сторону.
— Ну так вот, — начинает Трелейз, — я слышал о вас, сэр, очень много хорошего. Лорд и леди Шад передавали сердечный привет. А я, собственно, здесь для того, чтобы обелить имя некоей леди.
Не знаю точно, что я чувствую: то ли облегчение, то ли еще большую тревогу.
— Полагаю, эту леди зовут Софи Уоллес?
— Мисс Софи Марсден, сэр.
Я думаю, а не выставить ли его сразу за дверь, и он видит, что я колеблюсь. Этот добродушный слуга закона может притворяться сущим дураком, но я уверен, что не стоит его недооценивать.
Он продолжает:
— Но что это я? Вот, сэр, письмо от графа Бирсфорда, в котором он представляет меня.
Письмо с печатью Бирсфорда действительно рекомендует мне его как семейного адвоката.
Я кладу письмо на стол и спрашиваю, почему он называет эту даму девичьим именем.
— Сэр, а вы прочтите вот это, — говорит он мне. — Это копии, но хорошего качества, заверенные. Их предоставил законный представитель нашей общей знакомой.
Он зажимает пальцем одну ноздрю и подмигивает мне.
Еще один эффектный жест — так фокусник достает из пустой шляпы голубей — и еще один документ ложится на мой стол. И еще один.
Трелейз встает.
— Сэр, пожалуйста, ознакомьтесь с этими документами, а я пока вас оставлю. Мечтаю посетить ваш бар: по слухам, у вас подают лучший пунш в городе.
Я провожаю его в бар и заказываю пунш — моя мама кидается варить его собственноручно, потому как считает, что лучший способ почтить память отца — это воспроизвести его колдовское варево. Я возвращаюсь в кабинет и берусь изучать документы.
Не знаю даже, чему верить. В руках я держу признание некоего мистера Бакла в том, что около десяти лет назад он сыграл роль викария на подстроенной свадьбе Софи Марсден и Руперта Уоллеса.
Значит, их брак недействителен. Она не замужем за ним! Вот что она пыталась мне сказать!
«Возможно, в пятнадцать лет, сбегая с этим человеком, я была дурой, но с тех пор я значительно поумнела».
А потом я просматриваю перечень инвестиций, смету доходов от маленького домика в захудалом районе Лондона, который снимает лекарь с семьей. Все зарегистрировано на имя Софи Марсден. Это состояние большим не назовешь, но и такого достаточно, чтобы авантюрист вроде капитана Уоллеса возжелал наложить на него руку. Леди не стремится перевести капитал в наличные, а снова вкладывает его в дело. Я понимаю ее тактику: она стремится обеспечить себе стабильный доход в будущем.
Я разворачиваю последний бумажный сверток, скрепленный печатью Бирсфорда. Внутри я нахожу маленький бледно-зеленый предмет. Это тот самый кусочек стекла, отшлифованный морской водой и песком и превратившийся за счет этого в нечто прекрасное, что Софи подобрала на пляже в Брайтоне.
Я сгребаю документы и возвращаюсь в бар, где Трелейз и моя матушка, оба раскрасневшиеся и довольные, посмеиваются и воздают должное приготовленному в изобилии пуншу.
— По-моему, чуть-чуть не хватает имбиря, а вы как думаете, сэр? — Мама видит меня и поднимает свой стакан. — Мистер Трелейз сказал, что принес добрые вести, но он очень неразговорчив.
Это значит, что позже она силой вытянет эти самые новости из меня.
— Любезная леди, мистер Бишоп, ваше, здоровье. Могу ли я рассчитывать, что в будущем мистера Бишопа ожидает счастливый союз? — Трелейз поднимает свой бокал.
— Самое время! — Мама наливает мне пунша. Мы поднимаем тост за… Не помню точно за кого, потому что следующие несколько часов проходят для меня в блаженном тумане.
Я возвращаюсь из Бата. Я порядком устала с дороги, и беспокойство за Амелию до сих пор меня не оставляет. Она явно послушалась брата только из чувства долга и очень старается, чтобы все это понимали. Даже подчеркнуто теплая встреча с хохотушкой мисс Джейн Уилтон не вызвала у нее особой радости, хотя она немного оживилась в преддверии похода по магазинам.
Вытерпев десятиминутную демонстрацию презрения от миссис Уилтон, которая явно хотела бы отослать меня на кухню к слугам, но все-таки приняла в гостиной, я удалилась в фешенебельный отель, где, приезжая в Бат, останавливается семейство Трелейз. Они патроны этого места, и потому персонал усиленно расшаркивается и раскланивается передо мной. И все же от моих глаз не укрывается, что официант вытирает нос рукавом, а на винном бокале имеются отчетливые отпечатки жирных пальцев (я отсылаю его обратно). Я думаю о гостинице Бишопов. Интересно, как там поживает миссис Бишоп, начал ли Гарри кампанию по повышению уровня отеля?
А потом я сажусь на дилижанс до Норфолка. Дорога долгая, и у меня предостаточно времени для размышлений. Я искренне радуюсь, прибыв на знакомый перекресток. Ветер скользит по заболоченным лугам, колышется море травы, над головой порхают жаворонки. Одинокое дерево, будто выгравированное на фоне неба, поражает особенной красотой.
Впереди я вижу знакомые фигуры: это Шарлотта и ее сыновья. Позади идет служанка, наверное, няня, с маленькой Гарриет на руках.
— Софи, моя дорогая! Шарлотта обнимает меня, а мальчишки скачут вокруг, беспрестанно спрашивая, привезла ли я им подарки. — Надеюсь, дорога не очень тебя утомила? Если хочешь, я пошлю Марту за двуколкой.
— Нет, не нужно. Я засиделась в дилижансе и хочу размяться. Как оранжерея?
— Шикарная. Джон разбил одно стекло мячом для крикета, и я думала, Шад с него шкуру спустит. — Она берет меня под руку. — Амелия все так же дуется? Ума не приложу, что с ней делать. А Шад подумывает отправить ее в Лондон, к своей великосветской львице-сестре, на сезон.
Я беру Гарриет на руки, чтобы нянька могла нести мой чемодан, и несу ее к дому. Мы с трудом отговариваем мальчиков от купания в утином пруду. Джон, который на время отсутствия Амелии взялся присматривать за птичником, машет нам рукой. На другой его руке — корзинка, полная яиц.
Мы входим в окруженный хозяйственными постройками мощеный двор сбоку от дома (мы не придерживаемся формальностей и потому выбираем боковую дверь, а не парадную). Там нас встречает лакей Марк. Он нацепил свой самый большой крюк и, кажется, командует Лукой и Мэтью, которые перетаскивают какой-то громоздкий кусок резного дерева.
Распахнув ближайшую дверь (это оказывается дверь маслобойни), он вталкивает товарищей вместе с ношей внутрь. Оттуда доносятся глухие удары и вскрики, которые свидетельствуют о том, что Мэтью и Лука повстречались с какими-то препятствиями. Возмущенно вопит женщина.
— Что они там делают?
Шарлотта пожимает плечами:
— По-моему, Шад попросил их перетащить кое-какую рухлядь с чердака.
— На маслобойню? — Я бросаю взгляд на Марка, который стоит у двери, расставив руки так, будто мы в любой момент можем ринуться на штурм, а ему нужно удержать свою позицию любой ценой. Внутри кто-то орет, что эти неуклюжие олухи сейчас испоганят все масло.
— Странно, — бормочет Шарлотта.
— Вы что-то замышляете. А почему в доме управляющего топится камин? — Я вижу вьющийся над трубой дымок. — Гарри разве здесь?
— Да нет же, нет! Он в Лондоне. Да, у себя в гостинице. — Он произносит это с таким нажимом… Хорошо, что ей никогда не придется зарабатывать на жизнь игрой на сцене.
Я передаю Гарриет матери и решительно подхожу к двери. Я громко стучусь, но не получаю ответа. Я открываю дверь.
Я никогда прежде не бывала в доме Гарри и потому осматриваюсь с огромным любопытством. Кажется, тут убирали, потому что вся мебель сгружена в один угол комнаты, которая служит одновременно и кухней, и гостиной, а спальня абсолютно пуста.
Но вещи Гарри все еще здесь: на каминной полке мерно тикают часы, я вижу несколько книг, перо и
