ей нужно было попасть в другой мир? Дивны пути и чудны дела Твои, Господи!
А дела детей Твоих — еще чуднее…
— Вон, проход между скалами! — возбужденно прокричала Люська мне на ухо.
— Слушай, ты меня глухим совсем оставишь! — рассердился я. — Не кричи так, я слышу, не в шлеме!
— Ой, извини… — В голосе Люськи как-то не чувствовалось раскаяния. — Только он узкий какой-то… проход…
Я всмотрелся в надвигающийся горный массив. Наверное, это было красиво: торжественно освещенные солнцем, величественные скалы, обрывы, склоны… Все это должно было восхищать, радовать глаз… подавлять, может быть… Только на меня почему-то вид горного массива не произвел никакого особого впечатления. Из-за жары и усталости, наверное. Слишком уж я был озабочен управлением мотороллером и мыслями о безумном беге времени этого мира. Как там Чаушев сказал: «Не время ускорено, а сам мир намного быстрее движется относительно Земли»?
Эх, понять бы, как это возможно! Ну не со скоростью же света несется эта планета в космическом пространстве! Хотя… кто ее знает, планету-то! Да и весьма возможна версия, что сама галактика, в которую входит эта планета, несется в пространстве намного быстрее нашего старого, доброго Млечного Пути… Если только это — не параллельный мир в Антивселенной, или — одно из вариативных ответвлений какого-нибудь временного многопространственного дерева, или — одна из плоскостей духовного бытия, или… Или мозги могут закипеть! Что, в принципе, возможно и без усиленных
